XIX. Мюнтер признает, что сицилийская инквизиция сожгла за время ее существования двести одного человека живьем и двести семьдесят девять фигурально, что доводит число казненных до четырехсот восьмидесяти. Но к этому числу следует прибавить около трех тысяч обвиняемых, присужденных к епитимьям, потому что в Испании численность последних всегда была, по крайней мере, в шесть раз больше количества осужденных на смертную казнь. И если в Сицилии не осудили большого числа крещеных евреев за отступничество и ложное обращение, можно быть уверенным, что было возбуждено много процессов против мавров и ренегатов, которых разные побуждения заставляли переходить из Африки в Сицилию, где они просили крещения, а потом возвращались в магометанство. Я не учитываю чрезвычайной пропорции, представляемой картиной первых лет испанской инквизиции. Из этой истории уже видно, что на одного приговоренного к сожжению приходилось более пятисот подвергнутых епитимьям и что число последних было в отношении шести к одному в позднейшие времена в севильском списке.

XX. Мюнтер не назвал преступления, за которое каждый был осужден. Всякий раз, как бывало общее или частное аутодафе, обвиняемому читался приговор с его обвинениями. В этом изложении оповещается, какова природа преступления. Оно затем обозначалось в надписи на санбенито. Ее вывешивали в приходской церкви обвиняемого, чтобы каждый мог ее прочесть, и она излагалась в следующем виде: Франсиско де Севилья, житель Севильи, осужденный как иудействующий еретик в 1483 году. Вместо слова осужденный употребляют слово епитимийный в соответствии с свойством наказания и вместо слова иудействующий ставят название ереси, за которую обвиняемый был наказан.

XXI. В 1546 году, соответствующем службе кардинала Лоайсы, насчитывается на каждую испанскую инквизицию восемь человек, сожженных живьем, четыре — фигурально и сорок присужденных к епитимьям. Все это дает для пятнадцати трибуналов итог в семьсот восемьдесят человек, настигнутых законами инквизиции, то есть сто двадцать человек первого класса, шестьдесят — второго и шестьсот — третьего.

I. Дом Фернандо Вальдес был преемником кардинала Лоайсы в должности архиепископа Севильи и главного инквизитора. В момент своего нового назначения он был епископом Сигенсы и председателем королевского совета Кастилии, раньше пробыв последовательно членом большой коллегии св. Варфоломея в Саламанке, административного совета архиепископии Толедо вместо кардинала Хименеса де Сиснероса, инспектором инквизиции[987] в Куэнсе и членом королевского совета Наварры, каноником митрополичьей церкви Сант-Яго в Галисии, членом верховного совета инквизиции, членом государственного совета, епископом Эльны, Оренсе, Овьедо и Леона и председателем королевского апелляционного суда в Вальядолиде. Вальдес достиг шестидесяти четырех лет в 1547 году, пройдя все эти места и должности. Столько почестей не могли сделать его нечувствительным к огорчению по причине того, что он не получил кардинальской шляпы, как его предшественники, а кафедру Толедо занял дом Бартоломео Карранса. Ощущаемая им досада была истинным мотивом жестокого преследования, которому он подверг Каррансу. Если обратить внимание, что ему было шестьдесят шесть лет, когда он обнаружил столько ненависти, гордости и злобы, нельзя воздержаться от подозрения, вопреки его наружному усердию к религии и интересам инквизиции, что он не имел горячей веры в бессмертие души, потому что его не остановил страх близкой смерти.

II. Папа одобрил назначение Вальдеса 20 января 1547 года, и новый главный инквизитор вступил в должность в субботу 19 февраля того же года, в присутствии двух секретарей совета, одним из которых был знаменитый Херонимо Сурита, точный и правдивый автор Летописи Арагона. Вальдес сильно занялся запрещением книг и приложил величайшее старание к воспрепятствованию ввоза тех, которые могли распространить заблуждения Лютера и его протестантских комментаторов.[988]

III. Я думаю, что Вальдес был первым и истинным виновником дурного вкуса, установившегося в церковной науке. Распространение этого дурного вкуса было так повсеместно, что, за исключением небольшого числа умных людей, сумевших от него уберечься, его господство было заметно в Испании со времени царствования Филиппа II и учреждения ордена иезуитов до их изгнания. Множество костров Вальядолида, Севильи, Толедо, Мурсии и нескольких других городов и указы Фернандо Вальдеса устрашили умы людей и дали торжество системе невежества, поддерживаемого инквизицией. Поэтому из немалого числа испанских ученых, присутствовавших на Тридентском соборе,[989] никто не оставил по смерти наследника хорошего вкуса. Многие были преследуемы инквизицией, потому что для подозрения в лютеранстве достаточно было знать восточные языки, особенно греческий и еврейский, и утверждать, что нельзя без их знания быть богословом, глубоко сведущим в Священном Писании, подлинники которого написаны на этих двух языках. Разве не естественно, что в результате системы, столь способной привести в уныние, должно было явиться желание посвятить себя такому роду занятий, который не подвергает человека опасности быть преследуемым?

IV. Тогда-то увидали богословов, которые добивались славы прослыть учеными, прикрепиться к схоластическому богословию[990] и составлять (по правилам этого презренного метода) курсы, итоги и сокращения морали, основанием которых служили для них одни лишь папские буллы. Если некоторые из этих горе-богословов писали по канонической дисциплине или по церковной истории, то их труды, насыщенные ультрамонтанским[991] духом, устанавливали верховенство папы над Вселенскими соборами, насилуя бесчисленное множество текстов и авторитетов первых семи веков церкви, когда факты и мнения на этот счет были совершенно иные и когда сами папы в своих трудах и в своем образе действий признавали принципы, совершенно противоположные. Тогда-то расцвело это множество итогов (summa), сокращений (compendium) и небольших трактатов о морали, которые, так сказать, наводнили XVII и первую половину XVIII века, пока события понтификата Климента XIII,[992] относящиеся к государям из дома Бурбонов, царствовавшим тогда в Испании, во Франции, в Неаполе и в Парме,[993] и изгнание иезуитов при Клименте XIV[994] не открыли глаза и не вернули умы к истинным источникам, то есть к соборам, к творениям первых Отцов Церкви и к таким действительно классическим авторам, как Ван-Эспен[995] и др.

V. Главный инквизитор Фернандо Вальдес постоянно обнаруживал почти кровожадные инстинкты во время своего управления. Они привели его к ходатайству пред папой о позволении приговаривать лютеран к сожжению, хотя бы они не были вторично впавшими в ересь и просили о примирении с Церковью. Если бы он предпочел метод точной критики, он не дерзнул бы считать еретическими такие предположения, которые формально не противоречили определенным членам веры. Правоверные богословы этого века, углубивши догматическую теологию при помощи восточных языков, распространили бы вкус к хорошим исследованиям и дали бы торжествовать естественному богословию, принципы которого суть правила здравого смысла и которое служит в настоящее время основанием трактатов и решений каждого богослова и канониста, наделенного рассудительностью и одаренного здравой критикой.