Насколько ожесточенным был бой, подтверждается, в частности, тем, что из десяти батальонных командиров, которые повели в наступление свои части, в течение получаса осталось в живых лишь трое, и те раненые. Был ранен и командующий флангом Карл Магнус Поссе. Все они попали в мясорубку, которая оставила от шведской пехоты мокрое место. Выстоять под напором русского воинства было невозможно, поражение стало лишь вопросом времени.

Теперь обратилась в бегство и шведская кавалерия. Некоторые эскадроны (из тех, что находились ближе других к месту сражения), внезапно развернувшись, врезались в конников сзади. Эти от неожиданности тоже отпрянули и сшиблись со стоявшими позади. Началась цепная реакция страха, эскадрон за эскадроном брал в карьер и уходил с поля боя.

Толстяку Пиперу в его поисках короля попадались одни только расстроенные ряды кавалерии. Беспорядок и давка были столь велики, что Пипер с трудом пробивался вперед. Увидев, что эскадроны, теснясь в большие гурты и налетая друг на друга, начинают покидать поле битвы, он решил поискать короля в другом месте: среди пехоты. Он шагом выехал в поле и направился на правый фланг, вернее, туда, где полагалось быть правому флангу. Озирая местность перед собой, Пипер заметил отряд, выстроившийся широким квадратом, и поскакал туда, поскольку принял солдат за своих. Однако его тут же остановил офицер, доложивший, что это русские. Два располагавшихся здесь ранее батальона шведских гвардейцев удалились от прежних позиций, однако неприятель предпочитал сохранять строй более безопасного каре, — вероятно, из-за угрозы со стороны шведской кавалерии. Пипер повернул коня, чтобы снова быть настигнутым бегущими всадниками и вместе с ними отойти назад.

Тем временем ручейки бегущих уже слились в стремительный поток, поток страха и хаоса. Этот текущий с поля боя поток увлекал за собой все больше и больше солдат, зачастую даже против их воли. Вместе с другими плыл по течению и Левенхаупт, который надеялся, миновав рощицу, около деревни еще раз попытаться остановить беглецов. И без того несущуюся сломя голову пехоту подгоняла отступающая конница, которая, влившись в широкий поток, ускорила его течение. Выхватив шпагу, генерал преградил дорогу бегущим и зычным голосом приказал им остановиться. Многие беглецы подхватили его призыв. Вторя ему, они закричали: «Стоять, стоять!» — но, как ни странно, сами не проявляли ни малейшего намерения остановиться. В их затуманенных ужасом головах сохранились еще начатки вдолбленной туда военной дисциплины, которые, в сочетании с уважением к высокому званию офицера, заставили их хотя бы криком отозваться на гневный приказ Левенхаупта. Однако они были одержимы общим страхом и общей тревогой, а течение было очень сильным, оно было сильнее командира, и, хотя солдаты и кричали «стой!», они продолжали бежать, бежать, вопя на ходу, продолжали что было мочи нестись прочь от равнины, прочь от поля битвы, прочь от войны. Поняв, что ему не остановить этот водопад смятения и страха, Левенхаупт принялся бить шпагой направо и налево, направо и налево. Все было бесполезно. И генерал еще раз отказался от бесплодных попыток. Он направил коня обратно, в то пекло, от которого бежала толпа. Вдруг там еще можно спасти положение?

В бегство обратились не все кавалерийские соединения. Часть из них — на правом фланге — пошла в контратаку. Драгунскому полку Ельма удалось пробиться сквозь зеленую стену. Три эскадрона из недавно набранного драгунского полка Тоба тоже выстроились к бою. Оглядевшись по сторонам и не обнаружив более приведенных в порядок эскадронов, драгуны вынуждены были идти в наступление одни. Первым эскадроном командовал капитан Дидрик Селестин фон Штернбах, тридцатилетний немец, уроженец Штеттина. Второй возглавлял Маркус Тунгельфельт, 26 лет, из Стокгольма. Его брат Андерс, который был годом старше, за время службы получил около двадцати ранений. До 1707 года Андерс служил в том же полку, но сейчас он сражался в другом месте, там, где приходилось туго батальонам лейб-гвардии. Над третьим эскадроном начальствовал двадцативосьмилетний капитан Карл Магнус Де Лаваль, родившийся в Фоксах (провинция Вестергётланд). Его отряд, который поначалу стоял в резерве позади лейб-роты, насчитывал в строю около 60 драгун. Три группы всадников — каждая построенная в форме плуга, с развевающимися штандартами — помчались к одному отрезку русской пехотной линии. Их встретили грохотом двух залпов. Когда скакавший во главе своего эскадрона Де Лаваль уже собирался врезаться в неприятельскую шеренгу, драгунам, по его выражению, так «дали по носу» этими залпами, что атака захлебнулась. В очередной раз было доказано, что кавалерийская атака ничего не дает против правильно выстроенной пехоты, которая защищается, приберегая ружейный огонь до последней крайности. В пороховом дыму перед линией русской пехоты кавалеристы растеряли друг друга, но Де Лаваль быстро собрал их. Вместе с двумя остальными эскадронами решено было не возобновлять атак на зеленую стену. Возникла новая опасность, которой следовало заняться: на поле битвы вступали русские эскадроны. Если они настигнут бегущих, не миновать резни. Русская пехота была связана строгим построением в шеренги и потому не могла нагнать быстро отступающих шведов. Кавалерии же ничего не стоило догнать их и превратить в груду тел. Три шведских эскадрона приложили все усилия к тому, чтобы задержать наступающего противника, и, надо сказать, это им в известной мере удалось.

Пребывавшая ранее в выжидательном бездействии русская конница стала надвигаться и на левый фланг шведов. Командование шведскими войсками на этом фланге осуществлял генерал-майор Хамильтон, начальствовавший также и над эстергётланд-ской кавалерией. Одним из его адъютантов был восемнадцатилетний уроженец Эребру, лейтенант Вильхельм Людвиг Тоб. Замыкали строй на этом крыле три полка, имевшие приказ защищать армию с фланга: Сконский полк сословных драгун, а также кавалерийские полки из Эстергётланда и лена Обу, в общей сложности составлявшие довольно внушительное число примерно в две тысячи шпаг. До этих соединений тоже дошел приказ идти на подмогу пехоте, однако выполнить его они не могли, поскольку возобновившая наступление вражеская конница грозила напасть на них с тыла. Действительно, части Бауэра и Волконского стали надвигаться на позиции шведской кавалерии. Как упоминалось выше, драгуны Волконского стояли возле Тахтаулова, откуда им было легко обойти неприятеля. Русские проделали маневр, сходный с тем, к которому они раньше прибегли на правом фланге, когда напали со спины на Крёйца и таким образом сбили его атаку против своей пехоты. Надвигаясь теперь на левый фланг шведской кавалерии, русские драгуны одновременно мешали этим подразделениям помочь пехоте. Вместо этого левофланговым шведским конникам нужно было собираться с силами для спасения собственной шкуры.

Наиболее уязвимую позицию занимали сконцы. Они стояли самыми крайними слева, с полностью открытым одним флангом, так что первая же русская атака поставила их в бедственное положение. Русские окружили их и в последовавшей затем рукопашной схватке добыли себе один из полковых штандартов. Потеря штандарта заставила принца Максимилиана — того самого, который утром отказал казачьему атаману, собиравшемуся перейти на шведскую сторону, — немедленно отдать приказ о контрнаступлении.

Знамена и штандарты играли во многих отношениях важную роль. Как уже говорилось выше, они призваны были вести подразделения за собой и служить для них сборным знаком. Обычно у каждой пехотной роты было свое знамя, а у каждого кавалерийского эскадрона — свой штандарт. (Штандарты были значительно меньше, и с ними было легче управляться, чем со знаменами, которые чаще всего были размером с простыню.) Воинские стяги также облегчали узнавание отдельных частей на большом расстоянии. Однако их тактическое значение было невелико, гораздо большую роль они играли в чисто символическом плане. За них яростно сражались; захват одного из этих красиво расшитых шелковых полотнищ считался великим подвигом и свидетельствовал об успехе. Взятие неприятельского стяга непременно вознаграждалось либо звонкой монетой, либо повышением в звании для добывшего его смельчака, что, соответственно, вдохновляло на подобные деяния. За обладание штандартами и знаменами возникали кровавые дуэли.