Между двумя большими лесными массивами, Будищенским и Яковецким лесами, была прогалина. Она была шириной в 1200–1500 метров, но не совсем голая, а поросшая кустарником, да еще кое-где были разбросаны небольшие группы деревьев. Невысокая цепочка возвышений проходила по всей длине прогалины. Этот коридор между двумя лесами имел очень большое значение. Это был единственный путь, по которому могли пройти шведские войска, чтобы напасть на русский лагерь. (Построения войска были сложными и ломкими, и, чтобы функционировать наилучшим образом, требовали поля, гладкого и ровного, как пол в танцевальном зале, лес для них явно не подходил. О том, чтобы маневрировать большими массами войска в совершенно неподходящем лесном ландшафте, нечего было и думать.)

Русское командование прекрасно понимало значение коридора и потому еще в пятницу отдало приказ блокировать его полевыми укреплениями. Сначала построили прямую линию из шести редутов, или шанцев, поперек прогалины между двумя лесами. За один день — пятницу — эти шанцы были готовы и заняты пехотой и артиллерией под командованием бригадира по фамилии Айгустов. На следующий день царь Петр лично провел рекогносцировку шведского лагеря и нашел, что оборону в коридоре можно еще усилить; был отдан приказ о постройке дополнительных укреплений. Должны были быть построены четыре новых шанца, не на одном уровне с прежними, а под прямым углом к ним, в направлении шведского лагеря. Теперь вся система укреплений имела вид буквы Т.

Это была гениальная находка. При нападении непосредственно на редуты выступающая вперед под прямым углом линия расщепит шведский строй надвое, подобно волнолому. Кроме того, эта продольная линия могла открыть очень опасный огонь с флангов по шведским частям, которые, выстроившись в линию — а это был тогда единственный боевой порядок шведов, — стали бы наступать на укрепления позади нее. (То, что артиллерийский огонь с флангов, направленный на соединение, выстроенное в линию, производил огромные опустошения, будет понятно, если учесть, что пушечное ядро, которым выстрелили во фронт неприятелю, могло поразить только четырех человек. Если оно точно попадало сбоку, чисто теоретически оно могло уложить 150. Таким образом, артиллерийский огонь с флангов мог привести к ужасному эффекту падающих кеглей внутри замкнутого соединения, чего не могло произойти, если бы огонь велся во фронт.) Если шведы пробьются сквозь всю систему редутов и пойдут дальше прямо, их, кроме того, настигнет губительный огонь с флангов из орудий, которыми нашпигованы валы. Если шведы вместо этого прибегнут к прямой атаке на лагерь с запада, нападающие подвергнутся обстрелу с флангов из шанцев. Система редутов в довершение всего давала русским хороший обзор предполья, что в высочайшей степени защищало их от одной из тех неожиданных атак, которые так любил Карл XII. Во всяком случае, по-видимому, русское командование считало, что атака через эту систему приведет к потерям, которые ослабят шведов и тем самым еще больше усилят шансы русских на победу.

В это воскресенье восемь из десяти редутов были достроены, укомплектованы и готовы к бою. На двух, наиболее выдвинутых вперед в продольной линии, еще велись работы. Редуты немного различались между собой по форме и размеру, большинство были квадратные (но было также несколько треугольных), и длина каждой стороны составляла примерно 50 метров. Они представляли собой сооружения из высоких валов, с брустверами для гарнизона, со всех сторон окруженные рвом. Расстояние между дном рва и верхушкой бруствера было примерно пять метров. Возможностей для обороны у 400–500 человек, которые занимали каждый редут, было достаточно. Каждый редут, помимо пехотного гарнизона, был также защищен артиллерией: как правило, в каждом из готовых сооружений находилось по две трехфунтовых пушки. Размещены были также и более тяжелые орудия. Русские могли выпустить одинаковый раскаленный поток огня как из мушкетов, так и из пушек с каждой стороны редута. Стрелки и их заряжающие будут стоять под хорошей защитой брустверов и труднопреодолимого вала. Кроме того, укрепления были окружены искусственными препятствиями в виде рогаток.

Редуты стояли так, что из одного было видно другой; в интервалах между ними, 150–170 метров шириной, несколько действующих сообща укреплений могли открыть ураганный перекрестный огонь. Чем дальше шведы будут пытаться вторгнуться в систему, тем более сильному и более меткому перекрестному огню они будут подвергаться. Численность солдат, защищавших редуты, была велика: Белгородский, Нечаевский и Неклюдовский пехотные полки, общим количеством примерно в 4 000 человек, поддержанные трехфунтовыми пушками, которых было от 14 до 16, и еще несколькими более тяжелыми орудиями. К этому следует прибавить еще основную часть русской кавалерии, 17 драгунских полков: всего 10 000 сабель под командованием генерала Меншикова. Они скрывались в засаде позади самой задней линии шанцев. При них также имелась артиллерия — 13 двухфунтовых орудий. Вот такой крепкой пробкой русские закупорили единственный путь для наступления шведов.

Русские работники трудились из последних сил, чтобы закончить два последних редута, а из других солдаты следили за ними в нетерпеливом ожидании, выглядывая из-за брустверов. Летний ветерок подхватывал стук топоров, которыми орудовали строители, и относил его через выжаренное поле на юг, где его слышали шведские часовые, которые тоже пребывали в ожидании.

Возросшая активность русских в первую половину воскресенья вызвала беспокойство у шведского командования. Многие военачальники лично отправились на аванпосты посмотреть, что затевает противник. Король, как уже упоминалось, велел, чтобы его отнесли к тому караулу, который вчера подвергся нападению, и приказал снять его. Генерал Левенхаупт тоже направился к аванпостам. Он был во многих отношениях примечательным человеком. Очень искусный и храбрый воин, знающий, уверенный в себе, искренне верующий и умный, непривычно образованный для вояки (прежде у него было прозвище «полковник-латинист»), чем он гордился. Генералу было присуще от природы большое личное мужество: во время боя он всегда вел себя хладнокровно и спокойно и всегда без колебаний бросался туда, где пули роились гуще всего. И все же личностью он был сложной. У него был мрачный взгляд на жизнь и явная склонность к пессимизму. В общении с людьми он был негибок и дело легко могло дойти до свары. По отношению к интригам, направленным против него — истинным или всего лишь подозреваемым, — у него был сверхчувствительный нюх, что частенько окрашивало его образ мыслей в слегка параноидальный оттенок. В недобрый час он видел клеветников чуть ли не за каждым пнем. В лице его ощущалась противоречивость, свойственная его характеру: его черты выражали одновременно слабость и силу, глаза были большие, чуть-чуть испуганные, с тяжелыми веками, которые гармонировали с длинным аристократическим носом и маленьким, но решительным ртом. Родился он пятьдесят лет назад, в разгар ожесточенной войны, в шведском лагере в Зеландии, под Копенгагеном; его отец, храбрый воин и крупный землевладелец, и мать, троюродная сестра Карла X, носившая кичливую аристократическую фамилию цу Гогенлоэ-Нойштайн унд Гляйхен, рано умерли, оставив его сиротой. После этого к его воспитанию приложили руки несколько представителей верхушки шведской аристократии, в том числе Магнус Габриэль Делагарди и Карл Густаф Врангель, хозяин замка Скуклостер. Он учился в университетах Лунда, Уппсалы и Ростока, в последнем он защитил диссертацию.

Его устремления с самого начала были направлены на дипломатическую карьеру. Но, когда он вернулся на родину после учебы в Германии, его перспективы в чиновной службе оказались столь жалкими, что он был вынужден изменить решение. Как уже отмечалось ранее, перед молодым дворянином были только две дороги, и, если дорога пера оказалась закрытой для молодого Адама Людвига Левенхаупта, оставалась только дорога меча. Однако новые принципы, которые господствовали в армии Карла XI, где офицеры в большей или меньшей степени были вынуждены начинать службу с самых низов и лишь постепенно выслуживаться до высших чинов, совсем не нравились самоуверенному юноше. Как было в обычае, он вместо этого поступил на военную службу за границей. Сначала он сражался против турок в Венгрии, потом почти девять лет маршировал под нидерландскими знаменами во Фландрии. Когда разразилась война 1700 года, он стал командиром одного из вновь образованных резервных полков. Во время упорных боев в Прибалтике Левенхаупт скоро проявил свой талант. Он был там единственным из шведских военачальников, которому удавалось раз за разом одерживать победы над становившимся все многочисленнее и набиравшим военный опыт русским войском. В 1705 году он был назначен губернатором Риги и получил под свое начало все шведские войска в Лифляндии, Курляндии и Земгалии. Это была очень быстрая карьера, без сомнения, основанная на его собственном большом военном опыте и высокой компетентности.