Мужчина помахал планшетом, который держал в руке:

— Вы записаны на двухчасовой семинар по творчеству Чосера или на час натуры?

Знать бы еще, куда он записан. Поколебавшись, Габриель произнес:

— На час натуры.

Не мог же Исидор заставить его сто двадцать минут сохнуть, слушая «Кентерберийские рассказы». Черт, только не это. Хотя Исидор, пожалуй, способен подстроить что угодно.

— Как вас зовут?

— Габриель Блэкстоун.

Человечек пробежал глазами короткий список, водя по нему испачканным зеленой краской пальцем.

— Блэкстоун. Вам туда. — Он большим пальцем указал назад. — Ваш мольберт — номер три. Располагайтесь. Через пять минут начинаем.

Это еще хуже Чосера. Ни левое, ни правое полушарие мозга Габриеля не содержало извилин, отвечающих за способности к рисованию. За свою выходку Исидор будет гореть в аду. На ватных ногах Габриель приблизился к мольберту и заметил небольшую листовку, заткнутую за раму.

«Рай для профессиональных и полупрофессиональных художников, писателей и поэтов, общество "Вино жизни", основанное в 1843 году, пережило две мировые войны, экономическую депрессию и несколько попыток изменить строжайшее правило: "Только для мужчин". Тем не менее дамы допускаются в клуб в первую субботу каждого месяца. Гостевые посещения джентльменов, желающих вступить в общество, организуются за скромную плату».

Только для мужчин. И сегодня не первая суббота месяца. Исидор сказал, что Минналуш Монк должна быть здесь, но если женщин в клуб не пускают, какого черта Габриель сюда приперся?

Дверь в дальнем конце помещения отворилась. Женщина, завернутая в белую простыню, прошла к подиуму в центре комнаты. Босая, волосы разбросаны по плечам — длинные рыжие волосы.

Габриель вытаращил глаза. У него в буквальном смысле отвалилась челюсть. Женщина повернулась спиной к аудитории, сделала неуловимое движение, и простыня упала на пол, оставив ее полностью обнаженной. Широкие плечи, длинная красивая спина и на копчике — изящная татуировка. С чувством неизбежности Габриель узнал рисунок — нечто напоминающее символ женской сексуальности на фоне распустившейся розы. Ну конечно, монада, что же еще.

Натурщица снова обернулась лицом к классу, грациозно опустилась на подиум и устроилась среди груды подушек. Ни тени смущения. Одна нога слегка приподнята, другая согнута под прямым углом. Поза настолько откровенна, что на долю воображения ничего не остается.

Полные груди с темно-алыми ареолами сосков, округлые бедра и руки. Ни грамма лишнего веса, и при этом — мягкость, сочность форм, почти не свойственная современности с ее модой на худобу. Длинные, восхитительно стройные ноги и тонкие щиколотки. Более всего Габриеля поразила ее раскованность: тело полностью расслаблено, на лице написана безмятежность, взгляд, знакомый Габриелю по фотографиям в Монк-хаусе, слегка затуманен, словно она только что очнулась от вдохновенных грез. И за этим рассеянным взором — ум доктора философии.

Однако в ту минуту более всего Габриеля интересовали отнюдь не умственные способности Минналуш Монк. Приготовься к сюрпризу, сказал Исидор. Что ж, сюрприз определенно удался. В горле у Габриеля так пересохло, что он едва мог сглотнуть.

Черт, нельзя просто сидеть и пялиться. Зажав потными пальцами угольный карандаш, он нерешительно провел несколько тонких линий. Как перенести великолепную плоть на равнодушную плоскость бумажного листа, не дающего шанса на ошибку? Как вообще можно отрешиться от роскоши этого тела и сосредоточиться исключительно на технике рисунка? Габриель украдкой огляделся. Остальные, по-видимому, без труда справлялись со своими инстинктами. По крайней мере, плотоядных ухмылок не наблюдалось. Все участники процесса рисовали с увлечением и — Габриель не мог не признать — недюжинным мастерством. За мольбертом слева стоял вылитый Вин Дизель — клетчатая рубашка, бугрящиеся мышцы, выбритый череп. Он держал угольный карандаш очень аккуратно и действовал с завидной уверенностью. Отдельные на первый взгляд штрихи постепенно приобретали выразительную форму. Выразительную и узнаваемую, тогда как набросок Габриеля не намного превосходил категорию «ручки-ножки-огуречик» и представлял собой весьма жалкий экзерсис в жанре примитивизма.

Полтора десятка мужчин разглядывали прекрасную натурщицу, а она едва ли замечала их присутствие. Отрешенный взор Минналуш был устремлен вдаль, но в ее позе не чувствовалось и следа наигранности. Время от времени она плавно моргала, почти как в съемке рапидом, и обводила комнату ленивым взором. Их глаза встретились дважды, и оба раза Габриель испытал странные ощущения. Первый контакт продлился всего секунду, и по позвоночнику Габриеля словно пробежал электрический ток. Во второй раз глаза Минналуш задержались на нем дольше, и шлейф ее взгляда оставался на лице Габриеля и после того, как она отвернулась.

Неожиданно Минналуш встала и накинула на себя простыню. Габриель с удивлением посмотрел на часы. Невероятно — с тех пор, как она появилась в аудитории, прошел уже час. Другие члены клуба с наслаждением потягивались и складывали принадлежности для рисования. Атмосфера сосредоточенной тишины понемногу рассеивалась. Кто-то отпустил негромкую шутку, встреченную одобрительным гоготом.

Согнувшись пополам, Габриель рылся в рюкзаке в поиске ключей от машины и внезапно увидел перед собой пару босых ног с миниатюрными ногтями, выкрашенными в пастельно-розовый цвет. Это их он рассматривал целый час. Надо признать, они очень красивы.

— У меня и вправду такой большой зад?

Габриель выпрямился. На лице Минналуш Монк играла заинтересованная и чуть насмешливая улыбка.

— Кхм.

Он искоса глянул на полотно и свою жалкую мазню. Господи, как стыдно! Хорошо еще, с чувством юмора у Минналуш все в порядке.

— Прошу вас, не обижайтесь, — удрученно проговорил Габриель. — Если рисунок плох, виноват художник, а не модель.

Она опять улыбнулась. У нее были светло-зеленые глаза с маленькими золотистыми искорками, миндалевидные, придающие лицу сходство с очаровательной кошачьей мордочкой.

— Вы очень галантны, — произнесла Минналуш с едва уловимым придыханием. — Возможно, я ошибаюсь, — она изогнула бровь, — но мне показалось, вы… новичок в живописи?

— Думаю, в моем случае энтузиазма гораздо больше, нежели таланта. Позвольте представиться: Габриель Блэкстоун, несостоявшийся художник.

— Гм. — Помедлив, она протянула руку. — Меня зовут Минналуш Монк. — Рукопожатие мягкое, но отнюдь не слабое. — И чем же вы занимаетесь, Габриель Блэкстоун? Я имею в виду, когда не гоняетесь за музой.

Минналуш продолжала улыбаться, но Габриель чувствовал, что интерес собеседницы и к нему, и к разговору постепенно угасает. Она полуобернулась, точно собралась уходить.

Набрав в грудь воздуха, он выпалил:

— Я — вор.

— И конечно, похищаете драгоценности, — поддразнила Минналуш.

Наверняка она решила, что Габриель пытается неуклюже флиртовать.

— О нет. Все гораздо прозаичнее. Я краду информацию.

Впервые за все время она посмотрела на него в упор. Зрачки Минналуш расширились, будто она только сейчас увидела перед собой живого человека.

— Информацию?

— Данные.

— Откуда?

— В основном с компьютеров больших компаний.

Если Минналуш и удивилась, то умело это скрыла. Она пристально посмотрела на Габриеля, в ее голосе зазвенело возбуждение:

— Должно быть, это потрясающе — иметь всю информацию в своем полном распоряжении.

— Пожалуй, — расплылся в улыбке Габриель.

— Вы оставляете данные у себя?

Что она имеет в виду? Габриель замялся.

— Сбываю, как и все воры.

— Ах да, разумеется.

Теперь Минналуш прямо-таки сверлила его взглядом. Он уже начал ощущать дискомфорт.

— А вы? Вам прилично платят — в смысле, за работу модели?

— Едва ли, — расхохоталась Минналуш. — Я здесь лишь подрабатываю, а вообще продаю маски, большей частью африканские, иногда полинезийские.