— Так вот, — продолжал Вайтуленис, — у Мозга тоже есть свой пунктик. Он уверен, что события настоящего можно экстраполировать в будущее. Не просто предсказать наиболее вероятное течение событий, а уловить их след. Понимаешь? Как любое совершившееся событие имеет свои видимые следы, так имеют следы и те события, которые совершатся в ближайшем будущем. В общем, это не моя область. Мозг пытался меня привлечь, но мне эта проблема не по зубам. Ему она оказалась тоже не под силу, хотя этот Мозг — интеллект, каких я не встречал! Словом, он как-то сумел вычислить, что ты — прямая угроза его существованию, и не только его, но и всех нас. Вот он и пытался упредить события…
— Та-ак, — протянул Беккер. Он успел забыть, что разговаривает с собственной галлюцинацией. — Та-ак… Значит, он решил, что я каким-то образом представляю для него угрозу. Ну что ж, резонное умозаключение, особенно если учесть, что я работаю в Управлении общественной психологии и что дело об умерщвлении двухсот восемнадцати человек скорее всего буду расследовать именно я. Видимо, Мозг не вполне был уверен, что мне покажется правдоподобным их желание ни с того ни с сего покончить с собой. Вот он и решил, что надо наладить контакт и со мной. А дальше? Как ты там, Иван, голыми руками в видеофон залез, и Вильму предварительно отослал из дому? Чтобы пятьдесят киловольт сработали и никто реанимацией не занялся? А что, интересно, мне приготовлено было? У него ведь фантазия неплохо работала — можно велеть со скалы в море прыгнуть, можно заставить гадость какую-нибудь выпить…
Беккер возмущенно задохнулся. В напряженной паузе раздался мощный ровный голос Шарля Стабульского:
— Успокойся, Беккер. Во-первых, ты не прав. Во-вторых, ты ведешь себя неэтично. Ты позволяешь себе обсуждать поступки и действия мыслящего существа в его присутствии, не обращаясь к нему. Тебя извиняет только то, что ты, по-видимому, не осознал еще в Мозге личность. Ты относишься к нему скорее как к машине. Как к роботу.
— К роботу? — вскипел Беккер. — Да к роботу-то я как раз отношусь, как к личности. Урал, ты личность или нет?
Никто не отозвался, и Беккер сообразил, что, как и весь этот невообразимый разговор, свой вопрос он произнес мысленно, а робот глух к ментосигналам. Поэтому он повторил вслух:
— Урал, ты личность или нет?
— Да, я личность, но я робот, — послышался мерный голос.
— Да ведь к человеку ты с таким вопросом не обратился бы, — сказал старик. — Это только подтверждает, что ты считаешь робота искусственным, неполноценным интеллектом. И к Мозгу, в силу его искусственности, ты относишься так же…
Беккер внезапно расхохотался:
— Нет, определенно, мне пора ложиться в клинику! Я с вами всерьез разговариваю, спорю, а Мозг помалкивает себе! Мозг, ты почему молчишь?
— Я слушаю, — тут же откликнулся тот.
— Нет, вы только подумайте, он слушает! Он, который проецирует мне такие подробные наведенные галлюцинации, спокойно слушает, как я с ними спорю! Мозг, в тебе пропадает отличный драматург! Ведь это же надо — придумать персонажей, взяв для них реальные прототипы, внушить мне, что я их вижу и слышу, заставить эти куклы разговаривать со мной, причем все время держать в руках нити разговора, не допустить ни на мгновение, чтобы фантомы стали полупрозрачными, — да это же высшая степень гениальности литератора! Мало придумать свой, воображаемый, мир — надо, чтобы и другие в него поверили. Так у тебя это качество развито в высшей степени!
— Мы тепе не куклы! — крикнул Вайтуленис. Его невозмутимость сняло как рукой.
— Не надо так говорить. Я не разыгрываю перед вами пьесу, я действительно даю вам возможность встретиться с Вайтуленисом и Шарлем Стабульским! — с горечью и обидой сказал Мозг.
Беккер хотел было возразить ему, как поймал краем глаза движение и резко обернулся — к нему тянулся манипулятор, вооруженный безыгольным шприцем для инъекций. Беккер не успел осознать увиденное, а условный рефлекс на опасность уже сработал — он вылетел из кресла, словно катапультированный, на лету разворачиваясь лицом к опасности. Тут же он узнал робота и возмущенно закричал:
— Урал, что это значит?
Робот озадаченно остановился, неуверенно подвигал манипулятором и сообщил:
— Я обязан вмешаться по программе защиты вашего здоровья. Во-первых, вы в течение длительного времени находитесь в состоянии, близком к каталептическому. Вы неподвижны, не реагируете на внешние раздражители, частота дыхания и сердечная деятельность понижены. Но это не каталепсия, поскольку электроэнцефалограмма показывает повышенную активность мозга. Во-вторых, все основные биоэнергетические показатели организма за это время заметно ухудшились. Поэтому следует ввести биостимулятор и устроить перерыв в вашем эксперименте.
— Каком еще эксперименте? — Беккер стоял руки в боки, монументом возвышаясь над утонувшими в низких креслах Иваном Вайтуленисом и Стабульским.
Его раздражало, что они явно веселятся, наблюдая «бунт роботов». Его нисколько не смягчало то соображение, что, кроме него, никто их не видит. Да, собственно, и смотреть-то некому, кроме, разумеется, Урала. А Урал укоризненно ответил Беккеру:
— Не знаю. По моим соображениям, все происходящее можно объяснить вашим ментоконтактом с этим искусственным Мозгом. А это однозначно классифицируется как эксперимент. Хотя, конечно, сущности его я и не знаю.
— Мозг, ты слышишь? Похоже, он ставит тебя на одну доску с собой. В тебе он видит только одну характеристику — искусственность, а потому уверен, что общаться с искусственным интеллектом, да еще используя такое шаманское средство связи, как ментообмен, можно только в экспериментальных целях!
Мозг обиженно промолчал. За недолгое время знакомства с ним Беккер привык уже к ровному и сильному его ментофону, которого прежде не замечал за чистыми, прозрачными ментосигналами. Мало того, Беккер начал уже разбираться в эмоциональной окрашенности этого фона. Улыбнувшись, Беккер подумал, что это заменяет Мозгу выражение лица…
— Легко шпынять тех, кто тебе ответить не может, — укоризненно пробасил Шарль. — Тем более упрекать в искусственности! Уж если на то пошло, так ты ведь тоже не по мановению руки на свет появился, тебя тоже когда-то сделали. А уж если принять во внимание и способ изготовления, то тебе и вовсе перед ним гордиться нечем!
— Испорченным видеозаписям вообще слова не давали, — злобно огрызнулся Беккер.
— Ну это уже по принципу «сам дурак!» — спокойно констатировал Стабульский.
— Оставь, видишь — он еле на ногах держится, — негромко сказал Вайтуленис.
С Беккером действительно творилось неладное. Все двоилось и расплывалось в глазах. Голоса то приближались, то замирали, то звучали издалека. Он растерянно провел рукой по лицу.
— Ерунда, просто я долго пролежал неподвижно в кресле. И слишком резко вскочил, — пробормотал он.
Урал вновь приблизился, держа наготове шприц. Беккер попытался отстранить его, но потерял равновесие и упал бы, если бы Урал не подхватил его под руку.
— Переутомление, — сказал Мозг. Сказал, по-видимому, голосом, через какой-то акустический преобразователь, потому что Урал услышал и подхватил:
— Переутомление организма. Необходима медицинская помощь. И отдых.
Он снова попытался сделать Беккеру инъекцию, но Беккер сказал:
— Не надо, дружок. Давай-ка лучше возвращаться. Мозг, предлагаю контакт считать прервавшимся по техническим причинам. Я отдохну и вернусь, а ты обещай пока больше… ни к кому со своими фантомами не являться.
Мозг гулко ответил через громкоговорители: «Договорились», а Стабульский и Вайтуленис, не вставая, помахали Беккеру вослед.
«Надо же, до конца в свои фантомы играет!» — не то раздраженно, не то с одобрением подумал о Мозге Беккер. Он уважал упорство, в чем бы оно ни проявлялось. Он выпрямился, сердито сказал «Я сам!» норовившему поддерживать его роботу и старательно пошел. к выходу. Его слегка подташнивало. Он тщательно, высоко поднимая ноги, переступил порог и вышел в коридор, где тотчас засуетился и услужливо побежал вперед дожидавшийся за дверью РИЛ. Коридор был длинным, очень длинным, и в нем было очень много переборок. Беккер терпеливо шел бесконечным коридором, останавливался, ждал, пока робот откроет очередной люк, и снова шел, и не было конца этому движению, а рядом настороженно скользил второй робот, внимательный, заботливый и обеспокоенный.
