Доклад был весьма обстоятельным. Мы узнали, как приводили в порядок здание, сколько закупили постелей, посуды, ножей, вилок и т. д. Окончание доклада зал встретил единодушным вздохом облегчения. Управляющий предоставил слово секретарю первичной организации ППР.

Товарищ Майда встал, нервно поправил галстук и начал:

– Товарищи! Наша страна переживает период великих социальных изменений. Летние лагеря – это основное завоевание строящегося в нашей стране социализма, проблема первоочередной важности. Мы должны помнить, что эти лагеря предназначены не для буржуйских сынков, а для заслуженного отдыха детей рабочих. У нас перед глазами есть прекрасный пример: Советский Союз!

Плавно струился бесконечный поток слов. Я вспомнила, что говорил весной о секретаре Антось.

– Теперь я поняла, – шепнула я соседке. – Наш секретарь при каждом удобном случае будет бубнить одно и то же. Иначе он, видимо, не умеет.

– Он говорит справедливые вещи, – ответила та, – но я их слышу за последний месяц уже в четвертый раз.

Наконец секретарь закончил:

– Итак, товарищи, вперед, к социализму, по пути, проложенному Советским Союзом!

Первым захлопал председатель месткома Влашик. Его поддержали остальные.

Потом еще поговорили о занавесках, о цветах и, наконец, решили, что на следующий день в лагерь поедет комиссия и осмотрит все на месте.

Совещание актива продолжалось до конца рабочего дня. Вернувшись к себе и убирая со стола бумаги, я невольно думала о прошедшем собрании. Что-то там не сходилось. Я уже закрывала за собой дверь, как вдруг поняла, что меня мучило.

Управляющего я поймала уже на лестнице.

– Что случилось? Где горит? – спросил он.

– Вы, наверно, будете надо мной смеяться, но мне пришло в голову, что заведующая соцотделом на собрании забыла упомянуть о кроватях. Обо всем говорила, а про кровати – ни слова.

– Кровати? В самом деле, об этом речи не было. Да и в ведомостях они мне не попадались. Спасибо, Катажина. Завтра перед отъездом проверю.

Я пошла домой. В тот день мы снова собирались играть в карты. Интересно, скажет на этот раз Збышек о своей женитьбе или нет?

Нас подвел Стефан. Он уехал в Легницу и, видимо, не успел вернуться. Пришлось играть в бридж с ремизом.

– Что слышно? Как поживают родители? – эти два вопроса мать задавала Збышеку каждый раз, когда его видела.

Збышек обычно отвечал вежливо, но кратко. На этот раз ответ был нестандартным.

– Я женюсь. Вы мою невесту знаете, это наша бывшая соседка, Гига Вильник. Свадьба, видимо, будет в июне. Точно мы еще не решили.

– Искренне за вас рада, пан Збышек. Представляю, как счастлива ваша мама. Каждая мать мечтает увидеть свое дитя пристроенным. Мне этого не дождаться. После того скандала, что устроила Катажина, об этом не может быть и речи.

– Перестань! – возмутилась я. – Ты сама не понимаешь, что говоришь!

– Ничего нет удивительного в том, что я делюсь с паном Збышеком. Он ведь все знает и хорошо к нам относится.

Чувствовалось, что мама только ждала удобного случая и заранее приготовила длинную речь.

– Я больше не могу молчать. Надеюсь, вы понимаете, что о нас думают соседи и знакомые. Да, да, не спорьте, против фактов не пойдешь. Вчера в магазине соседка указала на меня какой-то женщине и сказала, что я мать той самой сумасбродки, Катажины. Своими ушами слышала! Как вы считаете, могла я что-нибудь ей ответить? Боже мой, я стольким пожертвовала ради этой девчонки – и вот благодарность. Просто понять не могу, почему вы к нам так добры и продолжаете у нас бывать. Не повредит ли вам это в глазах Гиги? Она ведь такая милая, спокойная, богобоязненная… Вам повезло.

Я пулей вылетела из комнаты, чтобы не слышать ответа Збышека. Не зажигая света, села в кресло, стараясь ни о чем не думать.

– Пусть женится, пусть женится, – автоматически повторяла я, – но как может мать говорить с ним об этом.

– Катажина! Где же ты? Иди играть.

Я встала. Збышек предупредительно распахнул дверь и, задержав меня на пороге, спросил:

– Ты что, плохо себя чувствуешь?

– С чего ты взял?! – рассердилась я. – Я давно не чувствовала себя так хорошо.

– Кончим этот круг, и я пойду. Мне завтра рано вставать, еду утром в Валбжих.

Перед уходом Збышек снова подошел ко мне и заглянул прямо в глаза, как будто чего-то ждал.

– Пока, Збышек! Желаю счастья!

– Спасибо. Это уже кое-что. Надеюсь, это от чистого сердца.

Тут я не удержалась:

– А к нам тебе приходить нечего. Мать права. Мне бы не хотелось мешать тебе с твоей чистой любовью к Гиге. И репутация твоя может пострадать, да я и на дурной путь толкнуть могу.

Збышек побледнел. Мать схватила меня за руку и вытолкнула в другую комнату.

– Извините, – сказала она. – Сами видите, что с ней творится. Не сердитесь на нас.

– Если говорить начистоту, то прощения должен просить у Катажины я. Она имеет право говорить мне все, что ей вздумается. Я перед ней виноват. Так мне и надо.

– Что я слышу! Вы должны просить у Катажины прощения? С ума сойти! Ничего не понимаю.

Поведение Збышека настолько удивило мать, что, оставшись со мной наедине, она даже ни о чем не спросила.

В ту ночь я долго не могла заснуть. Лежа в темноте, я старалась думать только о приятных вещах. О том, что мы с Кристиной условились встретиться в бассейне, что я начну учиться плавать. О том, как приятно будет вылезти из воды и погреться на солнышке. С этой мыслью я и заснула.

На следующее утро оказалось, что организаторы лагеря и в самом деле забыли о кроватях. Заведующая соцотделом утверждала, что это обязанность отдела снабжения, а заведующий отделом снабжения говорил, что не мог заказать кровати, потому что понятия не имел, сколько и какие нужны, да и вообще делал только то, что ему приказывали.

Я узнала об этом позже всех и так долго и весело смеялась, что кто-то из сотрудников резко одернул меня:

– Не очень-то красиво смеяться над чужой бедой. Такое с каждым может случиться.

Я смутилась и попыталась оправдаться:

– Да я же не над заведующей смеюсь. Просто вспомнила: устроили такое пышное собрание, наговорили столько всяких слов, и вдруг – на тебе! Ну разве не смешно?

О том, что именно я напомнила управляющему насчет кроватей, я никому не сказала. Дамы из отдела социального обеспечения никогда бы мне этого не простили.

А спустя три дня я поплатилась за этот неуместный взрыв веселья.

Дамы из соцотдела вернулись с пустыми руками. Оказалось, что кроватей нет в продаже.

Управляющий провел небольшое совещание при закрытых дверях. В нем, кроме секретарей первичных организаций ПОП, ППР и ППС, приняли участие председатель месткома и несколько заведующих отделами.

Спустя полчаса меня вызвали к управляющему. Он в двух словах сообщил мне, что меня командируют в Еленю-Гуру, в Главное управление деревообделочной промышленности, кровати можно достать только там. Соответствующие полномочия и письма я могу получить в секретариате. В моем распоряжении служебная машина. Надо спешить, времени осталось в обрез.

– Простите, пан управляющий, но… мне никогда не приходилось покупать кровати, и вообще я ничего в этом не смыслю.

– Чепуха, не боги горшки обжигают, – услышала я в ответ. – Заведующая соцотделом уже расхворалась от волнения.

Из Вроцлава мы выехали рано утром. Уставший от всей этой истории с лагерями шофер был настроен весьма скептически.

– Как же, достанем мы что-нибудь! Только нас там и ждут.

– Вы думаете, ничего не выйдет?

– Э-эх, надоело мне все это. Последние дни я ровным счетом ничего не делаю, только слушаю разговоры об этих лагерях. Ведь уже ездили и в Легницу и в Ополе. И всюду им ясно было сказано: кровати – товар регламентированный, и заказывать их нужно было полгода назад.

– Что вы говорите?! А мне никто ни звука об этом не сказал! Везет же мне на такие дела. В январе было то же самое. Послали меня в Познань за арматурой, а оказалось, что никто из наших ее не заказывал.