– Ни в коем случае! Уже девять человек отпросились. Больше я не отпущу никого. Как будет выглядеть наша колонна, если все разбегутся?

– Я вас не обманываю, я действительно вся дрожу от холода. Хотела уйти по-честному, с вашего разрешения. Но так или иначе, я все равно уйду.

– Вечно с вами какие-то истории. То юбка узка, то слишком холодно.

– Ладно, раз так – я остаюсь. Но скажу все же, что я на этот счет думаю. Демонстрация должна быть радостной. Ведь сегодня праздник! А разве это похоже на праздник? Народ только мучается, больше ничего!

Я повернулась и встала на свое место в колонне. Кое-как продержалась до конца, а придя домой в шестом часу, сразу же легла в постель. Выпила несколько стаканов чаю со спиртом. Потом заснула и спала до девяти. Подействовало: боль в горле и озноб прошли бесследно.

Михал вернулся с первомайской вечеринки поздно ночью. Он хлопал дверьми, насвистывал и вел себя так, словно был один в квартире.

Назавтра я снова попросила маму поговорить с ним.

– Он меня не послушается… Он никого не слушается. Это бесполезно.

– Да?.. Тогда я поговорю с ним сама.

Я позвала Михала в комнату и в присутствии мамы сказала:

– Садись и слушай. Ты приехал, прекрасно! Мы гостям рады. Но все имеет свои границы. Ты ведешь себя так, словно осчастливил нас, засвинячив всю квартиру. – Я все больше раздражалась. – По-твоему, работа дураков любит. Но со мной этот номер не пройдет. Или ты найдешь себе работу и начнешь жить по-человечески, или убирайся отсюда. Я на тебя работать не намерена. Ты взрослый человек и в состоянии сам себя прокормить. Бабушке ты можешь по-прежнему пускать пыль в глаза, но у нас тут другие порядки – каждый должен сам зарабатывать себе на жизнь.

– Это что за разговоры? Мне идти работать? А что, у вас денег мало? Успею. Я приехал не к тебе, а к твоей маме, только она может меня выгнать. И никуда я не уйду, мне и здесь неплохо.

– Вот тут ты ошибся. Эта квартира и это кресло, которое ты в данную минуту варварски прожигаешь сигаретой, принадлежат мне. Я даю тебе три дня на поиски работы. Если устроишься и будешь давать деньги на свое содержание – оставайся, а так мы тебя кормить не будем.

– А вы что скажете, тетя Ядя? Я приехал к вам в гости, а меня так принимают!

– Не валяй дурака! – я не дала маме и рта раскрыть. – Еще раз повторяю: квартира моя, и я здесь хозяйка. Мама выходит замуж, у нее свои заботы. Даю тебе три дня. Потом ты найдешь дверь запертой.

– Это мы еще увидим!

На другой день Михал все же укатил в Ченстохов, а вскоре пришло отчаянное письмо от бабушки: она писала, что не знает, как быть с Михалом, если ему не создадут подходящие условия, он совсем собьется с пути.

– Может быть, ты обошлась с ним слишком сурово? – сказала мама. – В квартире места хватит, я бы содержала его. Возможно, он все-таки возьмется за ум.

– Он только этого и ждет. Я категорически против. Слишком дорого мне обошлось наше спокойствие, чтобы жертвовать им. Если ты хочешь, чтобы он жил во Вроцлаве, сними ему комнату! Смотри, что он наделал!

Я показала маме следы сигарет на подлокотнике кресла.

– Неужели ты не понимаешь, что он презирает всех нас, а себя считает созданным для лучшей жизни!

Меня вызвал к себе управляющий. Я испугалась. Управляющего мне приходилось видеть только издали – в президиуме на торжественных собраниях. Рассказывали, что он очень крут, начальники отделов всегда в страхе бросались на его вызов сломя голову. Что ему нужно от меня?

– Пан инженер, может быть, это ошибка?

– Нет, звонила секретарша и просила вас сейчас же явиться к управляющему. Идите, он ждать не любит.

Я, робея, вошла в кабинет. Управляющий, высокий и грузный человек, сидел за столом и что-то читал.

– Вы Дубинская? – спросил он, не поднимая головы.

– Да, пан управляющий.

– А ну-ка покажитесь. С вашим отцом мы были отлично знакомы, он у меня работал. Прекрасный был специалист, – управляющий внимательно смотрел на меня. – Вы на него похожи. – Помолчав, он добавил: – Отец был приличный человек, а дочь безобразничает.

Я стояла посреди комнаты, не зная, что сказать.

– Вот принесли на подпись приказ об увольнении! – управляющий помахал в воздухе листом бумаги. – Я и подумал: прежде чем подписать, надо взглянуть, кого я увольняю. Отец умер, смотреть за вами некому. Зачем вы устроили секретарю скандал на первомайской демонстрации? Ну ладно. Если б я умер, ваш отец не отказал бы в помощи моему сыну. Говорите, что мне с вами делать?

Я продолжала молчать. Разве можно объяснить, почему я такая, какая есть?

– Теперь-то вы тише воды, ниже травы. Покорная овечка! Так вот, я вас накажу иначе: пошлю на полгода в дальний район. Отправляйтесь в отдел кадров за командировкой. Указание я уже дал. Справитесь, я получу истинное удовлетворение. Чего ж вы стоите как вкопанная? Сядьте, расскажите что-нибудь!

Я послушно села. Страх куда-то исчез, и ко мне вернулся дар речи.

– Пан управляющий, с этой демонстрацией вот как получилось. Я там очень замерзла и хотела отпроситься домой, потому что часто болею ангиной. Секретарь меня не отпустил, и тогда я сказала, что такой праздник трудящихся, по-моему, просто трагическая ошибка. Ведь это мучение – часами простаивать на улице и мерзнуть.

– Ага, заговорили все-таки. Значит, что же? Выходит, вам не нравится первомайская демонстрация?

– Почему же? Если бы она была организована, как следует, и не длилась двенадцать часов – это было бы удовольствием. Но мы собираемся в половине седьмого утра, а мимо трибуны проходим в три.

– Доля истины в этом есть. Но вы забываете, что власть наша молодая. Пройдет несколько лет, и все наладится. Можете идти. По возвращении из командировки придете ко мне.

Дальше все пошло очень быстро. Я получила командировку в город Болеславец и большие подъемные. Наша кассирша, пани Зося, сочувственно покачала головой.

– Я уже после того случая на уборке развалин знала, что вы во Вроцлаве не засидитесь. Это было ясно.

– А вы знаете, я еду охотно. Летом это даже приятно, словно бы в отпуск. Тем более что здесь, в тресте, мне как-то неуютно.

– Здесь всем неуютно. Обстановка такая. Какие-то группки, перешептывания. Хорошо еще, что не пакостят друг другу, а то совсем было бы невмоготу.

Начальника в комнате не было. Он оставил мне записку, куда положить ключи от стола и что еще сделать. Значит, он в курсе.

Я еще раз осмотрела комнату. Внутренний голос подсказывал мне, что больше я сюда не вернусь.

– Когда вы едете в Болеславец, Катажина? Сегодня или завтра? – спросил меня в коридоре парень из технического отдела.

– Я пока еще понятия не имею, как туда добираться. А откуда вы знаете, что я еду?

– Уже несколько дней идут разговоры. Сегодня должен приехать Сковронский, начальник тамошнего участка. Он наверняка на машине, советую вам его дождаться.

– А я понятия ни о чем не имела, только полчаса назад впервые услышала об этом. Не знаете, Сковронский сегодня же поедет обратно?

– Вот этого я не знаю. Посидите у нас, мы ждем его часам к одиннадцати.

В начале двенадцатого в комнату вошел высокий молодой человек в элегантном сером костюме, красиво оттеняющем его смуглое лицо с черными, немного вьющимися волосами и темными глазами. Когда нас знакомили, он улыбнулся, сразу же расположив меня к себе.

– Очень рад. У меня на стройке еще никогда не работали женщины, но я уверен, что все будет как нельзя лучше.

– Я буду стараться. Говорят, вы приехали сюда на машине. Не захватите ли меня с собой?

– Пожалуйста. Я возвращаюсь завтра. Дайте мне свой адрес, и завтра ровно в два часа я за вами заеду.

Я шла домой, очарованная этим человеком. «Брось, Катажина, – внушала я себе. – Сейчас не время заглядываться на мужчин. Помни, каждое новое разочарование дорого стоит. Правда, он красив, мил и симпатичен. Лет ему около тридцати. Ну и что же?»