— Завтра пойду к командарму. Буду проситься в Оренбург. Пойдем, посмотри какая там прекрасная погода (повел в свой ГЭМС)
— А какие замечательные приборы достал (оживился). Один для количественного определения кислорода от земли до потолка, другой — … (я забыл). Ни одним наблюдением не хочу поступаться — что толку в одном голом рекорде. Поедем ко мне чай пить!
Вместе с Украинским поехали. Дед поставил чайник, сходил за конфетами и сушками.
— Больше всего на свете люблю хлебные изделия, — говорит Украинский и грызет, грызет сушки и сухари без конца.
Прокофьев подходит к окну, смотрит на дождливый мокрый снег, на мерзостную погодную слякоть.
— Все равно улетим, — говорит он.
Звонил Юмашеву.
— Воспользовался плохой погодой — сходил на осеннюю выставку художников. Слабенькая., в газетах она выглядит сильнее.
Нарком одобрил мой проект, обещал поставить в правительстве.
Был у Ушакова. Лежит больной. Почки. Нервный. Сообщил, что его прочат в начальники метеоуправления при Совнаркоме.
— А как тогда быть с Антарктикой?
— В отпуск! Поедем организовывать метеостанцию на Южном полюсе.
3 октября
Утром, в 12–40 с Щелкова улетел в беспосадочный полет на 30 часов и 4100 км. пилот НКТП Фиксон. Летит на паршивом самолете «САМ-5-бис», с мазутом «М-11». Об этом самолете сам конструктор Москалев говорит извиняющимся тоном.
Вечером заехал за Яшей Моисеевым и поехал на доклад Коккинаки в Политехнический музей. Яша гордо шел со всеми своими пятью орденами. Ехали обратно:
— Хочу сходить с 5, 10 и 13 тоннами, а потом на скорость с грузами. Эх, слетал бы я в Испанию — старое сердце военное порадовать.
— Я воспитываю в молодежи самолюбие, честолюбие. Это основное в жизни.
4 октября
Днем позвонил Кокке.
— Ой, Лазарь, какое дело задумал. Если Бог поможет — знаменито получится.
— Ага, с часами в руках?
— Да. Правильно. Могу свежую «Правду» взять.
Вечером он приехал к нам в редакцию. Затем мы поехали с ним на вокзал. В дороге разговорились, потом полчаса сидели у здания редакции в машине и доканчивали разговор.
— Думаю пройти из Москвы до Хабаровска в одни сутки. На «ЦКБ-26». Это сильно тяжело. В это время года никто на восток не лазил сквозняком.
— Возьми меня.
— Все дело будет зависеть от центровки. Я все заполняю баками, бачками, насобирал всяких, вплоть до консервных банок. Весной я просил разрешения у Хозяина. Он сказал «погоди, рано еще, испытай сначала машину». Сейчас время подошло.
— А может непросвещенный человек, пробыв на высоте 4000 сутки дать потом молнию?
— Человек все может (смеется). Но будет тяжело. Определенный ответ я тебе пока не дам: как задняя центровка.
— А за погодой уже следишь?
— А как же! Собачья погода на востоке. Ну пойду, если нельзя на 3- на 4-х, нельзя на 4-х — пойду на пяти, на шести тысячах.
— До какой высоты лазил без кислорода?
— На 7 с половиной летал. Ничего. Выше не приходилось. Ох, если выйдет! Какой японцы шум поднимут. Ты представляешь: в сутки от одной границы до другой. Но для себя я рассматриваю этот полет как тренировочный.
7 октября
Был Леваневский. Заехал «специально» достать Ильюшина.
— Сегодня я был у М.М. Кагановича.[21] Говорил с ним. Объяснил, что сейчас лететь на «АНТ-25» — значит позориться. Нужна современная машина. Он говорит — а вот и возьмите Ильюшина. Хороший конструктор. Я ему ответил, что имею его в виду. А пора уже начинать. Через несколько дней я уеду на три месяца в Америку. А он пока тут будет готовиться. Я ему смогу привезти из Америки что нужно. А то время уходит.
Я сегодня делал полосу, посвященную итогу арктической навигации. Выправил подвал Шмидта, сделал статьи Цатурова, Мелехова.
8 октября
Сегодня вечером у меня в редакции наконец состоялась встреча Леваневского и Ильюшина. Леваневский прямо сказал зачем ему нужна машина Ильюшин ответил, что для этой цели он уже готовит одну машину для Кокки.
— Но ведь можно сделать еще?
— Можно. Я делаю так-то и так.
И объяснил. Леваневский заволновался.
— Так это же тридцать часов!
— Да.
— Так это около 12000.
— Нет, больше десяти, — скромно ответил Ильюшин.
В таком духе шел разговор. Около трех часов.
Прощаясь Ильюшин тихо сказал мне:
— Знаешь, я все таки думаю, что Володя раньше их всех смотается.
16 октября
Все изменилось под нашим Зодиаком. Уезжая 11 октября в Ленинград встречать возвращающегося из-за границы Булганина, я встретил на вокзале Юмашева
— Что слышно?
— Плохо дела. Перелет заглох. Как говорят шахматисты, противники разошлись вничью, точнее — все проиграли. Собираюсь лететь на скорость с грузом, но тут самое легкое — полет, все остальное страшно сложно. Часы должны тарироваться 51 день, маршрут нужно утверждать в Париже, с воздуха я должен снимать этапы. Тьфу!
Вчера говорил с Прокофьевым. Позвонил ему в 12 ночи в штаб.
— Что ты так поздно сидишь?
— Дела.
— Нас они интересуют?
— Даже очень. Но не сегодня. Ближайшие дни.
Звонил Моисееву.
— Готовлюсь. Ходил на 7000, лазил в барокамеру. Езжай!
Кокки вчера делал доклад на обед. заседании стратосферной комиссии Акад. Наук и страто. к-та ОСО.
13 ноября
Почти месяц не записывал. Никуда не годится. Правда, особых событий за это время не случилось. Сейчас хочу отметить основные.
В конце октября Сергей узнал о приезде Микояна из длительной заграничной поездки. Приезжаю на вокзал. Подходит поезд из Минска. На перроне — заместители Микояна — нынешние и бывшие: Болотин, Гроссман, Бадаев. Из вагона вышел Микоян. В пальто, шляпе.
— Пятнадцать лет знаю Анастаса — никогда не видел в шляпе, — говорит Болотин.
Поздоровавшись он быстро идет к машине. А жены нет, Микоян ждет, рассказывает:
— Проехал по одной только Америке около 500 000 миль. Все увидел. Показывали охотно. Любопытный народ: свое дело отлично знают, чужого совсем не знают. А у нас наоборот — своего дела не знают, а в чужом разбираются замечательно. Любой из вас может доклады читать о работе соседа.
Смех.
— А воруют там много?
— По мелочи — почти совсем не воруют, по крупному — сильно. Наказание строгое — поэтому предпочитают попасться — так уз за дело.
— Был во Франции в Шампани. Сколько думаешь там бутылок вина? — спросил Микоян кого-то.
— Не знаю.
— 20 километров!
— Торговля идет легко: все готово, развешено, расфасовано.
Много еще рассказывал. А беседы не дал.
1 ноября Алексеев наконец слетал. С тонной. Набрал 12685 метров. летал в Каче. Побил-таки рекорд Коккинаки.
10 ноября Нюхтиков[22] и Липкин[23] побили Юмашева с 10 000 км. Поднялись на 7032 метров.
Через день после полета Нюхтикова ко мне пришел Яша Моисеев.
— А меня забыли?
— Как так?
— Ведь я первый испытывал эту машину 2 мая прошлого года после полета на параде я был представлен Ворошиловым Сталину и Серго, Сталин пожал мне руку и долго осматривал машину.
— Сказал от тебе что-нибудь?
— Нет. Я ведь молчал — военный человек. Так не забудь как-нибудь отметить.
Несколько дней назад разговаривал с Семеновым.
— Мы придумали приспособление одно. Резиновые амортизаторы. Старт будем давать в воздухе! Во!
Рад и Прокофьев:
— Скоро сможем положить на Альтовского.[24] Пришлем своим друзьям пригласительные билеты из плотного картона с золотым ободком и напишем как на футбольных афишах: «в случае ненастной погоды матч не отменяется» или «игра состоится при любой погоде».
Он бедняга совсем вымотался. Лицо стало нервным цвет — желтый. Несколько раз ему давали (вернее силой посылали) в Архангельское. Побудет день-два и сбежит. Фира даже тихо жаловалась по начальству.
