— Погоди, — отвечал на все Георгий, — вот слетаем, тогда все сделаем и отдохнем, и квартиру оборудуем, и в театр даже сходим. Готовь тогда, Лазарь, бутылку коньяку!

16 ноября

Сегодня у нас вышла моя заметка об альпинизме. Вечером, в зале профсоюзов Дворца Труда был доклад Евг. Абалакова о его восхождении на Хан-Тенгри. Собрались московские альпинисты — человек 800. Хай, крик, аплодисменты. Абалаков говорил два часа. Затем выступил Крыленко. Встретили в штыки. Ну и… (зачеркнуто).

5 декабря

С международной выставки в Париже приехал Кокки. Я позвонил ему, что Лабенко[25] собирается бить рекорд с грузом на гидросамолете.

— Меня знаешь, Лазарь, это уже не трогает. Я дал эти рекорды в серию, все идет нормально. Вот сели бы не били — тогда волновался бы… А сейчас надо другую идею в серию закладывать…

14 декабря

За это время, пожалуй, самым интересным авиационным событиями были полеты Гроховского на «Р-5» с 10 и 16 людьми. Позавчера вечером я и Левка заехали к нему на квартиру. Сидели, толковали о всяких делах. Туполева он ненавидит звериной ненавистью:

— Он меня съел. Он ест всех, кто строит самолеты, отличные от АНТ.

Затем он перешел к своей последней идее:

— Разрабатывая систему самолета-снаряда я пришел к новой теории всемирного тяготения и дал новое объяснение движению всей галактики, Земли, солнца, происхождению солнечных пятен на земле и всякой прочей вещи.

Башка у этого человека гениальная. Это — Эдиссон авиации, человек, не знающий преград технике.

Вчера в редакцию пришел Прокофьев. Виделись мы с ним до этого на выпуске аэроклубовцев. Веселый, довольный.

— В начале января — жду.

— А Юрий?

— Юрий, выздоровел, начал работать. Пойдет самостоятельно месяца через три на «ОСО-2». Еще с кем-нибудь.

— Со мною!

— Ну что ж, и с тобой.

Позже зашел Шевченко. Ругательски ругал стратопоезд. Рассказывал, как однажды садился после обрыва троса с километром троса.

— Хотел выпрыгнуть — обидно биться из-за паршивого планера — не вылезешь. Еле сел.

Рассказал о своей последней летной аварии.

— Нужно было проверить наш разведчик в штопоре. Набрал тысячи две и начал штопорить. Витков 15 сделал и вижу, что машина не выходит в нормальное положение. Попробовал еще — и мотор сглох. До земли — метров 700. На 25 витке приказал летнабу выкидываться. Тот моментально выбросился и его пулей отбросило в сторону. Я посмотрел — раскрылся. Начал сам выкидываться. Трудно. Сижу в центре тяжести — прижимает. Машина сделала уже 28 витков. До земли 450–500 метров. Наконец выскочил, раскрылся. Вздохнул свободно. В этот момент меня догнала машина и крылом по стопе — раз! Половину перебила. Здоровенная встряска. Парашют мешком. Пер к земле пулей. Но отделался удачно — сел на Кр. Пресне и всего-то сместил все суставы. Счастливый билет! Один из 1000. Лежал 2 месяца.

Делился планами. Сейчас облетывает тренировочный истребитель «НВ-2» инж. Никитина. Хвалит. Очень просит написать. Родное ему дело. Конструкторы Шевченко и Носиков сами сделали эту машину. Все воскресения выкались, все свободные вечера.

Затем страдает за амфибию. Того же Никитина. Почти готова, нет только мотора. С увлечением чертил ее вид. Собирается на ней бить рекорд дальности. Долго всматривался у меня в таблицу.

А затем носится с идеей построить сверхлегкую машину на 10–13 тысяч. «И нужно-то только полтораста тысяч рублей. Пойду завтра к Якову просить..»

16 декабря

Сегодня провел почти весь день у Брюхоненко. Толковали по душам.

— Вам я все рассказываю и показываю, потому что удостоверился в Вашей порядочности.

Он развивал мне свои планы. Скоро ему дадут клиники, в т. ч. у Склифосовского, в коих он будет экспериментировать над людьми.

— Только ради Бога не пишите — и так меня поднимают днем и ночью. А тогда будут со всех концов страны свозить мертвецов. Сейчас мне проблема оживления человека полностью ясна. Я могу твердо сказать, что принципиального отличия между оживлением собаки и человека нет. Я абсолютно убежден, что оживление трупа — дело уже не техники, а времени.

— Что же мешает?

— Видите ли, дело все-таки очень сложное. Нужно прежде всего знать группу крови. Затем у собаки мы ведь умерщвляем второго пса, берем у него кровь и легкие, а здесь где взять? Однажды мне привезли 7 трупов, утонувших при аварии речного трамвая. Мы сначала попробовали обычные медицинские средства возврата жизни (мы обязаны были это сделать), а когда пустили автожектор было уже поздно.

Мне вспоминается рассказ проф. Спасокукоцкого о том, как Брюхоненко оживлял одного покойника.

— Это, — говорил профессор, — было страшное дело. Покойник открыл глаза, щеки порозовели, на губах появилась пена, из глаз потекли слезы, трупный цвет пропал. Но больше ничего не удалось сделать.

Дня через два после убийства французского президента….. (пару лет назад) я разговаривал с директором ин-та переливания крови Багдасаровым.

— Что ж, — сказал он, — если бы там находился Брюхоненко со своим автожектором, м.б. президент и остался бы жив.

Как-то Брюхоненко рассказывал мне:

— Несколько дней назад меня усиленно разыскивали везде. Наконец нашли. Оказывается повесился кто-то из родственников (зачеркнуто). Я загорелся: случай, который дает надежды на благоприятный результат. Но нашли меня слишком поздно. Несколько часов мы возились с ним, но, увы, безрезультатно.

Вообще работники института говорят об оживлении человека, как о деле завтрашнего дня. М.К. Марцинкевич объясняет мне работу физиологической лаборатории:

— Мы стремимся продлить срок между наступлением смерти и началом оживления. Наша ближайшая задача разработать методику после 30-ти минутного перерыва (сейчас — 11 минут, в острых опытах — до 30).

— Зачем вам это нужно?

— Видите ли, 30 минут — это уже реальный срок. За это время можно, скажем, доставить утопленника в институт, привезти повешенного. Я уж не говорю о том, что вполне можно успеть в больнице перетащить внезапно скончавшегося больного из палаты в операционно — оживленческую лабораторию.

20 декабря

Сегодня прилетели из Парижа на «АНТ-25» Чкалов, Байдуков и Беляков. Встречал их. Вышли иностранцами — в шляпах, пальто, ботиночках, крахмальных воротничках. Летели с 17 декабря.

Вечером Чкалов пригласил меня и Льва к нему. Приехали. Косой. Показывал вещички. Потом позвал меня в соседнюю комнату, выгнал всех, снял с меня галстук и надел другой.

— Долго думал, чем тебя порадовать. Ты бы сказал. Не обессудь, если не уважил.

— Валерий, брось. Я ничего не ждал.

— Я тоже не ждал, а ты вон какие статьи писал обо мне.

Я даже растрогался. Расцеловались. Чкалов гневно и просто рассказывал, как у подъезда отеля «Режина»[26] безработные отворяют двери и кланяются в пояс до тех пор, «пока идешь, подымаешься по лестнице, заворачиваешь. Да, вот…»

Зашел разговор об экспедиции Папанина. Валерий опять вернулся к своей идее северного перелета.

— Через несколько дней опять пойду к нему. Прошлый раз мне показали кукиш, сейчас может тоже покажут, а может…

Днем Громов мне сказал, что «АНТ-3Г» будто вылетел. Я позвонил в Кельн — выбыли, в Берлин — выбыли. Наконец застал в Кенигсберге. Говорил с Арнольдовым, Алексеевым,[27] Чекаловым.[28] Ребята были очень рады. Довольны, что связался.

— Приходи, обязательно, на аэродром.

25 декабря

Наконец прилетели. Корзинщиков[29] рассказал между прочим, что в Кельне ночью часовые на всех лопастях машины нарисовали свастику. Комоленков плюнул на тряпку и стер.

Утром беседовал с Полиной Осипенко.[30]