Хочется записать одну историю, пока не забыл окончательно. Дело было летом 1941 г. Звонит мне Папанин:

— Приезжай. Очень важное дело.

— Что?

— Не могу сказать по телефону.

Приехал.

— Вот что. Хочу организовать партизанскую армию в тылу у немцев Я ведь старый партизан, партизанил в Крыму, у Мокроусова. Опыт есть. Надо будет сплотить отдельные отряды, объединить их, возглавить, поднять дух у советских людей в занятых районах. Говорил с Микояном, он одобрил. Буду говорить с Вячеславом Михайловичем. Пойдешь ко мне комиссаром?

Неожиданность предложения несколько меня ошеломила. Но дело интересное, с размахом, понравилось.

— Да я же, Дмитрич, только еще кандидат партии. Какой же из меня комиссар! Бери просто к себе в штаб.

— Это ничего, что кандидат. Я тебя давно знаю, один кусок хлеба ели, видел в деле. Я тебе, Лазурка, верю — и это самое главное. Ну?

Я дал согласие. Через несколько дней заехал. Папанин мрачный.

— Ну что?

— Вячеслав Михайлович сказал: вы нам нужны, мы не можем вами рисковать.

7 февраля.

Тихий день. Снегу намело столько, что сразу образовалась зима. Подморозило. Ездил в штаб, говорил с танкистами и артиллеристами об особенностях войны в болотах. Танкист майор Кременский (из оперативного отдела) рассказал о том, что немцы начали применять новые, так называемые, магнитные кумулятивные мины для танков. Они небольшие, весом в 2–3 кг, с 1 кг. взрывчатки, но полые внутри, а снизу — три магнита, которые присасываются к броне. Кидается она либо вручную, либо из специально сконструированных гранатометов, один из которых называется «куколкой» (пульхен). Взрываются через 5–7.5 секунд. Разрывная сила чудовищна: танк разлетается в куски, башня отлетает на десятки метров.

Так тут было поражено до 60–70 танков. Долго не могли понять, в чем дело. Сначала думали — новые земные мины, потом — артиллерия, потом бомбежка. Наконец, нашли эти мины, испытали их на своих сгоревших и немецких танках — они! Сами немцы, опасаясь применения нами таких мин, уже начали покрывать свои танки особым глиняным раствором (толщиной до 5–7 мм), нейтрализующим притяжение магнитов. До той поры, пока наша промышленность освоит этот глянец, танкисты рекомендовали своим частям обмазывать танки обыкновенной глиной и замораживать ее.

Вечером с Левкой за работу. Я написал для Информбюро «В гостях у генерала Рокоссовского» и предложил им серию подобных материалов. Левка пишет очерк «Свет и вода» (о восстановлении Гомеля).

— Правда, воды больше, чем света, — шутит он.

Зашел Непомнящий и рассказа, что по случаю приезда Рокоссовского в 65-ую армию, там состоялся банкет. На банкете выдвинулся вперед Леша Коробов и поднял тост:

— За Багратиона наших дней — генерала Рокоссовского.

Рокоссовский ответил:

— Легко быть Багратионом в наши дни, когда т. Сталин дает тысячи танков и десятки дивизий. Но трудно было бы быть даже Рокоссовским, если бы не было танков и дивизий.

Вчера информбюро сообщило, что 3-й Украинский фронт прорвал оборону, занял Апостолово, Марганец и др. пункты и окружил в районе Никополя 5 немецких дивизий. А ведь я собирался ехать на 3-ий! Вот обидно!

Левка психует вообще. Еле-еле, грубо, тяну его.

Долматовский уверяет, что Хозяин предложил издать «Антологию советской поэзии»! Сейчас!

21 февраля.

18-го выехали с Левкой на 1-ый Украинский фронт. Погода отвратная, мороз, сильнейший ветер. На дороге — вьет, заносит. Одели всю теплынь, что была. Дорога — хорошая.

В Чернигове пообедали. Город понемногу оживает. Правда, разрушен, как и раньше. Но уже разбирают развалины, строят чуть-чуть. Сидели в обкоме у зав. финхозсектором Белоуса. бывший партизан. Рассказал, что только за день до нас сняли с центральной площади 4 повешенных предателей, в т. ч. одну женщину. Зашел какой-то работник обкома, поздоровался. Разговорились. Оказывается, на восстановлении работает много пленных.

— Достается им?

— Ну да. Не смеешь пальцем тронуть. Иначе до партийного билета дойдет.

— А как кормите их?

— 600 граммов хлеба в день, да три раза в день горячая пища. А мы, работники обкома, получаем 500 г. хлеба, а население в городе — 300. Но работают добросовестно.

В темноте подъехали к Киеву. Идет бешенная стройка большого моста через Днепр, разъемного, для пропуска судов. Работы идут день и ночь. Очень красиво: весь город в темноте, а на стройке на высоченных фермах — огни. Собираются построить за полтора-два месяца. Ветрище, а работают! Недавно был несчастный случай: подняли металлическую ферму, ветром сорвало, убило и ранило несколько десятков человек. Одновременно идет и стройка железнодорожного моста через Днепр.

В Киеве провели часок у артистки оперы Шуры Шереметьевой, о которой я раньше писал: она провела 9 месяцев в концлагере. У нее сидела подруга Кира Карлова — инженер «Киевтраспроекта», тоже бывшая с ней в концлагере (11 месяцев) и тоже лежавшая. Они рассказывали, что начальник лагеря Радомский сконструировал специальные сита. Перед приходом наших войск — начли вырывать расстрелянных, сжигали их, а пепел просеивали сквозь эти сита, чтобы уловить золотые зубы, коронки и т. д.

И Шура, и мать ее, и дядя встретили нас, как родных, оставляли ночевать (но холодище! — они живут на кухне), угощали «супчиком», чаем с печеньем (сушеным хлебом). Шура сказал, что приехали корифеи оперы: Литвиненко-Вольгемут, Патаржинский и другие. Готовится опера «Русалка» (завтра премьера).

Ночевали у родителей Наташи Боде. Встретили очень тепло, но ночевать было холодно. Ужинали. Маленький Шурик (четыре года) совершенно серьезно сказал:

— Я очень люблю наш советский хлеб.

Очень показательно, чем жила семья при немцах. Обычно тут говорят: ваши, советские, красные, а тут пацан: «наш советский».

Когда прощались, он прильнул ко мне:

— Дядя, не уезжайте на фронт, я вас очень люблю.

Город уже две недели не бомбят. Хлеб дают всем, в т. ч. и иждивенцам 300 гр. Но очереди!! Ходит трамвай, работают столовые, магазины, кино. Пустили стекольный завод. Есть вода, но в колонках, в части домов — свет. Цены на базаре понизились. Но улицы не убираются.

Утром 19-го поехали дальше. Великолепное шоссе Киев-Житомир. На 50-м километре остановились заправиться. Помощник нач. участка ДКУ — капитан Коган, бывш. инженер-строитель, предложил пообедать. Разговорились: дочь убита во время эвакуации бомбежкой, жену обокрали — начисто. «Будем живы наживем и детей, и робу».

Обед чудесный: прекрасный борщ, бефстроганов, чай. Очень чисто, отдельные комнаты для офицерского харча, чистые скатерти, трюмо, диван, даже картины. Есть парикмахерская, баня, гостиница. Очень звал встречать у него день Красной Армии.

— Много не обещаю, но довольны будете по горло.

Рекомендовал ночевать в Житомире, дальше ночью не ехать: пошаливают, обстреливают, подрывают. Было уже несколько десятков случаев.

В Житомир ехали мимо знаменитых Кочерово, Коростышева, где немцы наступали в начале зимы 1943-44 г.г. Какие тут были бои! По обочинам, на дороге, на полянах — сгоревшие и подбитые танки, самоходки, бронетранспортеры, машины. На некоторых полях и полянах — до 10–15 штук Кучно! И наши и ихние — а сколько увезли подбитых. Хват только ахал.

В Житомир приехали в темноте. Город как будто сохранился. У въезда аэродром, ангары целы. Много жителей. Только самый центр — небольшой разрушен.

Я решил ехать до места, не задерживаясь. Дороги занесены, все время объезды. Тянулись, тянулись.

Деревушка, где живут наши, вся занесена снегом, вся в сугробах. Оставив машину на дороге, побрел искать своих. Ввалился в хату, которую указали (уже полночь!). Зрелище! Размер 2 х 5 метров. На койке — Полторацкий в кальсонах и рубашка повязана вокруг горла, за столом — Первомайский — в нижнем белье, пишет очерк, на лавке — Кригер в таком же наряде, читает какую-ту церковную книгу. На полу, на соломе, спят Трошкин и два шофера. Жара!