Коша пропустила это мимо ушей и спросила дальше:
— А ты видел пустое пространство?
— Видел.
— А сеточки там и все такое?
— Ну… Все видят.
— А это внутри или снаружи? Что говорит психология?
— И внутри и снаружи.
— Как это?
— Раздражитель снаружи, а интерпретация внутри… Раздражаешь ты себя химией «изнаружи», а видишь сознанием «извнутри». Сейчас проводят опыты по передаче светового сигнала прямо в зрительное поле с искуственных рецепторов. Это откроет гигантские перспективы. Можно будет транслировать прямо в мозг абсолютно виртуальный мир.
— Зачем?
— Люди стремятся к этому. Власть. Все хотят власти.
— Точно? Ты уверен, что это все химия? А пустота? Все предметы исчезают, вообще все. Я, типа, думаю, может пространство вообще не существует без предметов и без времени. То есть оно и есть время и предметы. А так ничего вообще нет. Ну, типа все предметы надо нарисовать, чтобы они были, как в телевизоре, по строчке… ну, это грубо… Но тогда прикинь как клево! Можно сосредоточиться на одном моменте времени — на самом коротком, короче которого нет, то и никаких нет предметов, и нет никакого пространства — и можно появиться потом где угодно, потому что там все в одном месте находится в одной точке. Короче, все — нигде и никогда на самом деле. Как в компуке — пикселами нарисовано. И если добраться до одного пиксела, то можно вынырнуть, где угодно, на любой строке.
Зыскин постучал ложечкой по стакану.
— Вообще это бред, в который я не верю, но в одном институте так уходили.
— Что, в реале?
— Да… Там сажали зеков в сурдокамеры и ждали, что будет. Некоторые сходили с ума. Некоторых там уже не находили. Тогда им радиомаяки стали вешать. Совсем забавно получилось. Маяк засекается, а человека там нет.
Коша глубоко задумалась и воскликнула:
— Блин! Круто! Хочу!
Зыскин поморщился.
— Брось ты! Не надо это все для нормальной человеческой жизни. Католики совершенно справедливо выжигали на кострах тех, кто мог и туда и сюда. Это просто лишний геморрой.
Коша цинично посмотрела на Зыскина:
— Да! Я знаю, почему выжгли… Чтоб было легче пипл эксплуатировать. Как его эксплуатировать, если он то там, то здесь?
— Отчасти так…
— Да точно так! Никто никогда не заботится ни о каком благе, все только измеряют, у кого член длиннее. Потому водку и сигареты не запрещают, что от них ничего такого не грозит, хотя от них не меньше народу дохнет.
Зыскин отставил чашку, вытер тщательно пальчики и закинул на плечо свою обычную сумку.
— Не думай ты об этом. Не к добру. Это для жизни ненужная информация, пойдем… Живи тихо. Кочумай. Выйди замуж, заведи детей…
— Детей? Чтобы они тоже кочумали? Никогда!
— Не нужная это информация, я тебе говорю! — рассердился Зыскин. — Пойдем, на нас смотрят.
— Почему? Почему не нужная? А что нужная?
— Пойдем, говорю… — Зыскин открыл дверь. — А насчет зэков я пошутил. Это разводка, чтобы исследования профинансировать. Как превращение свинца в золото. Это была просто туфта, чтобы взять денег на науку.
Коша с изумлением посмотрела на Зыскина.
— И что? Ты хочешь сказать, что с тех пор ничего не изменилось?
— Нет. Тому пример психотропное оружие и торсионные поля…
И Коша покорно шагнула в волну сквозняка. Разговор с Зыскиным просто вытолкнул ее из реальности окончательно. Она вдруг поняла, что люди живут пользуясь не правдой, а ложью. И только она, глупая овца, ничего в этой жизни не понимает. И потому-то ей никто и не хочет платить. Она же — призрак, а кто же будет давать деньги призракам?
Они дошли пешком до малой Голландии и бесцельно бродили вдоль каналов, предавшись внезапной дружбе, заглядывали в медленную воду.
— Зыскин, — сказала Коша и торжественно остановилась. — Хочешь я тебе балладу прочитаю? Только не прикалывайся, ладно?
— Хочу! — покорно сказал Зыскин.
С ним редко просто дружили. Обычно от него чего-то хотели. Зыскин, прости Кошу — она тоже нагло пользовалась тобой.
Коша вздохнула и, прерываясь, чтобы вспомнить написанное начала:
— Слушай:
Полнолуния тонкие пальцы
серебром вышивают на пяльцах
путь бездомный бродяжек усталый
отражается в ряби канала.
Мимо странных названий,
Сердце к памяти будет ласкаться —
…м-м-м… ля-ля-ля-ля-ля-ля…
Тусклый гипс изваяний
не устанет во сне улыбаться.
Праздник кончился, плачет
Венеция об утраченном дне.
Камни стекла сверканье монеток
словно снятся сквозь зыбкие грани…
Сладким голосом флейты
нас течением тянет.
м-м-м… ля-ля-ля…
… на бумагу безумные знаки,
точно шею на плаху кладет.
И преступник он сам и судья,
в танце медленном кружит ладья.
Полночь.
Время топор опустило…*
Дальше не помню. Ну как?
— Сама написала? — спросил Зыскин и, опустившись на корточки, нежно шевельнул рукой в протекающей воде. — Красиво — «тусклый гипс изваяний».
— Ага… Что-то находит на меня временами, — вздохнула Коша, наблюдая как вода побежала вихрем муара.
Зыскин поднял от канала внимательные глаза и задумчиво произнес:
— Почему-то талантливые люди не так успешны в жизни, как обычные… Слушай. А что за история, в которую вы влипли с Мусей?
— Какая история? А! Да мы уже вылипли. — Коша опустилась на корточки рядом. — Фигня. Короче мы нашли дипломат с наркотиками, а за нами потом два глухонемых на мерседесах гонялись. И стреляли. Прикинь! Как в кино!
— Что?! — удивился Зыскин и по-кошачьи встряхнул рукой. — Прямо на дороге нашли?
— Ну да! Пошли поссать в разрушенный дом. А потом выходим и он стоит… Чемодан. Мы его схватили и бежать. Мосты уже начали разводить. Мы все уронили в Неву. Утром менты на катере вылавливали пакеты.
— Так это вы натворили? — Зыскин недоверчиво оглядел Кошу.
— Мы… А что особенного? Случайно все вышло. Мы не хотели. Мы думали — там бабки. Если б знали, что наркотики, даже подходить бы не стали.
— А вас менты не ищут? — обеспокоился Зыскин.
— Да… — махнула Коша и поднялась. — Нужны мы им. Один мерс прямо в реку свалился с бандюком вместе. Я б на месте ментов все на него повесила.
— А… — Зыскин кивнул. — Логично.
Они поднялись по гранитным ступенькам наверх и побрели вдоль трамвайных путей.
— А Муся шхерится. Наверно боится. А мне бояться нечего. Все равно, все бабки опять кончились.
— А ты опять Валентину работы продай, — без тени иронии предложил Зыскин. — Он тебя очень хвалил.
— Нет уж. Спасибо, — Кошу передернуло. — Не произноси это имя в суе.
— А что? Кстати, почему ты ему страшную смерть обешала? Чего вы не поделили?
— Да так? — Процедила Коша сквозь зубы и плюнула в канал. — Ладно Зыскин. Пойду, правда, порисую. Что ли… Пока.
Как раз они поравнялись с трамвайной остановкой и Коша успела вскочить в закрываюшуюся дверь.
— Эй! — услышала она сквозь грохот колес растерянный вопль Зыскина.
Но она уже мрачно ехала в трамвае.
(Рита)
Скрипнула дверь, и Рита оторвала голову от тетрадки. Вернулась Коша. Она уже была не так ужасна, как вчера. Но так же смущалась. Рита внимательно проследила за девушкой. Но та явно избегала общения. Она тихо, что-то перемалывая в уме, пошла на соседскую кровать и свернулась калачиком. И Рита догадалась, что верно мысли о «никчемности» опять одолели пациентку общаги на Опочинина. Да, Рита Танк, не ошиблась. Она была уверенна, что в общаге этой жили в основном пациенты.