Секунду или две она молчала, глядя на консоль прямо перед собой. Затем коротко вздохнула.

– Никто. Мы были под маской, и для этого были причины. Отправляясь с Земли в рейд, мы не знали, кому здесь можно доверять. И поэтому никому ничего не сказали. Мы занимались своими делами и помалкивали.

Во время последнего рейда па… капитан Хайланд узнал, что кто-то, работающий в Центре Станции, начал продавать информацию полудюжине пиратов. Поэтому, решили мы, будет лучше, если никто ничего не будет знать.

Ангус поверил ей. В действительности единственным, что делало его таким подозрительным, было неудержимое желание верить Морн, для чего ему хотелось снова и снова ее допрашивать. Фактически, все его дальнейшие действия зависели от того, что она скажет. В данный момент он не мог думать ни о чем другом, так как был в тупике. Он не мог вести «Красотку» на дело. Без ремонта, рано или поздно, его корабль его погубит. Но если Морн говорит правду…

Если она говорит правду, то это многое меняет. На этом можно сыграть. Это может оказаться самой рискованной его проделкой за последние годы, но он должен попробовать сыграть на этом.

Но только если она говорит правду. И если он сможет удерживать ее под контролем.

Если он сможет разбить ее дух на множество маленьких кусков.

Он решительно поднялся из кресла.

– Пошли.

Не обращая внимания на непроизвольную гримасу отвращения и боли, исказившую ее черты, он направился в сторону медблока.

– Ты умеешь хранить секреты, если это нужно для копов. Посмотрим, сможешь ли ты сделать то же самое для меня.

В медблоке он вытянул из нее всю информацию, которая была ему нужна, неотрывно изучая выражение ее лица сверлящим насквозь взглядом, и после этого раздвинул ей ноги и вошел в нее в конвульсивном порыве надежды и страха. Настойчиво и жадно он искал в ней хоть малейший намек на появление чувства к нему, возможно, любви, – означающего, что она становится зависимой от своей безнадежности.

Он всеми силами старался, чтобы это произошло, и верил в то, что это возможно. Странно, но чем дольше он жил с ней, тем больше он к ней привязывался. Однако при этом его безопасность зависела от нее: по настоящему в безопасности он мог быть только тогда, когда убьет ее и избавится от ее тела. Но эта возможность была им отвергнута навсегда. Теперь убийство Морн для него было равносильно уничтожению «Красотки». И ошибочных шагов он позволить себе не мог. Он должен сломать ее и быть уверенным в достигнутом результате. Повредить ее душу настолько, чтобы оставшемуся можно было доверять.

И так как он постоянно испытывал страх, то возможность ошибки была невелика.

В конце концов он преуспел в своем стремлении. Кроме того, другого выхода у нее все равно не было. Он стал ее миром, и наружным и внутренним, всем, что она видела и ощущала. Он знал, к чему приводит подобная обработка, он и сам не раз испытывал такое на себе. Его власть над ее физическим бытием, так же, как и над бытием духовным, была абсолютна. Нажатием кнопки он мог превратить ее сознание в клубок животной боли. Когда же она удовлетворяла его, он поощрял ее, но не ощущением удовольствия – по некоторым причинам он не желал видеть выражение удовольствия на ее лице, – но облегчением мук, сном, возможностью самостоятельно управлять движениями своего тела, занять себя тем, чем она хотела.

Шаг за шагом он низвел ее до состояния ребенка: зависимого, постоянно ждущего поощрения. Он приучал ее к мысли о том, что ее жизнь целиком связана с его жизнью и любая его неприятность поразит и ее, и поразит сильнее, чем его. Он играл на ее причудливой этике полицейского, которую она выдумала для себя, поступая в Академию. Снова и снова он вдалбливал ей, что она заслужила то, что с ней происходит. Она уничтожила свою семью, разве не так? Она предала их всех. И это даже не было сознательным актом. Это было хуже: она поступила так потому, что такова была ее природа, врожденное повреждение мозга, сделавшее ее предрасположенной к прыжковой болезни.

Переходя от одной уловки к другой, он старался лишить ее способности думать в выражениях, отличных от тех, которые внушил ей он.

Он постоянно следил за результатами своего труда, изучая их с интуитивной предубежденностью труса. Он видел, как ее глаза наполняются тьмой, постепенно расслабляется тело, изменяется манера движений, они становятся неуверенными, болезненными.

Он начал ощущать ее ответную реакцию, стремление удовлетворить его, загоняя при этом внутрь отвращение к самой себе. Когда она спала, он слушал ее стоны и призывы о помощи, которая не придет никогда.

Но наконец даже его подозрительная натура поверила в то, что душа девушки исковеркана достаточно для того, чтобы рискнуть и сделать то, что он собирался сделать.

По-прежнему сохраняя осторожность, он подготовил сеть систем защит и блокировок на случай диверсии с ее стороны.

И только после этого решился поднять свой корабль из укрытия, имея на борту в качестве экипажа полицейского Объединенных Компаний.

Шесть дней спустя «Смертельная Красотка» появилась в подконтрольном пространстве Альфа-Дельты и запросила разрешение на вход в доки.

Поначалу все шло гладко и без вопросов. В тот момент никто еще не знал о том, что «Повелителя Звезд» больше нет. «Красотке» было выдано разрешение на вход и велено было дожидаться обычной официальной инспекции.

Инспекторы осмотрели судно Ангуса Фермопила и сочли его находящимся в полном порядке с точки зрения законности. Однако даже если бы вся Инспекция поголовно была пьяна или накачана наркотиками, она все равно не могла не обратить внимания на то обстоятельство, что Ангус покинул Станцию, заявив о себе как о единственном лице, находящемся на борту «Красотки». Возвратившись, он представил в качестве экипажа женщину.

Но инспекторы не стали требовать от Ангуса немедленных объяснений по этому поводу, так как не хотели выставлять себя дураками. Вместо этого они тщательно записали имя Морн и ввели его в компьютер Станции.

После этого ситуация запуталась совершенно.

«Красотка» была посажена на карантин и через нее прошествовал целый парад инспекций, задавая вопросы, выпуская директивы и отдавая распоряжения. Череда инспекторов повышалась в ранге, в соответствии с ростом проблемы, и при этом их вопросы и директивы становились все более агрессивными и личными. В фокусе всего этого находилась Морн Хайланд.

Что случилось с «Повелителем Звезд»?

Почему вы уцелели?

Почему вы оказались на его корабле?

К своему глубокому сожалению, авторитетные органы обнаружили себя в тупиковом положении. Центр Станции был удручен, более того, обеспокоен ситуацией с «Повелителем Звезд». Службе безопасности ужасно хотелось наложить свою лапу на Ангуса. Но опереться им было не на что, точные сведения о судьбе «Повелителя» отсутствовали, в их распоряжении имелись только предположения. Отвечать на вопросы Морн отказывалась. Она была полицейским – но все равно отказывалась.

Время от времени совершались попытки добраться до бортового журнала «Красотки». Ангус отклонял все такие попытки, требуя законных оснований – предъявления состава преступления.

Время от времени инстанции инспекторов пытались забрать у него Морн. И каждый раз она предъявляла свой полицейский ид-значок и отвергала любые правовые органы. Кроме того, она вообще отказывалась говорить, своим молчанием и авторитетом полиции Объединенных Компаний прикрывая Ангуса.

Наиболее догадливые служащие администрации Станции обратили внимание на то, сколько боли было в глазах Морн, неизменно стоящей позади Ангуса. Для полицейского она казалась странно уязвимой, почти испуганной. Повстречав Морн в коридорах Дельсека, ее можно было бы принять за бродяжку или опустившуюся женщину. Имей официальные лица хоть каплю доброты, они могли бы попытаться помочь ей.