И тут вспомнил, что заперт дома! Машину Грег забрал, а мотоцикл стоит у Кэтиного дома и неизвестно когда заведется! У постели противно задребезжал телефон, обозначая народившийся понедельник, а с ним деловую активность. Он заполошился, схватил трубку - на том конце было начальство, Сюзи.

Их отношения закончились из-за Кэти, но Сюзи нравилась ему особой значительностью во всем облике, спокойной уверенностью, редкими и уместными словами. И как легко она простила его уход!

- Саша, первая дама уже сидит здесь, - проговорил сдержанный голос, и он с ужасом вспомнил, что спозаранок должен был привезти Сюзи командировочные бумаги и сидеть на работе, помогая в отборе сотрудников на новый опрос. Из головы все вылетело, Господи! да еще проклятая мотоциклетка - конец!

- Сюзи... - томно промямлил он, не подбирая слов.

На том конце провода помолчали, потом спросили:

- Опять желудочное отравление?

- Да, да! - с жалостливой надеждой воскликнул Саша и прочувствованно добавил: - В гостях подпоили! Нехорошо мне, Сюзи...

- В последний раз, - бесстрастно сказала она. - Приеду.

Он в ужасе взглянул на часы: девятый час! Побежал на кухню, поставил кофе на огонь и долго стоял, не отрывая от него взгляда. Потом бросил все и помчался в кабинет собирать бумаги. В кухне, понятное дело, кофе был уже на краю, и он судорожной рукой схватил джезбу, долго еще размахивая ею в воздухе. Наконец сел, успокоился, чувствуя, что у него есть пять спокойных минут.

До нынешнего утра к этим окнам подходило солнце, выглядывало из-за угла и пронзало спящее в тенях пространство. Луч скользил по старинным часам, засветив их серебром, и через окно на противоположной стене вылетал в сад, ярким своим концом помечая грудки прыгающих на кустах пташек. От света комната расширялась, наполнялась воздухом, и картины на стенах меняли цвет - их бледно-розовая гамма желтела, теплым своим светом переходя в кремовый цвет ковра и золотистого стола, за которым сидел Саша. Сегодня комната не светилась знакомыми оттенками, пришлось зажечь свет.

На стене отбивали такт старинные часы под стеклом с загадочной пометкой 32 там, где обычно стоит цифра 31 для самого длинного месяца. Он любил их бой и ход, эти глубокие звуки - он слышал их, как голос дома, временами переговаривающийся с ним. Все, что бывает на кухне, размещалось вдоль трех овальных окон и не мешало взгляду. В центре комнаты, на большом ковре стоял стол, освещенный теплым светом лампы, бросающей на стол круг мягкого света. Столовая была его любимым местом. И хотя он прожил в этом доме много лет, часто он стоял в дверях и смотрел на эту комнату. В ее стенах поселился покой, здесь уставшие чувства укладывались на тихое дно, как устланную миром подстилку, подбирая свои торчащие колючки и шипы...

Прихлебывая кофе, он думал о Кэти. Кажется, Сюзи опаздывала, потому что он просидел за кофе с полчаса, ничего не видя и не слыша. Потом встал, рассеянно поставил грязную чашку в шкаф с чистой посудой и вдруг подумал: а Сюзи будет есть эмбрионов? Ему захотелось спросить ее сразу, как она придет, но он вспомнил, как проштрафился и решил выспросить позже, может быть, днем. В этот момент зазвонил колокольчик - перед ним предстала начальница.

Он оглядел Сюзи с любопытством. Уже маленьким ребенком Саша был эстетом: выбирал одежду, фрукты, задумываясь об их красоте, и, не смущаясь, говорил об этом. Позже это качество разбавила небрежность в отношении себя, но никогда в отношении женщин. Сюзи как будто спрыгнула с обложки женского журнала. Саша уже давно заметил, что одежду нового фасона носят сразу все. Он не мог понять, почему женщины подражают друг другу, и, заинтригованный, как-то спросил об этом у нее.

- Подражания нет, - ответила она, - просто идеи сменяют друг друга.

- Женщины носят одно и то же, как солдаты.

- Они носят новое каждые три-четыре месяца.

- Да, но все - одновременно.

У Сюзи была остриженная голова серебристого цвета, костюм нового покроя и узкие дымчатые очки в черной оправе, такие модные, что Сюзи в них казалась не женщиной, а инопланетянином. Когда она отправлялась на собрания феминисток, то облачалась в черную облегающую одежду - скользкую и угрожающую - стиль "феми-наци". Но Саша должен был признать, что ей эта одежда очень идет, потому что она была высокого роста, прекрасно сложена: на редкость статная, с вытянутым торсом и длинными ногами в той пропорции, когда лишние сантиметры делают и без того стройную фигуру необычайно привлекательной. На ее ногах и мягком месте узкие брючки выглядели умопомрачительно. Саша это знал и по возможности пристраивался идти сзади.

Второе прекрасное достоинство Сюзи - ее голос. В нем была модная хрипотца, так поражающая ее подруг: подделать ее они не умели. Голос глубокий, слегка замедленный, как она сама, необычайно женственный - он вызывал в мужчинах тонкую дрожь.

Саша распахнул перед ней дверь, но она стояла на пороге, словно не хотела входить. Не слишком долго, а так, чуть-чуть: он сразу почувствовал между ними дистанцию - Сюзи была мастер на такие штуки. Помедлив, она вошла, но свои потусторонние очки не сняла, что тоже могло подействовать на ее разболтанного сотрудника. Сам ее приезд, это экстраординарное событие, должно было прибавить ему ума: у Сюзи давно накопилось, что сказать, и грех был не воспользоваться. Тут, в дверях и настал трагический момент: гнев начальства, красное лицо беспутного подчиненного и неуклюжие оправдания - кто не бывал на Сашином месте?

Несмотря на трудную минуту, он заметил, что вслед за Сюзи в дверь влетел порыв ветра, хотя на улице было тихо и жарко, а вместе с ним стайка комаров и мух. Все они, недолго думая, уселись на нее и поползли, ища, где укусить. Она ничего не замечала, а когда они занялись кровососным делом, и ухом не повела - она явно не чувствовала боли! Проклятые насекомые насосались, страшно увеличились в размерах, но не снялись с места, а один за другим попадали на пол, задрали лапки вверх и окоченели! Саша ахнул. Сюзи проследила взглядом за его рукой и уставилась в изумлении на пол: паркет вокруг ее ног был усыпан дохлыми насекомыми. Несколько мгновений она стояла среди них, как в клумбе, потом воскликнула, перешагнув через трупики:

- У тебя что-то сгнило!

Он не нашелся, что ответить, но ощутил тонкий, как сладость промелькнувшего соблазна, чарующий запах, - ничего такого не встречалось в мире искусственных чувств. Он подался, ловя и боясь его потерять, перед ним мелькнуло возбужденное лицо Кэти: "Они чуют его и ищут повсюду!" Этот запах! С легкой модификацией, но, несомненно, он! Саша взглянул на начальницу, но промолчал, хотя про эликсир хотелось спросить ужасно, - но не во время разноса. Им было не до мошкары, они торопились, и через несколько минут Сюзи везла злополучного сотрудника на своем ослепительном "Ягуаре" по необъятному "Проспекту Могущества".

- Рассказывай о конференции, - сказала она.

В работе своего бюро Сюзи использовала только новейшие разработки, а совещание на том побережье - главная Державная конференция по социологии - давала самое точное представление о превращении модных тем в устаревшие, и наоборот. Она спрашивала вообще, но Саша знал: нужно рассказать в ракурсе "спрос - предложение". В этой области Сюзи ориентировалась непревзойденно, отметала лишнюю наукообразность и оставляла для бюро все, что могло быть употреблено в пользу.

Саша много раз составлял для нее такие обзоры, но сейчас Сюзин подход к науке показался ему неприятным. Не все социологи обслуживают заказчиков, он слышал и научные доклады! Тут он погрузился в пучины сравнительных характеристик, смысла старых и новых концепций, попав в столь извилистые проходы, где неосторожно протиснувшемуся вслед оставалось топтаться на пятачке, моля о милосердном исходе. Надо бы ему остановиться, но не тут-то было - он опять искренне вел себя неправильно. Но в этот раз он еще быстрее проскочил допустимый предел, похожий на звуковой барьер, и, не ограничивая себя больше, вылетел в просторы научного пространства. Впереди маячило самое интересное, самое неуловимое, как будто ухватить этот новый смысл он мог только сейчас, а других, более подходящих времен просто не существовало. Так иногда случается с некоторыми мужчинами: долгое время они живут вполне мирно, словно их работа заканчивается вместе с часовой стрелкой в шесть часов, но иногда им изменяет чувство дозволенного, и тогда за приличным оскалом мелькает беглая тень сумасшедшего.