В этот момент дверь без стука распахнулась и статный человек красиво замер в дверях, давая себя рассмотреть. А смотреть было на что!

Гость был одет в великолепно скроенный бледно-голубой костюм. На его груди красовалась жилетка, вышитая золотыми нитями едва ли не вручную. Галстук тоже был высшего сорта. Шевелюра у вошедшего не отличалась густотой, но как красивы были глаза под тяжелыми веками, осененные пушистыми ресницами, - ласковые, сладкие. Лицо чисто выбритое, а под носом полные, изумительной формы холеные усы. По комнате прошла тончайшая, едва уловимая волна необыкновенного запаха, как бывает только от духов очень хорошего качества: она едва прикоснулась, отошла и оставила желание чувствовать и искать.

- Актер или телеведущий! - подумал Саша.

- Доктор наук! - незнакомец протянул руку. - Пихалков! Обещал к обеду, но дела... дела...

Все повскакали, задвигались. Гость без церемоний прикоснулся к щеке батюшки. Нежно, не спеша, прижался усами к кормящей руке хозяйки. Получил благодарный взгляд. С удовольствием оглядел все вокруг и барственно раскинулся за столом. Да, именно это слово! Какое впечатление барственности он производил! И когда он заговорил на хорошем русском языке, без корявостей и мусора, как сладко-небрежно, как уверенно в себе зазвучал его голос.

Быстро выпили по рюмке и сразу еще по одной за милого гостя. Принесли закусок. Открыли то, что стояло в шкафчике. Потом принесли то, что стояло на дальней полке. На скатерти появились красные и бледно-золотые бутылки, и густо уставленный стол радостно засверкал полнотой. Сдобная хозяйка Наташа что-то такое подумала, потому что, оглядев с обожанием своего гостя водянистыми, бесцветными глазами, она прочувствованно сказала:

- Наш Захар Ильич - миллионер.

Батюшка посмотрел на нее задумчиво, но ничего не сказал, а открыл бутылку с вишневой наклейкой. Если у Саши и возникло желание отправиться домой, все-таки закончить работу для Сюзи, то теперь от этого бледного помысла не осталось и следа. Он с любопытством смотрел на сияющее лицо гостя: наконец ему представился шанс узнать многое их первых рук.

- Вы из России? - спросил он.

- М-м-м... Пришлось здесь поселиться. В Москве в меня забили гол, и игре конец.

- У нас, в Державе, с этого игра только начинается. Если кто-то упал, коллеги и друзья его дальше подтолкнут.

- И поэтому, вы, Саша, у батюшки в гостях? - спросил проницательный гость.

За столом притихли. Пихалков сделал внезапный реверс:

- Я знаю, как стать богатым... - шепнул он, исподлобья заглянув Саше в глаза. - Каждому хочется быть удачливым, да? - неожиданно спросил он, и это опять прозвучало так двусмысленно, что тот вздрогнул. Словно Пихалков не только не извинялся за свою бестактность, но смеялся над ним. Ошеломленный такой стремительной дружбой, Саша потерял нить разговора, отец Михаил был озадачен. Одна Наташа заметно повеселела, не сводя радостных глаз с миллионера.

- Каждому хорошо бы научиться! - искренне попросила она.

Захар Ильич, без сомнения, читал мысли: беглый взгляд на ее выразительное лицо, колебание между скромностью и согласием, теплый, раскатистый смех и вот, лучась бархатом своих глаз, он сказал:

- Представьте, когда-то и я был не у дел. - Он отпил хороший глоток, по привычке обсосал усы. - Мне было двадцать лет. Я хотел быть известным и богатым, но ничего в жизни не знал. Нигде не был. Ничего не умел. Один, грустно. Я был бедный, но порядочный. А что, батя! - вдруг оборвал он себя, приблизил лицо к священнику и закричал: - В Таиланд, а, батя, на слонах?! Фотки пышные, девочки дешевые! Гульнем?!

- Вы уж предлагали, Захар Ильич! - несчастным голосом воскликнул священник, не глядя на пунцовую жену и Сашу. Пихалков обрадовался, увидев общее смущение. Хотя на секунду Саше показалось, что хозяева знают и едва ли обижаются на его слова. Захар Ильич вдруг остепенился, назвал все глупой шуткой. Наташина рука в перетяжках, как у толстенького ангела, дрогнула, когда он надолго задержал ее в роскоши своих усов. Повторяя движения гостя, над столом волновался запах одеколона.

- Интуиция подсказала мне, что я должен стать геологом. Я увлекся. Защитился. А потом, как в волшебной сказке: могучий покровитель, и я - начальник геологического объединения. Весь отдел писал мне докторскую.

Он что-то не договаривал. Саша хотел спросить, но было ясно, что спрашивать надо слишком много, и он застеснялся.

- В это время, - продолжал сибаритствующий голос, - начались блаженной памяти общечеловеческие ценности рынка. В ...году за меня пили, как за губернатора Богатого Края. У меня было все: шахты и рудники, лес, рыба и... чего у меня только не было! В мой Край приехал Самый Главный Человек, на банкете я сказал ему шутку: "Россия - баба, и ей нужен мужик!" - Пихалков раскинулся неторопливо, с изумительной ленью. Саша не мог оторвать глаз: он никогда не видел настоящих русских бар. Он не знал, что они бывают такими. Как не представлял, что бывают такие разговоры.

- Главный улыбнулся, и вот - я крупная шишка в Москве! - не в силах сдержать восторг, закричал Пихалков и треснул обалдевшего Сашу по спине. - Я стал богат! Как быстро, как сладко! А вы знаете, что это такое? - куражась, он заглянул ему в глаза. - Это столько денег - откроешь один глаз и видишь: хватит на внуков и правнуков! А откроешь оба глаза - тут откроется полная картина! - он бурно рассмеялся, но хозяева не вторили, они старались представить такие масштабы и не могли.

Внезапно священник сказал с упорством, совсем не на том языке, на котором он говорил с Сашей:

- Как нам традиции поддерживать, православие сохранять? Только через церковь - заступницу. Но не устроена она у нас, матушка, имеет неблагоприятный вид, - докончил он речь почему-то с жестким акцентом, и, совершенно не смущаясь, посмотрел на Пихалкова.

Тот перегнулся через стол и проникновенно спросил:

- Запустили дело?

- Мало к нам ходят, еще меньше на обустройство дают! - вдохновенно воскликнула Наташа. - На что же побелку сделать?

В этом момент из сада вбежала батюшкина собака, взглянула на Пихалкова и поползла на животе под стол, подвывая и не сводя с него перепуганных глаз. Все засмеялись. Захар Ильич оглядел, не торопясь, незамысловатое лицо Натальи и просторное, открытое, но такое, что ни за что не угадаешь, что в нем скрывается, - священника, поднял свой дипломат на колени - глаза его под тяжелыми веками подернулись поволокой. Насладившись минутой и добавив к ней еще несколько самых сладких секунд, он щелкнул замочками и крышка откинулась - чемоданчик был заполнен крепкими пачками.

Батюшка обошел стол и остался стоять с разинутым ртом, так же, как все вокруг.

- Сколько вам из кошелька, отец святой? Шесть, семь?! - Пихалков выкидывал пачки в полном восторге. - Бери и десять - твое счастье! Всем нос утрем - знай, помни русского барина!

Что тут сделалось, не опишешь в словах! Нежданная радость, благодарность, слезы умиления! Кто-то восторгался, кто-то отнекивался, разводя руками, - добрая, счастливая минута посетила сей приют. Долго длился переполох. Потом опомнились, несли что-то вдогонку на стол, но уже лишнее. Пробки полетели с удвоенной силой. Размягшие, одурманенные искренней дружбой, говорили друг другу тосты, полные сердечности горячие слова. Поставили русские песни, до них Захар Ильич был большой охотник. Не раз и не два, легко и красиво бархатные глаза его сверкали полными слезами.

- Как-то утром, - он повис на Сашиной шее, - в день третий месяца мая встало у меня в горле комом. И понял я, что страдаю по родине великой... - Теплые слезы залили Сашину грудь. - Верни мне отчизну, буржуазный друг!

- Поезжайте назад, - тот пытался усадить зареванного барина к столу, подумывая, не вытереть ли ему салфеткой слезы, но постеснялся.

- Меня выгнали с Олимпа! - закричал Пихалков почти грозно, отчего Наташа струсила, и в ее блеклых глазах изобразился испуг. Пихалков стукнул кулаком по столу, сильно напрягшись душою, - его полные, тщательно убранные усы разъехались, уподобившись метелке батюшкиной бороды. Наташа захлопотала над ним, батюшка взбрыкивал в сильных чувствах, - каждый, как умел, выразил свое понимание. Захар Ильич прискорбный, с затуманенным взором, бегло опрокинул в себя рюмочку водки и меланхолично произнес: