Как часто бывает, Сашина мысль оставила его самого со всеми проблемами, соскользнув туда, где легче, на ближнего... показав, вдобавок, известную деталь: чем более неразрешимы собственные дела, тем критичнее и остроумнее взгляд на чужие...
Саша думал о Греговой жизни, о его отце, поляке Славике, с которым они похожи, как однояйцевые близнецы: оба подвижные, хитрющие, всегда улыбающиеся. Любят похохмить, выпить, сальность пустить, но на профессорском уровне. Будучи молодым деканом химического факультета в Варшаве, Славик любил дружить со своими студентами - выпивать с ними, закусывать, а на Новый Год являлся в общагу в костюме Деда Мороза. Любил наблюдать и присматривать за одаренными студентами, и награждать их стипендиями. А тем, кто не совсем дотягивал до "стипы", но почти - он все равно давал. Он страшно любил преподавать, на его лице было написано, как нравится ему его дело и место. Всегда много и весело говорил, располагая к себе и заговаривая зубы, а также искусно манипулировал людьми, особенно теми, кому надо было срочно выкарабкиваться из плохих отметок: в два счета они становились добровольными стукачами Славика. Но, к его чести, несмотря на густой водоворот мелких интрижек, сопровождавших его персону, он никому не причинил на факультете вреда - так говорил Грег. Сейчас Саша, размышляя, подумал о манипуляциях Славика и, возможно, Грега...
В Польше Славик играл в карты, а по приезде в Державу - на бирже, но его главной мечтой было сделать из Грега профессора-химика. Тот очень ценил выдающееся социальное место, которое занимал отец, втайне желал его для себя и никогда не забывал рассказать об отце своим дружкам. Саша засмеялся. Сейчас он неожиданно понял, почему Греговы родители к нему расположены: он и деньги делать умеет, и по науке пошел. Славик, к примеру, любит хорошо пожить, но у него пиетет к науке остался со студенческих, польских лет, толика идеализма. Он и в Саше эти черты видит, ценит и хотел бы, чтобы Грег тоже ученым стал. А с другой стороны, Грег это отношение отца чувствует, оно его волнует и к Саше сильнее притягивает. Мать Грега, учительница, тоже готовила сына к науке. Все складывалось как нельзя лучше: отец подталкивал - Грег химию изучил хорошо, шахматы освоил за год и выиграл институтский турнир, в теннис играл, как мастер, - тут и дух, и воля - родители на сына не могли надышаться. Вместе они собирали коллекцию оружия: превосходные кинжалы, ятаганы какие-то невероятные, но главное - ружья. Удивительные экземпляры попадали Славику в руки, денег он на них не жалел и держал все богатство в отменном порядке. Было у Славика коллекционное ружье, роскошно инкрустированное, все в серебряной чеканке - Грегова страстная мечта. Но на это ружье он только облизывался, потому что отец и сам носился с ним, как с последним сокровищем. Всё, чем владел Славик, было самое лучшее, и Грег, как и отец, каждую мелочь отбирал со вкусом и дорогими вещами любил пользоваться каждый день. Играть в теннис они с папой записались в клуб, где можно встретить богатых, зимой - катались на горных лыжах.
Саша вспомнил про ружье и ощутил неприятный холодок какой-то... Но это только у Чехова ружье повисит на стене, а потом стреляет... жизнь человека посложнее. Посидев с минуту, словно прислушиваясь к своим ощущениям, он отвлекся и опять скользнул взглядом по книжке с упитанным патрицием на глянцевой обложке, подумав, что родители Грегу денег давали изрядно, а ему все равно не хватало. Вначале он как-то перебивался, подворовывая в телефонах-автоматах при помощи специальной нитки. Подторговывал электроникой и компьютерами, ездил в Польшу, крутил дела через друзей-поляков. К концу третьего курса Грег призадумался. Многого хотелось ему побольше, позагребистей. Скучно учиться в институте, потом в науке начинать с нижней планки. Скучно двадцать лет на дом зарабатывать. Если бы подворовывать да подмухлевывать... К осени вопрос поднялся перед ним во весь рост. Если бы Грег бросил институт в Польше... нет, там бы он его не бросил: снобизм научной среды, в которой он обретался, толкал бы его соответствовать социальному статусу своей семьи. Но если бы Грег бросил, то начал бы приборы с завода выносить или спился бы. Много любимых сыновей составило когорту инфантильных мальчиков-неудачников. Это еще поняла о Греге мама, которая ему почему-то не доверяла... Так это в Польше все иначе, ответил тогда Саша, а здесь совсем другая жизнь, а главное, денежная. И Грег, конечно, тоже так считал.
К повороту на деньги Грегов папа-профессор был подготовлен: профессорское место - шикарная вещь, но деньги важнее. Славик, сам моложавый, с молодыми хорошо сошелся, Грега и Сашу-безотцовщину за два года обучил, как за жизнь цепляться, секрет денег им открыл: начать надо с дешевой недвижимости, потом на акциях играть. Хорошо, думал Саша, что они вошли с Грегом в сламу, занялись маркетингом. Его, правда, в социологию наклоняло, он так и не оторвался от своих обзоров и статей, а Грег закономерностями в обществе гораздо меньше интересовался, зато выучил, как впарить клиенту совершенно ненужный товар. "Провел час - заработал доллар!" - обучал их Славик и университет.
В чем они были непохожи, так это в том, что Грегова энергия обрушивалась на все, до чего он мог дотянуться, и как-то безмерно. Не было ни одной возможности, которую он по неумению не попридержал, не ощупал бы мягкими настойчивыми лапками, так что в конце от нее не осталась бы высосанная шкурка, и все помимо получения удовольствия. Эту сторону жизни Грег не забывал никогда, но всей своей природой неустанно и чудесно превращал ее в обширный урожай собираемой пользы. Тот решающий день в планах Грега на будущее Саша хорошо помнил, потому что сидел у него в гостях, когда Грег, вопя, прибежал домой: играя на акциях, удалось срубить тридцать тысяч чистоганом. Отец просиял, а мать-учительница сказала так:
- Ты - балбес, ничего хорошего в жизни не сумел добиться - получи хоть какую-нибудь полезную профессию! Займись химией.
- Нет, - Грег серьезно покачал головой, - я из этого деньги делать не умею.
Мать завершила беседу так:
- Теперь профессии не будет никакой. Я хотела, чтобы из тебя вышел толк. Толк вышел, бестолочь осталась.
Саша улыбнулся, но сейчас этот вывод его не развеселил: не так они с Грегом начинали и не того он ждал... Деньги надоело делать, крутиться надоело, время пролетело зря, даже в своем прошлом что-то пропустил. На что годы ушли? Он расстроился. Посидел, смотря в пол. И внезапно подумал, что все вокруг хотят героя - в жизни, кино и в книгах - жаждут и зовут его появления, а, например, он сам не может быть героем, потому что он - просто человек с мучительными вопросами... К близким, к жизни, к себе, наконец. "Ты, наверное, дурак? - сердобольно пожалел он сам себя. И критически подумал: - А до Грега разве было иначе?"
И в детстве Саша был добр, но не распахнут и не прост, занят своими мыслями, и эта вечная серьезность лишала его непосредственной прелести ничем не обремененной дружбы. Ему было трудно делать то, что нравится всем. За другую руку, дома его вела мама, их любимые дела и значения - все, что связывает мать и ребенка общей памятью детства. Но мучительная страсть приблизиться к другим, быть таким, как все, разбежалась по стеклянным ручьям его сердца, и безгрешное детство его цвета незамутненной благодати покрылось мглой. Думая сейчас о своей жизни, сотканной из противоречий, он парил в безвоздушном пространстве желанного и недостижимого прошлого, к которому уже не мог пристать, в смешении своих расстроенных лет, - один, одинокий, всем и всюду немножечко чужой - в детстве, так же, как сейчас, когда всей душой он хотел прилипнуть к Грегу и к своей обычной жизни и не мог...
Это могло быть раздражение на Грега, на самого себя или на обстоятельства - десятки примет возвращали его сердце к навсегда потерянным годам... вместе с мамой ушла невосполнимая правда лет. Новая ткань жизни не обрела гармонию и красоту - как домовой в шортах и темных очках, живущий в модном доме из стекла, надменно взирает на своего нецивилизованного предка в старом колпаке. Так чувствовалась недоговоренность ушедших лет детства... хотелось узнать все сначала, расшифровать их горячее естество. Здесь имело значение не количество событий - многие были забыты или искажены памятью - но насыщенность чувств, принадлежащих тем временам. В них не было трудных страстей - один незамутненный смысл матери и ребенка...
