С движением за мир можно также связать анафему, объявленную Латеранским собором 1139 г. лучникам и арбалетчикам, которые пользуются своим ненавистным оружием в войнах между христианами. Этот запрет, на который в «Декрете» Грациана нет и намека, был в «Декреталиях» Григория IX. Конечно, как уже было сказано, он получил лишь временное и ограниченное применение. И если Пьерле Шантр (ок. 1200 г.) допускал использование лука и арбалета против неверных, язычников, катаров, а также в справедливых войнах, то Ричард Английский, Раймунд де Пеньяфорт и Жан де Дье придерживались запрета, введенного II Латеранским собором. Примечательно, однако, что ни усовершенствование метательной артиллерии, ни появление огнестрельной артиллерии не вызвали со стороны Церкви подобного осуждения[700]. Возможно, что в конечном счете II Латеранский собор имел в виду не столько вид оружия, сколько тип воина. Это те профессиональные военные, о которых Пьер ле Шантр сказал, что их ремесло относится к неизбежно пагубным для души, поскольку они получают жалованье за убиение невинных.
Наконец, движение за мир благоприятствовало формированию и распространению рыцарского идеала. Церковь действительно стремилась использовать рыцарей и вовлечь их в борьбу с насилием, одновременно противодействуя их воинственности. Она несколько раз провозглашала создание «рыцарства мира», пользующегося, как и крестоносцы, привилегией иммунитета.
Одно из первых свидетельств отношения Церкви к тому, что станет позднее рыцарским призванием, содержится в «Житии» св. Геральда Орильякского, написанном около 930 г. св. Одоном, аббатом Клюни. Впервые, как замечает Жорж Дюби, здесь показано, что знатный, властный человек может достичь святости, стать «воином Христовым» (miles Christi), не отвергая оружия (но и не проливая крови)[701]. Военная служба как особая функция одного из сословий общества приобретала духовную ценность и становилась спасительной. Отныне появилось законное воинство. Ансельм Луккский около 1082 г. писал, что «военные могут быть людьми праведными». Немного позднее Бонизон Сутрийский посвятил отдельную главу своей «Книги о христианской жизни» (Liber de vita Christiana) обязанностям рыцарей: они должны даже с риском для жизни хранить верность своему сеньору, защищая его, воздерживаться от грабежей, преследовать еретиков и схизматиков, защищать бедных, вдов и сирот, не нарушать данной клятвы. Затем светские или ученые литературные сочинения (от героических песней до «Поликратикона» (Policraticon) Иоанна Солсберийского) стали популяризировать рыцарский идеал, в чем-то уточняя его, и в середине XII в. он получил свое классическое определение[702]. В дальнейшем этот идеал будет развиваться в том же направлении, о чем свидетельствует перечень 31 греха или порока рыцарей, который в начале XIV в. составил Альварес Пелайо в книге «О плаче Церкви» (De planctu Ecclesie): 1) рыцари обычно живут грабежом, особенно в Галисии; 2) они часто воюют против своей отчизны и своих сеньоров, коим обязаны служить; 3) они участвуют в несправедливых войнах; 4) они сражаются на турнирах, особенно во Франции; 5) они в любое время готовы вызвать на поединок или принять вызов; 6) получая плату, они не служат или приходят на службу с меньшим количеством лошадей, чем нужно; 7) они считают себя рыцарями, еще не став ими; 8) будучи посвященными в рыцари и поучаствовав в войнах, они вступают в духовные ордены; 9) они сражаются не за Бога и общественное дело, а ради добычи и умножения своих богатств; 10) многие, особенно в Ломбардии, Тоскане и Патримонии св. Петра, посвящаются в рыцари родственниками или друзьями, а не императором, королями или князьями; 11) они часто дезертируют во время справедливых войн, бросая своих сеньоров на произвол судьбы и становясь виновными в оскорблении его величества; 12) они унижают себя, принимая административные должности; 13) они клятвопреступники, поскольку обычно не верны присяге, данной в том, чтобы презирать смерть ради спасения общественного дела; 14) они покидают государственную службу, не имея на то разрешения, а получив его и живя дома, желают и рыцарскими привилегиями пользоваться, и жалованье получать; 15) некоторые вновь становятся рыцарями после торжественного покаяния; 16) многие, убив священника, остаются рыцарями; 17) они пользуются рыцарским достоинством, забыв, что рыцарство было учреждено для того, чтобы карать несправедливых и мстить нечестивым; 18) они не соблюдают рыцарские обычаи и нормы; 19) они воюют безжалостно и жестоко, чтобы мстить, господствовать и вредить; 20) сражаясь, они имеют в виду не общественное, а личное благо; 21) они не подчиняются своим старшим в делах полезных и законных; 22) они берут сверх жалованья; 23) они убивают людей и воюют без законного разрешения старших; 24) они часто виновны в симонии; 25) некоторые становятся рыцарями после публичного покаяния; 26) в рыцарском сословии некоторые продвигаются к почетным должностям не постепенно, а сразу; 27) в справедливых войнах они участвуют нехотя, как трусы, а значит – без заслуги; 28) они покидают войско до победы или до окончания срока службы; 29) они часто убивают своих пленников; 30) рыцари часто занимаются грабежом, особенно в Испании; 31) они бахвалятся победами даже во время мира[703].
Если оставить в стороне такие качества, как повиновение и верность, предписанные рыцарским идеалом, то получится, что Церковь доверила рыцарям ту известную миссию, которая ранее вменялась в обязанность главным образом королям (правда, с каролингской эпохи миссия защиты бедных и слабых стала возлагаться и на аристократию); и подобно тому, как движение за мир в XI в. возникло из-за несостоятельности монархической власти, которую вынуждены были заместить по своей инициативе и под свою ответственность власти местные, так позднее бессилие или, видимо, безразличие королей к поддержанию порядка привели Церковь к тому, чтобы обратиться к социально-профессиональному слою, который теоретически должен был бы поставлять только исполнителей всех уровней. «Церковь вошла в прямой контакт с военной профессией без посредничества королей»[704]. В свете этого не кажется невозможным сближение коронации, или миропомазания, королей с церемонией посвящения в рыцари, внедрение христианской религии в которую становилось все более и более явным[705].
Влияние Церкви прежде всего проявилось в благословении оружия. Этот обычай известен с конца лангобардской эпохи в Италии. Разные папские постановления, начиная с середины X в., одобряли формулы освящения оружия (освящение знамени, меча, шпор, щита – consecrationes vexilli, ensis, gladii, calcarum, clipei). Одна молитва о воюющих (oratio super militantes) содержала следующие слова: «Услышь, Господи, наши молитвы и благослови своей царственной дланью этот меч, коим слуга Твой желает быть препоясанным, дабы защищать и охранять церкви, вдов, сирот и всех служителей Божьих от жестокости язычников и наводить страх на всех коварных»[706].
Наряду с чисто светскими обрядами посвящения в рыцари, которые всегда были наиболее распространенными и сопровождались лишь общим благословением священника, или капеллана, существовали, начиная примерно с XI в., и торжественные церемонии, проводившиеся обычно в Троицын день высшими прелатами. Вильгельм Завоеватель велел архиепископу Кентерберийскому Ланфранку посвятить в рыцари одного из своих сыновей. Один понтификал Реймской епархии, составленный в начале XI в., описывает благословение меча, знамени, копья, щита, самого рыцаря и передачу ему меча епископом. К той же эпохе относится текст с описанием ритуала кельнской церкви – «порядок вооружения защитника Церкви или другого воина» (ordo ad armandum Ecclesiae defensorem vel alium militem).
