– Морган, – Она засмеялась. – Потанцуй со мной.

Он встал – медленно, робко. Генри появился и исчез из его поля зрения – он тоже был среди танцующих. Морган чувствовал себя неловко. Он вожделел. Он был пьян. Он был… сумасшедше счастлив, и его влекло к этой удивительной женщине.

– Ну разве это не чудо? – спросила она, сияя глазами, улыбаясь. Она взяла его за руку и вывела на свет.

– Танцуй со мной, Морган. Когда мы еще станцуем с тобой, если не сегодня?

По лицу его прошла тень страха.

– Сара. – Ее имя застряло в горле. Она закружилась вокруг него, касаясь разлетающимися волосами, дразня запахом своей плоти. О да, он различал ее запах, как различал терпкость ночи и аромат лесных цветов. У звуков был цвет, а у цветов – голос. Шаман племени ачуара Найшу, смотревший на всех из своей хижины, назвал бы это магией. А может, это и была магия. В этот миг Морган был со всем согласен. Ведь в жизни его было так мало волшебного…

И голос ее журчал: «Танцуй со мной, Морган».

Призывный. Возбуждающий. Он почувствовал, как вожделение пронизывает его. Но в этом не было ничего нового. Этот зверь таился в нем долгие дни. Да, с того раза, как он бросил на Сару взгляд первой же ночью.

Руки ее нашли его, побежали по пуговицам его рубашки.

– Сними – и танцуй с нами, – жарко шепнула она. – Ведь это такое чудо. Я клянусь. Это как сон, правда? Как найденный рай? Здесь мы можем быть счастливы и делать, что захотим. И никто не осудит, никто не засмеет…

– Сара, – засмеялся он, отталкивая ее руки. – Ты пьяна. Ты пила айахуаску или коку. Милая, ты не ведаешь, что творишь.

– Разве? – Глаза ее блеснули сначала в изумлении, потом с пониманием, – и она улыбнулась и прижалась к нему, провела ладонями по груди, по лицу, пальцы ее дразнили его губы.

– Я прекрасно понимаю, что я делаю, Морган, – сказала она жарко. – Какая несправедливость – умереть, когда еще не успела по-настоящему пожить. Мне очень жаль, что так много времени растрачено мной на постижение этой простой вещи. Как много я упустила в жизни!

Она уплыла, изгибаясь, и он остался один в свете бушующего пламени, наблюдая издалека ее телодвижения и дрожа от вожделения к ней. Индейская девушка подбежала к нему и поднесла полную чашу какой-то жидкости. Он принял ее и пил, пока мир не помутился и не исчезли воспоминания и заботы, пока тело, разум и душа его не очистились от боли.

И он танцевал – вместе с остальными, легко перетекая из тени в свет, из света – в тень, пока не стал и сам напевать себе под нос:

Эти тени танцуют, И эти тени – танцуют, Тени танцуют – все.

Они оставались в деревне, пока не оправились от своих ран, но в конце концов пришло время, когда надо было уходить. У них были теперь вода и пища, и многие ачуары вызвались сопровождать их в джунгли. Вместе они дошли до границ владений их племени и, несмотря на то, что Морган и Генри пытались уговорить индейцев следовать дальше и провести их в Жапуру, те отказались. Путешественники вторглись в земли ксаванте, позади Рио-дас-Мортес, или Река Смерти. Ненависть индейцев ксаванте к белым людям была хорошо известна всем племенам в Амазонии. Испанцам так и не удалось ни заслужить, ни купить доверия их воинов. Дикари перебили всех тех немногочисленных миссионеров, которые появлялись на их территории. Даже Кинг сохранял уважительную дистанцию, не трогая их женщин и детей во время своих рейдов за рабами.

Услышав от Кукуса рассказы об ужасах, которым ксаванте подвергали свои жертвы, несколько индейцев, нанятых Морганом в Джорджтауне, отказались идти дальше. Теперь, по прошествии двух мучительных недель с тех пор, как они покинули деревню ачуаров, даже индейцы, предоставленные Уикэмом, стали колебаться. Чем гуще становились джунгли, тем труднее было идти, а жара сделалась еще более невыносимой, чем прежде; Морган, Сара и Генри, просыпаясь по утрам, обнаруживали, что носильщиков становилось все меньше. Но было ли это из-за того, что индейцы сбегали или же они разделяли судьбу тех несчастных с перерезанным горлом? Но поскольку убитых никто больше не находил, было ясно, что индейцы не захотели продолжать путь и, увлеченные воспоминаниями о молодых женщинах, плясках и айахуаске, просто вернулись к дружелюбным сородичам.

Редеющие ряды носильщиков, усталость и отчаяние заставляли путешественников понемногу избавляться от своего багажа: одежды, одеял, гамаков. Потом настала очередь оружия, самого тяжелого и, по мнению Моргана, самого необходимого. Когда Генри предложил бросить несколько плетеных корзин, Морган, потеряв терпение, заорал:

– Не будьте дураком! Это оружие – единственное, что удерживает Кинга от попыток убить нас!

– Мой дорогой друг, неужели мне нужно напоминать вам, чтобы вы оглянулись по сторонам? У нас достаточно ружей и пуль, чтобы снарядить целую армию. Но в это утро у нас осталось всего около 15 людей из 30, с которыми мы начали путешествие. Если так будет продолжаться, нас останется совсем мало, когда мы доберемся до Жапуры! – если только мы доберемся. Я уже начал жалеть, что вообще ступил на землю Бразилии.

– Немного поздно, надо заметить. Кроме того, это ведь вы, вы…

С нее было достаточно.

– Замолчите! – крикнула Сара. Швырнув на землю мачете и шлем, так что ее вспотевшие волосы упали на плечи, она, словно забыв, об усталости, быстрым шагом подошла к Моргану.

– Меня тошнит от ваших мелочных ссор. Меня тошнит от вашего вида. Меня тошнит от всего, – и, если бы мы не зашли так далеко, я велела бы вам повернуть назад, в Джорджтаун.

– Вы так думаете? – выкрикнул Морган.

– Я это знаю, мистер Кейн.

Он засмеялся, запрокинув голову.

– Ну и денек! На вас ведь была ажурная юбка в начале путешествия.

– Пока я не спасла вас, бросив ее аллигаторам! Что же получила в благодарность? Даже «спасибо» не услышала.

Она взяла флягу с айахуаской и прильнула к ней, словно это была вода.

– Я не увлекался бы на вашем месте, – заметил Морган.

– Отправляйтесь в преисподнюю.

– Я уже там.

Она снова сделала глоток и прищурилась. Когда-то она, возможно, и дрожала от грозного вида Моргана. Неужели айахуаска помогла ей переносить его свирепый взгляд с такой легкостью? Как бы там ни было, волнение от того, что она стоит так близко к нему, от ощущения его присутствия, наполняло ее приятным возбуждением, давало ей ощущение веселья, несмотря на усталость.

– Знаете, мистер Кейн, когда-то я боялась вас, теперь – нет. Не боюсь я и этих треклятых лесов.

Бросив взгляд на Генри, наблюдавшего за всем с удивленно приподнятыми бровями, Морган сказал:

– Дайте леди мужскую одежду – и она забудет про женственность. Я потрясен. Может, мне следует уступить ей место командира отряда до прибытия в Жапуру? Что скажете?

– Я считаю, – перебила она, – что смогла бы лучше вас исполнять обязанности командира.

Индейцы сложили поклажу на землю и собрались вокруг, их лица не выражали никаких эмоций, но глаза были внимательны. Морган поднял бровь, а она продолжала:

– Сначала вы сказали, что мы прибудем в Жапуру через десять дней. Десять дней прошли. Потом две недели. Три. Где же мы? Думаю, вы и сами не знаете.

Генри отошел в сторону. Индейцы переговаривались между собой и переминались с ноги на ногу, ожидая ответа Моргана. Кан стоял поблизости, скрестив руки на груди и глядя Моргану в глаза. Понизив голос, Морган произнес:

– Следите за своими словами, Сара, или…

– Или окажется, что ваша власть узурпирована женщиной? Как ужасно для вашего мужского достоинства.

Они стояли, глядя враждебно друг на друга, а воздух вокруг был пронизан шуршанием насекомых и щебетанием птиц. Потное лицо Моргана было словно высечено из скальной породы, а в глазах – жар муки, отсветы скрытого огня. Саре хотелось привстать на цыпочки и прижаться своими губами к его, и неожиданно она поняла, что задирала его с единственной целью – чтобы он обратил на нее внимание, – пусть даже гневное. С досадой она поняла, что ей это плохо удается. Пока между ними стоит Норман, ничего другого, кроме раздражения их отношения не сулят. Она проложила себе локтями дорогу сквозь группу индейцев и схватила мачете и шлем своими покрытыми волдырями руками. Индейцы расступились, и она снова лицом к лицу оказалась с Морганом.