– Именно поэтому ты разговариваешь со стенкой? Разговор тек не так гладко, как хотелось бы Джону. Слишком много подводных камней. Он помолчал, собираясь с мыслями. Очень маленькая пауза, не особо тягостная. «Хорошо. Давай поговорим об этом».

– Ты видел мониторы? Видел, как мы создавали видимость, будто разговариваем с Лесли?

– Но она сидела сразу за фанерным задником. Почему вы просто не пригласили ее в студию и не поговорили с ней там?

– Ну, мы иногда так и делаем. Карл просто слегка скривился:

– Не понимаю.

Джон подпер щеку ладонью и уставился в стол, пытаясь выстроить следующую линию обороны.

– Ну, мы... – Он невольно рассмеялся. Он зашел в тупик и находил это в своем роде забавным. – Карл, я не знаю, почему мы так делаем. Может, мы хотим показать зрителям отдел новостей и людей, работающих на заднем плане, продолжающих добывать и обрабатывать информацию.

– И в результате ты разговариваешь со стеной и делаешь вид, будто разговариваешь с человеком, который на самом деле сидит за фанерной перегородкой?

Голос Джона зазвучал несколько напряженно, но он ничего не мог поделать с этим.

– А что здесь такого, собственно говоря? Я имею в виду, ты художник, ты ищешь некую форму выражения, ты воплощаешь истину с помощью своего художественного метода... Мы делаем то же самое, используя технику. Телевизионные новости – это художественная форма. Мы используем технику для изображения реальности.

Карл отвел взгляд в сторону и отрывисто сказал:

– Мне будет очень не хватать дедушки.«Эй, малыш, вернись. Мы еще не все выяснили». Джон перестроился.

Новая тема. Теперь эта.

– Да, – сказал Джон. – Мне тоже будет не хватать его.

– Жаль, что я не успел узнать его лучше. Такое впечатление, будто он знал, во что верит. Знал, куда идет.

– Да, он держался твердых убеждений, это несомненно.

– А каких убеждений держишься ты?

Внезапно Джон понял, как чувствовала себя Лесли Олбрайт после его «запланированного» вопроса.

– Ну... я уважал взгляды дедушки. Я всегда знал его позицию, и это хорошо. Все мы должны отстаивать свою позицию, и, думаю, дедушка служил прекрасным примером в этом отношении.

Карл все еще ждал ответа.

– Извините, – сказала подошедшая к столику дама. – Вы Джон Баррет?

О, замечательно. Своевременное вмешательство.

– Да, здравствуйте.

– Я смотрю новости каждый вечер. Обожаю вашу программу.

– Что ж, большое спасибо.

Порывшись в сумочке, дама вытащила маленький блокнотик и застенчиво протянула его Джону.

– Можно... можно попросить у вас автограф?

– Конечно. – Джон взял ручку, нацарапал в блокноте свое имя и облагодетельствовал очередную поклонницу.

Карл наблюдал за происходящим так же, как наблюдал за всем вокруг. С предельным вниманием – Джон это чувствовал.

– Каково это – быть знаменитостью? – спросил Карл. Отлично: безопасный вопрос.

– Знаешь, это... забавно. Конечно, это часть работы. Телевидение превращает тебя в общественно значимую фигуру, и потом, если посмотреть с другой стороны, ты должен быть знаменитостью, хорошо знакомым персонажем, которого люди хотят видеть каждый вечер. Так что программа новостей делает знаменитостей, но знаменитости, в свою очередь, делают программу новостей.

– Значит, тут много от шоу-бизнеса.

– Конечно. Это часть бизнеса, часть целого механизма. Ага, вот и обед, принесенный официанткой Рэйчел. Она поставила тарелку перед Джоном «Осторожно, тарелка горячая» – и большую стеклянную миску с салатом перед Карлом.«Она страдает», – подумал Джон.

– Принести вам еще что-нибудь?

– М-м-м... – Джону ничего не приходило в голову. Он посмотрел на Карла, но тот предоставил ему решать вопрос самому. – Пожалуй, нет... – Она страдает. А вы? С вами все в порядке?

– Нет. Я просто раздавлена. Я сейчас заплачу. – «Смотри, Джон, смотри внимательно. Действительно ли она сказала это?» Он пристально посмотрел на официантку. Она приветливо улыбалась. Нет, она этого не говорила.

Но Джон увидел невыразимую печаль в глубине ее глаз.

– Со мной все в порядке, – сказала она. – В стоимость обеда включена стоимость салата, так что вы можете сами выбрать салат на свой вкус у стойки.

– Отлично. Спасибо. – Официантка поспешно пошла прочь. Джон отчетливо почувствовал, что она спасается бегством. Он долго смотрел ей вслед, пока не почувствовал, что смотреть дольше просто неприлично. Впрочем, довольно думать об этом.

– Ну что ж, приступим, – сказал он Карлу, беря вилку. Они приступили к еде.

– Итак... э-э... расскажи мне о себе. О своих занятиях живописью.

Карл нахмурил брови, формулируя ответ.

– Я только что закончил обложку для журнала. Мне неплохо заплатили. Может, я сумею продержаться до завершения следующей работы.

– А что за работа?

– Ну... один мой друг руководит авангардистским театром. Он хочет, чтобы я сделал декорации к спектаклю.

– М-м... звучит интересно.

– Я не знаю, сумею ли удовлетворить его требования. Я сейчас ищу стиль. Последние два года я занимался нетематической, абстрактной живописью. Вся эта старая ерунда постоянно вылезает, и я не могу найти направление, в котором двигаться.

– Думаешь возвращаться в школу?

– Зачем?

– Ну, если ты потерял направление, это может помочь. Карл немного подумал, потом отрицательно потряс головой.

– Нет. Школа не поможет.

Джон заговорил с назидательными отеческими интонациями, хотя сразу почувствовал, что этого не следует делать.

– Знаешь, может, имеет смысл отточить свое мастерство, усовершенствовать профессиональные навыки.

– Зачем?

Джон откинулся на спинку стула, поднял руки и дал ответ, который казался ему совершенно очевидным:

– Тогда ты сможешь зарабатывать себе на жизнь. Карл все так же серьезно спросил:

– Зачем?

«Чтобы не быть тунеядцем», – подумал Джон. Он не хотел ввязываться в какой-либо принципиальный спор и поэтому попытался выразить свою мысль помягче.

– Ну, наверное, я держусь того старомодного представления, что смысл жизни заключается в том, чтобы поставить перед собой цель, много трудиться и в конце концов сформировать себя как личность.

Карл просто продолжал смотреть в свою миску с салатом.

– Но... я не могу рисовать так. У меня просто все время выходит не то, что надо... нечто бессодержательное. Этого недостаточно.

– Достаточно просто начать. Подумай сначала об этом, а потом ты уже сможешь подумать и обо всем остальном. – Атмосфера становилась напряженной. Пора сделать паузу. – Эй! Я забыл про свой салат. Сейчас вернусь.

Джон встал и направился к стойке с салатами. Черт! Как-то все неладно получается. Похоже, Карл не способен вести простую, незамысловатую, ни к чему не обязывающую беседу, за которой вечер прошел бы более приятно. Паренек встревожен, растерян, подавлен, не уверен в себе... естественный плод неудачного, распавшегося брака. Джон мысленно потрепал себя по плечу. «Ну-ну, Джон, ты должен гордиться». Что ж, может, стоит пойти дальше и позволить Карлу задать какой-нибудь страшно сложный вопрос. Может, они смогут выбрать действительно сложную тему и обсудить ее, по-настоящему глубоко разобраться в ней, – пока не начнут разборки друг с другом.

«Что ж, Джон, тогда поговори о своих убеждениях. Пожалуйста...» Он подошел к стойке с холодными закусками, взял тарелку и начал помешивать салат-латук в большой миске.

«Интересно, чувствовал ли себя Папа когда-нибудь так же в общении со мной? – Потом Джон внутренне рассмеялся. – Бог мой. Я это серьезно?»

– Энни...

Едва услышав этот голос, Джон понял, что слышит его нефизическим слухом. После нескольких идиотских случаев с галлюцинациями он наконец поумнел. Он положил немного латука на тарелку и украдкой бросил взгляд в сторону кухни.

Там, возле раздаточного окошка, одиноко стояла Рэйчел, с отсутствующим видом просматривая чеки. Джон слышал ее плач, хотя внешне она оставалась спокойной.