Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Но как еще мог я предостеречь его?

– Тебе никогда не приходило в голову написать губернатору?

– Я писал. Но получил от него всего лишь формальный ответ, свидетельствующий о том, что он не прочитал ни слова из моего письма. Я страдаю душой за него, сынок. Он измученный человек. Он так глубоко погрузился во тьму, что запутался в собственной лжи, а теперь обманывает и других. Сейчас в душах людей накопилось много боли, и будет еще больше, и ему придется ответить за большую долю этой боли.

Джон понял, что спорить с этим бессмысленно.

– Хорошо. Прекрасно. Но что насчет той драки?

– Насчет драки... Я не понимаю, с чего она началась. Я никогда не лезу в драки, и ты это знаешь. Я стоял там, пытаясь докричаться до людей... Полагаю, толпа не особенно хотела слушать... А потом двое мужчин, мне незнакомых, невесть откуда появились в толпе и принялись размахивать кулаками, просто разжигая негодование людей, осыпая их бранью, называя детоубийцами и все в таком духе. Но, сынок, я не знаю, кто они. И никогда не видел их ни на каких митингах и маршах протеста против абортов, ни в Женском медицинском центре, куда мы обращаемся за консультациями. Но в любом случае толпа была уже достаточно распалена, и когда эти два парня начали бить людей, гнев прорвался наружу

– И ты не считаешь себя виновным в случившемся?

– В драке – нет. – Папино лицо приняло покорное выражение. – Но, полагаю, я немного разозлил людей. Я не хотел этого, но так получилось. – Джон молчал, и поэтому Папа продолжил: – Все вышло не так, как было задумано. Я просто хотел сказать то, что следовало сказать, и надеялся, что кто-нибудь услышит меня, но внезапно оказался в самой гуще потасовки, совершенно мне ненужной. И, помню, я стоял там на клумбе, пытаясь успокоить людей, и меня трясло, я ужасно испугался, а потом... не знаю, откуда они появились, но эти трое здоровенных парней схватили меня, стянули вниз и начали силком вытаскивать из толпы, и тут... – Он сконфуженно улыбнулся. – Понимаешь, у меня есть один друг, Макс. Такой верзила, рабочий судостроительного завода. Мы познакомились как-то в пятницу в июле возле Женского медицинского центра и с тех пор сильно подружились. Макс готов все для меня сделать. Но проблема состоит в том, что он по-прежнему верит в действенность грубой силы в любой ситуации, а я постоянно убеждаю его в ошибочности такого взгляда.

– Я видел, как он устроил побоище. Папа печально кивнул.

– Он пытался защитить меня. Но таким образом лишь создал нам новые неприятности, когда подъехала полиция. Они вытащили нас с площади, словно обычных хулиганов, и очень хорошо, что Макс в конце концов взял себя в руки, иначе мы оказались бы в участке.

Джон поморщился и помолчал, собираясь с ответом. Он старался подавить раздражение, вызванное неприкрытым идиотизмом ситуации.

– Папа, надеюсь, ты видишь, насколько глупа вся эта история. По крайней мере, согласись, что твои действия нельзя признать эффективными, так ведь? Полученные результаты не стоят всех неприятностей, которые ты причинил себе и всем остальным.

– Что ж... больше мне сказать нечего. Джон в раздражении ударил кулаком по подлокотнику кресла и выругался.

– Они использовали тебя, Папа! Неужели ты не понимаешь? Вся эта компания Хирама Слэйтера использовала тебя, и ты помог ему своими действиями. Благодаря тебе у всех сложилось впечатление, будто губернатору противостоят единственно лишь узколобые, фанатичные, крикливые придурки! Придурки и драчуны, и... и... – Джон осекся. Он явился сюда не для того, чтобы оскорблять отца. – Я не имею в виду, что ты заслуживаешь этих названий. Но ты не понимаешь правила игры, Папа. Ты выступаешь против крупных «шишек» и, по-моему, не сознаешь всей силы телевидения. Папа покачал головой:

– Я не стремился попасть в репортаж. Мои слова были обращены к собравшимся на площади людям, к губернатору...

Джон подался вперед и заговорил, потрясая руками перед лицом отца:

– Папа, ты находился на площади, ты разыгрывал сцену, ты представлял собой колоритный персонаж. Телезрителям нужен интересный материал. Режиссеры ищут материал, который нужен зрителям, и этот материал дал им ты. Ты получил то, на что нарывался. Ты сам привлек к себе внимание телевизионщиков, Папа. А Слэйтер использовал в своих интересах все происходящее: твои крики, потасовку, все. Потому что он знает, что такое телевидение. А ты – нет.

Папа немного подумал, потом кивнул. Он понял.

– Да, ты прав.

– Нет, Папа, этого мне недостаточно. Я хочу быть уверенным... я хочу услышать из твоих уст, что ты прекратишь эти дурацкие публичные выступления с проповедями и пророчествами. Это ничего не дает. Ты ставишь в глупое положение и себя, и меня – и таким образом только помогаешь своим противникам. Ты это понимаешь?

Папа откинулся на спинку кресла и уставился в стену страдальческим взглядом, обдумывая все услышанное.

– Очень тяжело, сынок, когда Господь дает тебе понимание и внушает слова, а ты не знаешь, как распорядиться полученным знанием.

Джон вздохнул. Это был один из Папиных пунктиков: субъективные переживания. Как можно урезонить человека, который слышит голос Господа?

– Но Папа, существуют же какие-то приличные способы...Казалось, отец не услышал его и продолжал говорить тихим голосом, глядя на сына невыразимо печальными глазами: – Съешь свиток. Джон, так сказал Господь. И ты почувствуешь сладость на языке, но горечь в сердце. И Он прав. Когда ты слышишь и видишь, и Господь доверяет тебе знание, ты ощущаешь себя избранным и наслаждаешься Истиной, открывшейся твоему взору. А потом... когда ты пытаешься донести ее до людей и никто не слушает тебя... и ты видишь, как люди устремляются к крутому обрыву, но не в силах повернуть их назад... и когда узнаешь вещи, которых тебе было бы лучше не знать... и слышишь стоны потерянных душ...

Папины глаза наполнились слезами. Он снова промокнул их платком и взглянул на сына.

– Я слышал их вчера вечером, сынок. Слышал так же ясно и отчетливо, как слышу сейчас тебя. Плач разносился по всему городу. Плач душ, лишенных Бога, заблудших и погибающих, взывающих о помощи. – Голос его дрогнул и сорвался, но он с усилием продолжил: – О, внешне, на поверхности, они смеются, насмешничают и глумятся, они стараются выглядеть достойно в глазах своих друзей и настаивают на своем праве приятно проводить время, заниматься накопительством и получать удовольствия, поскольку для них это единственный способ заглушить боль. Но я слышал их плач. Я видел, как они удаляются все дальше и дальше от света и словно погружаются в сумерки, в кромешную тьму, из которой нет пути назад. – Он тяжело вздохнул и потом воскликнул гневным, расстроенным голосом: – Но кому я могу сказать это? Кто будет слушать меня?

Джон слышал все, что говорил отец, но все же, заранее настроенный упрямо и категорично, не пожелал ничего признать. «Ну уж нет. Я не собираюсь участвовать в этом, – подумал он. – Если у Папы «поехала крыша», я тут ни при чем».

– Ты не хочешь слушать, – сказал Папа тоном не обвиняющим, а просто печальным, искренним. – И знаешь что? Среди тех плачущих голосов я расслышал голос губернатора Хирама Слэйтера.

«Ну что ж, все понятно, – подумал Джон. – У нас одинаковая наследственность, и мы оба находились в состоянии стресса. У нас одинаковая реакция на депрессию».

– Забавно, что мы с тобой так похожи и при этом настолько разные, правда? – сказал Папа, найдя в себе силы усмехнуться, хотя и сквозь слезы. – Знаешь, сынок, ведь двадцать лет назад у нас с тобой происходил точно такой же разговор, толь коты сидел на моем месте, а я на твоем. Чем ты там занимался в университете? Осаждал здание администрации в течение трех дней, пока наконец не вмешались полицейские и не забрали тебя и всех твоих друзей, озабоченных спасением мира.

Джон уныло улыбнулся:

– Да, я помню тот случай.

Папа потряс головой:

– Ты меня тогда так расстроил... и поставил в неловкое положение.

12
{"b":"105375","o":1}