Весь прах недоли вековой, И — да святится Молот твой! ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ЦАТУРИАНА Он жил средь нас, тая в груди горячей Святое пламя песни, в чьей тоске Нерасторжимой тканью сочетались Земные сестры, Горе и Надежда, Звон вечера и утренней зари… Сын горечи, он шел со светлым сердцем, Предчувствием врачуя боль пути, И дух его, пекущийся о правде, Сквозь страх за жизнь лелеял веру в жизнь. Вот почему, у тайной грани гроба, Как сеятель в полях земли родной, Принес он кротко к житнице вселенской, В дар бытию, горсть зерен полновесных. Суровый рок вложил в его свирель Печаль армян в недоле вековой, И дух его возникнет вновь, как цвет, В тот час, когда из пепла вновь воскреснет Армения, тот жертвенник, куда Он возложил всю любящую душу И грустный звон напева своего. ПИСЬМО I Вся явь земли живому Богу И звездной Вечности цветет… Час, обреченный на тревогу, И миг, что тишь забвенья пьет, Раскрыты тайною одною… Вскипев нежданною волною, Восторг и боль, вражда, любовь Поют в крови и молкнут вновь… Восторг — на миг, и скорбь — на годы! Сиротство сердца в смене лет, Упорный сев и чахлый цвет, — Вот неизбывный чин природы, Где беглый час ведет в века Неутомимая тоска! II Здесь все тоскующее знанье, Что я собрал на нивах дней, Влачась, один, стезей изгнанья, Средь снов, обманов и теней… Но я приемлю жизнь без пени И, славя трепет всех мгновений, Их скудный дар в груди храню И, зная слезы, верю дню… И уповаю непреложно, Что, как суровый час ни глух, К пыланью зорь восходит дух, И песня радости возможна, Хоть мне средь всех псалмов милей Призыв бездомных журавлей! III Есть в этом зове весть живая Всему, что здесь, в слезах, в пыли Под ношей жизни изнывая, Не знает торжества земли! Вот почему в осеннем поле Грудь разрешается от боли И реет дух — из мира лжи — За неземные рубежи… И пусть напевный плач вечерний Прольет на трудный путь людской Свет умиленья и покой, Что в мире праха, мире терний Раздумье скорбного чела Цветами юность обвила, IV Но полно мудрствовать лукаво… У жизни много светлых чаш, Где слита вся земная слава, И наше утро, полдень наш, Как знойный вихрь, взрываясь, рея, Лелеет нас, не вечерея. Пылает время, жизнь пестра, И в звездных искрах дым костра, Где мчит забвенье хороводы, И миг, что шумная волна У скал морских, не зная сна, Поет молитвенные оды, Как я, бездомный пилигрим, Как я, наперсник снов людских, Молюсь — пою у ног твоих. МЕТЕЛЬ (Отрывок) Чу! Ширь глухая вдруг завыла! Вот зыбкий вихрь мелькнул в кустах, И, будто с жалобой унылой, Клубясь, гудя, взрывая прах, Как белый призрак, мчится, пляшет, Вдруг длинный саван распояшет И обовьет им кровли хат, И глухо-глухо бьет в набат… Но сладость есть и в диком вое Вдруг встрепенувшейся зимы, Как жутко-сладок шелест тьмы, И любо сердцу роковое, В чьем сумраке безвестный час Над грозной бездной водит нас! «Я гордо мудрствовал когда-то…» Я гордо мудрствовал когда-то, Что беглый жар в людской душе — Лишь вечной цельности утрата, Лишь шелест вихря в камыше… И сердце билось и черствело, Себя отняв от бытия, И вот в груди осиротелой Лишь боль проклятья мерил я… А ныне я молюсь: Нетленно Все, что приемлет праха лик, И всей повторностью вселенной Мой жребий смертного велик… СКАЗКА У людской дороги, в темный прах и ил, Сеятель безмолвный тайну заронил… И вскрываясь в яви, как светает мгла, Острый листик к свету травка вознесла… Вот и длились зори, дни и дни текли, И тянулся стройно стебель oт земли… И на нем, как жертва, к солнцу был воздет В час лазурной шири малый алый цвет… Так и разрешилось в пурпуре цветка Все немотство праха, дольняя тоска… И была лишь слава миру и весне — Вот что скрыто, братья, в маковом зерне! ЗАПОВЕДЬ СКОРБИ Когда пред часом сердце наго В кровавой смуте бытия, Прими тревогу дня, как благо, Вечерняя душа моя. |
