Огромный котел почти до краев был заполнен беспорядочной грудой перепутанных, но все еще узнаваемых вещей. Дирк разглядел там бронзовые наконечники копий, кинжальные клинки с давно растворившимися рукоятями, узкие и широкие лезвия топоров, витые браслеты и пояса, сплетенные из металлических колец. Он оставил все эти реликвии на месте и не стал ничего трогать – ну, почти ничего. Он осторожно вытащил из котла одну вещицу и полюбовался ею, держа перед глазами. Затем двинулся дальше через арку, которую успел заметить в противоположном углу комнаты. Он пришел к выводу, что комната эта в древности служила спальней, и лишь потом ее использовали в качестве гробницы.

В комнате за второй аркой он сразу же узнал кухню. Здесь не было воздушного кармана, и пузыри от акваланга Дирка спутанными ртутными цепочками поднимались к потолку и дальше к поверхности. На полу в беспорядке валялись бронзовые супницы, амфоры, вазы и кувшины вперемешку с черепками разбитых глиняных горшков. Рядом с тем, что показалось ему очагом, Дирк обнаружил бронзовые щипцы и большую бронзовую ложку. Все вещи были частично погребены под слоем ила, просочившегося в помещение за тысячи лет. Молодой человек медленно проплыл над полом и внимательно осмотрел сохранившиеся предметы, стараясь разглядеть на них какие-нибудь характерные рисунки или надписи. Все вещи, однако, были наполовину скрыты илом и плотно усыпаны мелкими ракообразными, которые за прошедшие века успели обжить комнату.

Убедившись, что больше в комнате нет ни проходов, ни закутков, которые можно было бы исследовать, молодой человек вернулся сначала в спальню, а затем и в первую комнату к Саммер. Девушка занята была тем, что наводила камеру и без устали снимала сводчатое помещение ниже уровня воды во всех мыслимых ракурсах.

Он тронул ее за руку и жестом показал вверх. Когда оба они поднялись на поверхность, он возбужденно воскликнул:

– Я нашел еще две комнаты.

– С каждой минутой становится все интереснее и интереснее, – сказала Саммер, не отнимая глаза от видоискателя.

Он ухмыльнулся и поднял в руке бронзовый женский гребешок.

– Расчешись им и попытайся представить себе последнюю женщину, которая пользовалась этим гребешком до тебя.

Саммер опустила камеру и уставилась на предмет в руке Дирка. Ее глаза восхищенно расширились, она осторожно взяла гребешок в руку и рассмотрела.

– Что за чудо! – прошептала она.

Девушка уже хотела провести гребешком по нескольким прядкам выбившихся из-за уха пламенно-рыжих волос, как вдруг остановилась и серьезно посмотрела на брата.

– Ты должен положить его обратно, туда, где нашел. Когда сюда придут археологи, а они непременно придут, тебя обвинят в воровстве реликвий.

– Могу поспорить, если бы у меня была подружка, она оставила бы гребешок себе.

– Последняя из твоих многочисленных женщин готова была стащить даже ящик с пожертвованиями из церкви.

Дирк сделал вид, что обиделся.

– Именно склонность к мелкому воровству делала Сару такой неотразимой.

– Тебе просто повезло, что папа лучше тебя разбирается в женщинах.

– А он тут при чем?

– Он выгнал Сару взашей, когда она заявилась в его ангар искать тебя.

– А я-то ломал голову, почему она не отвечает на звонки, – без тени обиды заметил Дирк.

Сестра наградила его убийственным взглядом и принялась рассматривать гребень, пытаясь вызвать в своем воображении образ женщины, которая последней прикасалась к этому гребешку до нее, представить, какие у нее могли быть волосы. Через несколько мгновений она осторожно положила гребешок в раскрытые ладони брата, чтобы сфотографировать.

Саммер сделала несколько снимков, и Дирк вернул гребень обратно в котел. Саммер последовала за ним. Она сделала своей цифровой камерой больше тридцати снимков спальни и находящихся в ней древних предметов, затем переместилась в кухню и принялась снимать там. Наконец она решила, что достаточно детально запечатлела на пленке все три комнаты и обнаруженные в них артефакты. Она передала камеру Дирку, тот отсоединил прожекторы и убрал камеру в алюминиевый контейнер, ручку которого он крепко сжал в руке – ему казалось, что так надежнее, что уж он-то, Дирк, сумеет сохранить контейнер с драгоценными снимками и доставить его назад в целости и сохранности.

Он еще раз проверил манометры на баллонах с воздухом – своем и Саммер – и убедился, что воздуха у них больше чем достаточно для возвращения в подводное жилище. Брата и сестру учил отец, и учил хорошо. Молодые люди были осторожными ныряльщиками, и им никогда еще не случалось даже близко подходить к той смертельно опасной черте, которую представляют собой пустые баллоны. На этот раз Дирк плыл впереди, проверяя, правильно ли он запомнил все изгибы и повороты кораллового дна.

Когда брат с сестрой добрались наконец до подводного убежища, которое успело стать для обоих домом, наверху, на поверхности, уже началось волнение. Под действием стремительно набирающего силу ветра волны вздымались все выше и ритмично били по рифу, как будто заколачивали сваи. Пока Дирк готовил обед – была его очередь, – они с Саммер оживленно обсуждали, как будут разгадывать загадку таинственного подводного храма. Они отдыхали и обедали, обманутые ложным ощущением безопасности. Никто из них не имел ни малейшего понятия о том, насколько уязвимо их убежище на глубине пятидесяти футов под поверхностью бушующего моря. Если волны, как ожидалось, достигнут стофутовой высоты, то впадины между ними пройдут прямо по поверхности рифа, и на подводный дом обрушится вся бешеная мощь жуткого шторма-убийцы.

Внутри бурлящей стены урагана, под ударами свистящих порывов ветра, ливневого дождя и града летел самолет. Его, как игрушку, бросали во все стороны восходящие и нисходящие потоки, мотала невообразимая ярость страшной бури. Двадцатидевятилетний охотник за ураганами «Орион Р-3» достойно принимал удары. Его крылья изгибались и трепетали, как клинки фехтовальной рапиры. Огромные пропеллеры четырех аллисоновских двигателей по 4600 л.с. каждый несли его сквозь потоки падающей с неба воды со скоростью триста узлов. Самолет был построен еще в 1976 г., но ни ВМС, ни НОАА[13], ни НУМА не удалось за все это время найти другой самолет, который способен был бы лучше, чем «Орион Р-3», противостоять жестоким ударам стихии.

«Галопирующая Герти», как любя называли пилоты самолет, была чрезвычайно устойчива в полете. На ее носу какой-то художник-любитель изобразил девушку-ковбоя верхом на брыкающейся лошади. Герти несла на себе двадцать человек экипажа, куда входили два пилота, штурман и метеоролог, три механика и специалиста по электронным средствам связи, двенадцать ученых и представитель средств массовой информации с местной телестанции. Он попросился на борт, когда узнал, что ураган Лиззи, по всей видимости, будет рекордным.

Джефф Барретт непринужденно сидел в пилотском кресле, то и дело пробегая взглядом по приборной панели. Все шесть часов полета (из запланированных десяти) ему больше некуда было смотреть – только на шкалы приборов и сигнальные лампочки. За ветровым стеклом видно было примерно то же самое, что можно увидеть внутри стиральной машины, работающей на мыльном цикле. Барретт был женат, имел троих детей и считал свою работу не более опасной, чем управление мусороуборочной машиной в переулках центральной части города.

На самом деле в клубящейся облачной массе, со всех сторон окружавшей «Орион», людей подстерегали опасность и смерть. Время от времени Барретт опускался к воде так низко, что пропеллеры, проходя сквозь тучи соленых брызг, метали их прямо в стекло, затягивая его похожей на иней пленкой. Затем он поднимал самолет по спирали на высоту семи тысяч футов, заходя на каждом витке в самую сердцевину шторма. Именно такой спиральный полет вдоль границы воздушных масс является самым эффективным способом регистрации и анализа силы урагана.