Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Теперь Вензелю предстояло вынести окончательный вердикт.

— Слышал, что люди сказали? Вован на твоей совести, Трубач. И Шрама ты подставил. Короче, за этим столом нет тебе больше места. Иди себе. Он твой, Шрам.

Легонько кольнуло Шрама, что теперь он вроде как обязан Депутату, хотя тот пальцами шевелил только чтоб эспандер мурыжить. И вывернись вилы в обратную сторону, остался бы Праслов сбоку от экрана цел-невредим.

Впредь наука Шраму. Кргда будет вписываться в следующие компаньены, загодя сломит ответ, кто чем отвечает в «форс-мажорных обстоятельствах».

А затихарившийся за столом хлебной крошкой Антон с удовольствием прикинул, что миссия выполнена, и уже завтра адвокат Антошку отмажет. И вернется гениальный хакер к милым сердцу мухоморам, колесам и лучшей дури из Краснодарского края.

Глава шестнадцатая. Крысы

Чего вы, мужики, совсем раскисли?

Ведь это я, чтоб было веселей.

А ну давай отставь дурные мысли!

А ну-ка, Димедрол, давай налей!

1

Все свободные от дежурства, то есть почти все, старшие и средние чины изолятора временного содержания «Углы» понуро сидели на вытертых и расшатанных стульях в актовом зале. Человек около пятидесяти: красномордые, будто обветренные прапора, серокожие задроченные службой лейтенанты, зам по хозчасти капитан Ильченко Сергей Варламрвич, финансист части майор Белоусов Арнольд Евгеньевич, зам по режиму капитан Усачев, начтех старлей Ижицев Константин Эдуардович и прочие, прочие, прочие. Вот только зама по воспитательной работе полковника Родионова среди собранного личного состава не наблюдалось. Забыли пригласить.

— Значит так, слушать сюда и выполнять! — рубил воздух сверху вниз граблей занявший отсвечивающую лаком трибуну на сцене полковник Холмогоров, — Вот где у меня стоит этот бардак! — для разнообразия ладонь полковника рубанула воздух поперек шеи точь по кадыку, — С сегодняшнего дня приказываю прекратить всяческие цацканья с контингентом. С сегодняшнего дня за любое нарушение должностных инструкций выговор с занесением в личное дело, а за следующее нарушение — по статье «Ж» милости прошу вон нахер отсюда в народное хозяйство! Ясно!? И плевать мне, что один всего год оттрубил, а другой десять отмахал. Буду увольнять, не взирая на прежние заслуги!

Подчиненные прятали глаза. Кто кисло пялился на оставшуюся от прежних времен наглядную агитацию типа «На свободу с чистой совестью!», кто драил глазами собственные ботинки. Все прекрасно секли, откуда ветер дует. Подчиненные знали, что в такие минуты полковник становится несгибаем, как швеллер. И ничем из его упертой бронебойной башки пагубные идеи не вышибить. Как заявил, так и будет внедрять.

На задних рядах испугано отложили до лучших времен незаконченный морской бой. Начтех Ижицев тихонечко захлопнул и засунул под задницу учебник «Муниципальные органы правопорядка», осенью экзамены в Академию, но тут бы под горячую руку не угодить.

— Значит так! Довести до личного состава и контингента, что впредь до особого распоряжения запрещаются любые поблажки по отношению к подследственным. Каждый, пусть даже самый минимальный проступок временно содержащихся следует карать четко и безотлагательно карцером. А кому не хватит карцеров, мы придумаем, чем карать! Также для усиления дисциплины отменяются необоснованные переводы подследственных из камеры в камеру, отменяются дополнительные свиданки и прочие нарушения. Также впредь до особого распоряжения отменяется прием передач от родственников по всем категориям содержащихся правонарушителей без исключения. Вопросы!? — пунцовый, как пожарная машина, Игорь Борисович обвел зал взглядом столь гневным и пронзительным, будто и не подчиненные перед ним, а сами подследственные. Отметил робкое шевеление в первом ряду и кивнул.

Несмело заскрипел стулом и вытянулся смирно старший прапорщик Мамаев, отсчитывающий последние недельки до пенсии расплывшийся хряк, как раз таки и ответственный за пост приема передач.

— Прошу прощения, Игорь Борисович, требуются основания, чтобы прекратить прием дозволенных продуктов.

— Основания? — загрохотало с трибуны, — Объявляю карантин. В лазарете три подследственных с жалобами на боли в желудке кайфуют. Таких оснований достаточно?

— Достаточно! — с видом «А я что? А я ничего, мне недели до пенсии остались…» Сел на место старший прапор.

Еще вопросы есть?! — забрызгал начальник шипящей слюной микрофон.

Каждый из сидящих под трибуной затаил дыхание и замер, боясь скрипнуть стулом. Вполне в духе полковника было, не дожидаясь реального проступка, найти сейчас козла отпущения и устроить показательную порку.

— Нет вопросов? Всем все ясно? Выполнять! И теперь пусть мне кто-нибудь попробует заявить, что в «Углах» бардак! — и первым, тяжело шагая сначала по сцене, потом по ступенькам, потом мимо подчиненных, полковник скрылся за дверью.

В коридоре гуляли сквозняки, и было прохладно. На стенах под стеклом хранились реликвии: фуражка с синим околышем довоенного образца, наган со сточенным бойком, некогда принадлежавший лично товарищу Дыбенко, серебряные наручники — подарок от севернокорейских друзей. Тут же командира нагнал шумно сопящий, мающийся отдышкой прапор Григорьев:

— Игорь Борисович, — вжав шею в грудную клетку и пугливо зыркая по сторонам, заканючил догнавший, — А как же?.. Теперь всем от ворот поворот?.. А мзду по боку?..

— Тут дело такое… — начал пространно полковник, но увидел, как за спиной прапора, продувая папиросы, вываливают из зала следующие слушатели, и рубанул воздух напоследок, — Впредь до особого распоряжения!

Но не все спешили покинуть актовый зал. Старлей Ижицев тупо листал учебник, пытаясь понять, где уже читал, а где еще нет, чтоб заложить спичкой. По залу плыл гул разговоров, перемежаемый жалобным скрипом стульев. Притормозившие подчиненные в основном обжевывали последнюю фразу полковника. Всем было понятно, почему Игорь Борисович взял курс на закручивание гаек — чтобы восстановить в облачных сферах пошатнувшийся авторитет.

Также ни для кого из подчиненных не оставалось тайной, кого полковник имел ввиду, говоря: «Пусть мне кто-нибудь попробует…». Ясен пень, это Чеченец. Новый, да проворный зам по воспитательной.

2

Сначала прапорщик Григорьев поговорил со своей дочерью:

— Папа, папа! Дядя выиграл мне куклу! Медведя с рыжими ушами! Я назову его Дейлом. Дядя катался на велсипеде с кривым рулем. Помнишь, ты упал с него, — и с укором. — А дядя приехал в домик!

Григорьев хорошо помнил этот «велсипед». И медведя помнил недобрым словом. То и другое встретилось возле зоопарка, куда летом он водил дочь. «Хитрожопый лохотрон», — сразу понял Григорьев. Суть наколки заключалось в том, что предлагали проехать на велосипеде всего шесть метров, от одной черты на асфальте до другой. Но руль, сразу разъяняли, кривой: поворачиваешь влево — велик катит вправо и наоборот. И для пущего совращения публики девчонка из «своих» лихо раскатывала на двухколесном чуде как хотела. А из чужих никто больше метра осилить не мог.

Наверняка, думал Григорьев, еще какая-нибудь потайная фигня имеется, вроде скрытой кнопочки на раме. Попытка стоила тридцать рублей. Призом обещали триста. Или бери эквивалентом. Эквиваленты были выставлены на столике. Банки «Невского» и плюшевый медведь. Хитрые и умные лохотронщики не просто так выставили зверушку, раскручивали взрослых через детские хныки. Прапорщику даже несмотря на две бутылки пива, выпитые пока дочь крутилась на аттракционах, становиться всеобщим посмешищем не хотелось. Но дочура пристала: «Медведя хочу, прокатись, ну, папа». И заплакала.

Пришлось Григорьеву под сочувственными и насмешливыми взглядами зевак отдавать тридцатку и забираться в седло. Он и ноги-то на педали не сумел поставить, только толкнулся от земли, как руль завилял, вместе с ним куда-то повело колесо и прапорщик загремел на асфальт, безвозвратно утрачивая тридцатку.

45
{"b":"104534","o":1}