А вот непонятный дядя совладал с великом. «Как ему удалось? Значит, и осенью эти веложулики еще работают», — совсем не о том, о чем следовало, задумался прапорщик.
Через минуту вышла на связь теща:
— Ага, наконец-то приперся! Зятек от слова дубина! Ты совсем сдурел, да?! Валенок, балда, кровосос! Никакого пожара нет! Какой болван тебе об этом сказал! Стоит дача, как вкопанная! И близко ничего не горит. А я, как дура, прилетела «Пожар! Пожар!». Всю деревню насмешила. И что за идиота ты прислал за мной?! Ай, каков пастух, такое и стадо!
— Где ты?
— Торчим с твоим подчиненным на шоссе, как гвозди в жопе. Сломались! Ты б еще инвалидку за мной прислал, упырь! Ковыряется в моторе твой сопливый разгильдяй…
Оставалось пообщаться с женой.
— Валя, ты живой? Ой, как я перепугалась. Откуда? Из Виршей звоню. На, задай своему другу за эти розыгрыши! Вот-вот, он боится, трубку не берет. Примчался ко мне на работу: «Ваш муж попал в аварию, разбился в Виршах! Я на машине, едемте скорее!». О, господи, до сих пор сердце колотится! «Какие Вирши?», — говорю. А он мне: «Срочно вызвали на работу, чтоб кого-то эта… этапировать из Виршей». Прилетели в Вирши. Никакой аварии тут в помине не было. Мы в морг. Там облазили все. Значит, он мне говорит, неверно меня информировали. Задай ему! Сейчас я тебе его привезу! Мы выезжаем к тебе!
Григорьев обхватил голову руками и почти что простонал:
— Какой-то дядя на велосипеде…
— Это Багор, — мрачно пояснил здоровенный лоб, катавший по журнальному столу шарики из бумажных салфеток. — Две ходки. Обе по сто семнадцатой.[3]
Григорьев посещал бассейн каждый день, свободный от дежурства. Укрепляет и развивает, поддерживает форму. Сегодня, отплавав и вернувшись домой, он застал в квартире гостей. Гости, перешагнув через труп ротвейлера Рамса, провели хозяина головой вперед руками назад в гостиную и усадили на диван.
В гости пришло трое. Пришло два амбала, с самого начала знакомства то и дело показывающих свои «беретты» с навинченными глушаками. А в любимом кресле Григорьева обнаружился вполне респектабельный пожилой гражданин при бабочке на кремовой рубашке. Которого прапорщик уже где-то видел… Ну, конечно, в «Углах»! Адвокатина!
— Бескутин Лев Арнольдович, — представился из кресла гость и протянул прапорщику визитную карточку, украшенную золотистой вязью.
Что-то жутковатое было в этом — человек, вскрывший квартиру, убивший собаку, вооруженный громилами с глушаками, нисколько не таился. Григорьев почувствовал, как по спине заструился холодок.
Завершив процедуру официального представления, адвокат перешел к звонкам. Он поставил себе на колени Григорьевский телефонный аппарат, набирал номера и протягивал трубку прапорщику. Вот так и позвонили дочери, теще, жене — его близким, его домочадцам.
Сейчас, понял Григорьев, его начнут шантажировать.
— Вы же хотели счастья и богатства жене и вашим детям? — сказал адвокат. — Мы даем вам все. Мы пришли к вам, чтобы подарить безбедную жизнь и уверенность в завтрашнем дне. На все про все у нас ровно двадцать минут. Визиточку позвольте обратно? Улика ж все-таки, вдруг оброним и забудем?
Кого-то мучительно напоминал Григорьеву этот адвокатишка. Кого?
— Что вы хотите от меня? — вырвалось у прапорщика. Зряшный вопрос, Григорьев сразу это понял. И без него объяснят.
Адвокат тем временем водрузил себе на колени портфель добротной кожи, но вышедшего из моды фасона.
— Через три с половиной часа у вас самолет в Амстердам, — щелкнула застежка. — Вот, извольте полюбоваться, билеты на вас, жену, дочь и тещу. Теперь… Минуточку… Где же они? А, нашел! Уж было подумал, в конторе оставил. Загранпаспорта. Нидерландские визы, не беспокойтесь, проставлены. Ох и дорого, признаюсь вам, обошлось ускорение работы нидерландского консульства. И если б там не работали наши, в смысле русские люди, уж и не знаю, как удалось бы решить наши с вами проблемы. Обратились бы, наверное, в испанское консульство.
Григорьев почувствовал, как голова пошла кругом. Однажды, всего раз в жизни, прапорщик попробовал курить анашу. Ему не понравилось, удовольствия он не поймал. А ощущение было сходное с нынешним: все плывет в глазах, не держится на своих местах, кажется нереальным, все пронизано тревогой. Мысли сейчас походили на несомые ветром газетные обрывки с остатками типографского текста: «какие-то консульства», «двадцать минут всего, а краснобайствует», «дочь, жена», «не со мной»…
— От Амстердама вам предстоит проехать сорок километров на местной электричке до города Алкмаар. Маленький, уютный, сытый городок. А теперь особое внимание обратите на этот документ. Заверено в хименте, так в Нидерландах называется мэрия.
Руки Григорьева приняли лист твердой бумаги с отпечатанным текстом на нерусском языке. В правом углу был выдавлен какой-то герб, в левом — желтая шестиконечная звезда. Еще имелись три подписи и две печати.
— Официальное уведомление еврейской общины города Алкмаар о готовности принять вас под свое покровительство, опеку и ответственность. Сие означает автоматическое получение вида на жительство, который через пять лет проживания в Нидерландах, если оно не будет омрачено никакими противоправными деяниями, автоматически же превращается в полноценное подданство. Вы станете подданным нидерландской короны. Разве плохого мы вам желаем?
Как тогда от анаши, сейчас Григорьева затошнило от этого адвоката.
— В оставшееся время, а осталось его очень мало, ведь я должен отзвониться людям, которые возложили на себя опеку ваших близких, они же не знают, что им с ними делать дальше… Так вот в оставшееся время я расскажу вам…
Григорьев вздрогнул — адвокат хлопнул себя по лбу, словно убивая комара.
— Ах да, старая моя голова, ведь вы же, наверное, хотите знать, на что будете жить в Нидерландском королевстве? Господи Иисусе, да неужели мы не подумали об этом!? Вы будете жить на пособие, которое полагается всем иммигрантам. Очень приличные деньги, особенно если сравнивать с нашей средней зарплатой. Но не только пособие. Мы вам дадим с собой… — рука адвоката в который уж раз скрылась в портфельном чреве, на сей раз извлекла оттуда пачку долларов в банковской упаковке, — десять тысяч долларов на обустройство. Но и это не все. Вы сейчас…
Как фокусник без конца лазает в свой цилиндр за кроликами, так адвокат ныряет и ныряет в свой портфель. К еврейскому листу в руках Григорьева добавились стандартные отечественные бланки с русским текстом.
— …Подпишете здесь и здесь. Дарственная на вашу квартиру, дачу и автомобиль. Вы дарите их мне, я их продаю, а деньги высылаю вам в Алкмаар на адрес еврейской общины.
«Какой Алкмаар, какая община? Бред, бред, бред», — стучали по мозгу прапорщика молоточки.
— Не волнуйтесь, можете посмотреть и убедиться, у нотариуса уже все заверено. А теперь, в оставшееся время, я расскажу вам о том, что произойдет… — адвокат нервно огляделся. Хотя у Григорьева было чисто, все одно казалось, что адвокат боится замараться.
Григорьев, наконец, проснулся. Или очухался, или, черт побери, осознал, или встряхнулся. Отшвырнув лист с шестиконечной звездой и отечественные бланки, прапорщик взметнулся с дивана. Вернее, попытался. Потому что дежурившие рядом адвокатские громилы вдавили его в мебельную мяготь и прижали к ней руками.
— Верни мою дочь или я разорву тебя на куски! Не я, так другие за меня… — Сдавленное лапищей горло дальше смогло пропускать только хрипы.
— Слушай ты, петушара, — так заговорил адвокат, — с тобой хотят решить по-хорошему, как мало с кем поступают. Как ты, мудило, ни с кем не поступал.
Мат и злобно перекошенное лицо не шли человеку напротив. Не шли, потому что Григорьев наконец понял, кого ему напоминает адвокат. Того домашнего вида мужика в очках и вечной безрукавке, который по «НТВ» сообщает прогноз погоды, водя руками по карте с дождями и температурами. Или еще хуже — мультяшного Винни-Пуха. Это несоответствие подействовало на прапорщика завораживающе. Так подействовало, как если бы заговорил шкаф.
