— А что сейчас главное, милый мой дружочек? — нет, ирония не была ведущей интонацией в голосе девушки. Ирония пыталась заслонить беспокойство, а может быть и страх. И в чем причина этого беспокойства — Стаса интересовало в первую очередь.
— У тебя плохо получается.
— Что?
— Притворяться. На самом деле ты дрожишь не меньше меня. — Стас чувствовал себя крайне неловко в новых плаще и костюме. Плащ продувался ветром, не то, что любимая куртка. Костюм жал под мышками, брюки норовили сползти, а ремень купить не догадался. Да и туфли, честно говоря, натирали.
— А как я должна себя чувствовать под дождем и на ветру? Да еще рядом с психом?
— Признайся, ты тогда не просто так позвонила в газету? — Cтас держал правую руку глубоко в кармане. Словно убийца, прячущий выкидной нож.
Прохожих вокруг, естественно, не было, только редкие машины бороздили лужи. С трех сторон вздымались громады многоэтажек. С одной — за полоской жухлой травы, строительными вагончиками и загадочными бетонными конструкциями долгостроя прятался рябой от дождя Финский залив. На периле моста дрожал под порывами ветра и ждал смерти больной мокрый голубь.
— Легко. Сознаюсь. Я тогда не просто так позвонила в газету.
— Не кривляйся. Это кольцо было приманкой? — Стас пытался говорить, чуть свернув голову в сторону залива. Если последние события творились не наяву, а только мнились, то мания преследования Стаса могла претендовать на место в книге Гиннеса. Ему все время кто-то дышал в затылок, его сопровождали косые взгляды. Стоило ему где-нибудь появиться, как окружающие многозначительно замолкали. И он был не настолько самонадеян, чтобы не бояться со всех сторон нацеленных прослушивающих микрофонов дальнего действия.
— Легко. Сознаюсь. Это кольцо было приманкой.
— Ты ожидала, что на кольцо клюнет кто-то вроде меня?
Света вздохнула, пряча глаза. Но скорее не от Стаса, а от дождя:
— Сознаюсь. Я ожидала, что кое-кто клюнет. Но другой. Звонок в газету оказался ошибкой. Вместо того, кого я искала, появился симпатичный мальчик. Мне было плохо, и симпатичный мальчик оказался как нельзя кстати. Мы с ним чудесно трахнулись. А потом он надумал меня обворовать.
— Я не собирался тебя обворовывать!
— Ну конечно. Взял кольцо. Не оставил телефон. Исчез.
— Я не исчез! — Стас потянулся левой рукой к Свете, но оказывается, только чтобы сорвать с рукава сиреневой куртки магазинный ярлык. Сорвать и пустить терзаться по ветру.
— Ну конечно. Ты появился, когда припекло! Потащил в магазин, нарядил с головы до ног, как какую-то содержанку…
— Я не собирался тебя обворовывать! Если хочешь, я сейчас же верну тебе это кольцо. Хотя мне оно, как это ни смешно, сейчас нужнее, — и Стас выдернул руку из кармана. И разжал. Дождевая капля взорвалась об тусклый серебряный шип. — Но только скажи сначала, кого ты ловила кольцом на удочку?
— А может быть и действительно тебя? Симпатичного мальчика, с которым чудесно трахнулась. Который надумал меня обворовать. А потом выследил у подъезда и приволок на другой край города. У которого созрело столько же вопросов, сколько у меня. И с которым, если мы друг другу поведаем о проблемах, может, совместно попробуем найти ответы.
— Ты уверена, что тебе это надо? Ты не представляешь, как я влип. А обновки я купил против микрофонов. Сейчас есть такие микрофоны на булавках. Если за нами всерьез следят, то одежду нашпиговали микрофонами.
— Может, и ты не представляешь, как я влипла? Но у тебя есть информация, и у меня есть информация. Давай друг дружке поплачемся, как на духу.
— Ты не поверишь.
— Могу поспорить, ты тоже, — Света, морщась от дождя, оглянулась. И выглядело это, будто не только Стас боится слежки, а и она.
— Ладно. Тогда скажи, откуда у тебя это кольцо?
— Легко. Сознаюсь. Это кольцо носил некий человек. Главный бухгалтер казино «Рошаль». Не знаю чем, но оно запало мне в душу, и я попросила примерить. Хотя терпеть не могу бижутерию. Он тут же его снял и подарил. Сказал, что я также должна отдать первому, кто попросит. Иначе счастья не будет.
— А он? Ему счастье привалило? — Стас яростно передернул плечами — дождевая вода таки просочилась за шиворот.
— Не знаю. Через десять минут он умер. Может быть, это оказался для него самый лучший выход. Теперь твоя очередь исповедоваться.
— Нет-нет-нет. Скажи, это был твой муж?
— Елки-моталки, Стас! Вечно ты все испортишь, — в глазах девушки вспыхнула отчаянная бесшабашность, — Стоим под дождем, от шпионов прячемся, страшными историями друг дружку пугаем, а ты — и вдруг о муже спрашиваешь! Весь кайф насмарку!
Нет, Стас не поверил в изображаемую веселость. Стасу хватило жизненного опыта понять, что это банальная бравада. Бравада в момент смертельной опасности. И Стас вдруг махнул с кошачьим шипением разверзающему лужи Новосмоленской набережной «москвичу». И шофер затормозил.
— Садись, — подхватил антиквар девушку под локоть.
— Куда? — она не то, чтобы сопротивлялась. Но было понятно, что без хоть какого-нибудь вразумительного объяснения в незнакомую машину уже не сядет.
— Тут рядом. Живет некая… ведунья. Авось она нам все разжует.
— А если не разжует?
— Как минимум свою часть истории я хочу рассказать при ней.
Света неожиданно легко согласилась и вжалась на заднее сиденье машинки, где как минимум было тепло и сухо. Стас захлопнул за ней дверцу. Прикосновение к дверной ручке было неприятным, ручка была холодной и влажной, и это ощущение надолго запомнилось, как легко запоминаются ненужные подробности.
…Петя вспомнил ненужную подробность: ручка двери в кабинет шефа почему-то всегда была холодной и влажной, и касаться ее очень не хотелось. И каждый раз думалось, что только-только в кабинете мыла пол уборщица, а потом этими же грязными мокрыми руками дверь запирала.
Петя решительно набрал полную грудь воздуха и постучал в дверь. Не дожидаясь соизволения, сдавил холодную и влажную дверную ручку и вошел. На этом вся решимость и кончилась, потому что шеф не сидел за столом и не встречал подчиненного суровым шевелением бровей.
Пете стало неловко, поскольку он застал шефа в нелепой позе. Максим Максимыч пребывал на карачках перед державным столом. Под галстуком Максимыча колыхалась обширная прозрачная лужа, и командир всасывал лужу оранжевой резиновой клизмой и стравливал в пустую бутылку из-под шампанского.
— Чего тебе? — ворчливо буркнул шеф, не прерывая мокрого занятия, серьезный, как муха на стекле.
— Это… — сбитый с панталыку стажер не сразу и вспомнил, зачем явился. А когда вспомнил, былая решимость заклекотала в груди с новой силой, — Максим Максимович, у меня соседка заболела. День ото дня состояние ухудшается, а врачи руками разводят. По всем симптомам на сглаз похоже. Прошу разрешение на возбуждение солярного дела.
— Не разрешаю, — Максимыч впрыснул в зеленое стекло очередную порцию собранной клизмой жидкости. По-стариковски кряхтя, выпрямил затекшую спину, чуть помял ее свободной рукой и снова согнулся над лужей. Чуть не намочив коричнево-желтый принципиально не сочетающийся с мешковатым костюмом галстук. Резиновое оружие смачно наполнилось.
— Но все симптомы совпадают! — возбужденно всплеснул ладонями Петя. — Явно же кто-то иголку в дверной косяк воткнул, или сор под окнами веет!
— Не разрешаю, — не поднимая голову, глухо повторил командир. Опорожнил клизму в бутылку и только после этого разогнулся, придерживаясь за край стола. — Ты что ж, орелик, выговор за использование служебного времени в личных целях захотел?
— Да при чем тут личные цели? — сходу покраснел стажер и отвел глаза туда, где на крючке вешалки бомжевала убогая кепка.
— А при том! — Максимыч с сожалением покосился на лужу, которая только на треть уменьшилась в размерах, отложил оранжевую штуковину, и, обхватив бока руками, завертел тазом. Словно крутил хупа-хупл, но гораздо медленней. — Положение в городе критическое, а ты из-за какой-то девицы голову потерять готов? И это боец ИСАЯ? — прекратив вращение бедрами, Максимыч поднял руки к загривку и стал массировать мышцы шеи. По бычьи наклоняя лоб. — Я зря по-твоему осадное положение объявил? Я зря по-твоему надрываюсь, ночей не сплю?! Чтоб ты за моей спиной шашни крутил?!
