Трещины в далеком асфальте напомнили арабское письмо, рисунок булыжника — сброшенную змеиную кожу, окружившие гранитную колонну фонари — поставленные вертикально мельхиоровые вилки. А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо.

С бомбой пронесло. Света открыла обнаружившийся в коробке похожий на ноутбук чемоданчик и принялась за сборку винтовки. Ствол уже с глушителем, ствольная коробка, приклад, оптический прицел. Ей ни в коем случае нельзя было не верить в успех этого безумного предприятия, но сквозь вывешенную в сознании броню просачивались непозволительные писклявые мыслишки. Пусть винтовка пристреляна, после разборки и сборки ранее достигаемая точность составляет на этой дистанции не более шестидесяти процентов. Пусть девушка забраковала по биению вершинки пули относительно ската гильзы все полученные патроны кроме единого, но если бы выбирать ей, Светлана предпочла бы не «Винторез», а обыкновенную эСВэДушку. Пусть просчитаны самые различные варианты развития событий, сегодня впервые Света работает в одиночку, без Сережи.

Все, винтовка собрана. Загадала — если сквозь оптику девушка первым увидит мужчину — ждет удача, если женщину — увы. Оптический прицел, будто издеваясь, первой приблизил лошадиную голову. Запряженная в декоративную прогулочную карету лошадка меланхолично прядала ушами и не обращала внимания на заталкиваемых в нутро кареты надутых парадно ряженых детей. Взгляд на часы. До назначенной встречи двадцать две минуты.

И эти тягучие, ничем не наполняемые перестраховочные и заранее вычеркнутые из отмеренного жизненного срока минуты поползли со скоростью пресыщенного колорадского жука, объедающего картофельный лист. И как ни старалась Света думать о чем угодно, кроме работы, мысль по извилистым тропам возвращалась. Девушка отказалась бы выполнить предстоящее, если бы вопрос касался только ее жизни. Но Сергей…

Крест оптического прицела совпал с крестом забравшегося на самую высокую в мире триумфальную Александрийскую колонну многометрового ангела.[11] Светлана чуть опустила ствол и оказалась с ангелом лицом к лицу. Нет, обман зрения, ангел от нее отвернулся.

И самое отвратительное, что за каждым предложением Светланы по организации операции заказчику мерещилось коварство. И не втолковать было не шарящему в снайперском труде заказчику, что позицию следует занимать не за полчаса, а как минимум за два. Не вбить в тупую башку заказчика, что при любом результате снайпер должен испариться, а не убеждаться лично в эффективности выстрела. Светлана не должна ни на йоту отступать от плана, она должна все делать по плану и только по плану, пусть план ей трижды не нравится, требовал заказчик.

А время тянулось, как жевательная резинка высшего качества.

…Время промчалось, как одно мгновение.

Самуил Яковлевич поднял голову. Надо же? Он, оказывается, вздремнул. А навстречу по туннелю ветки метрополитена поплыл-поплыл утробный гул. Он и разбудил. Самуил Яковлевич выцепил из кармана шерстяную шапочку и натянул по уши на голову.

Здесь, на перекрытой под профилактический ремонт станции «Невский проспект» агент Флюгер договорился встретиться с безымянным законсервированным в штопаный костюм дедушкой. Источник сулил за тридцать рублей рассказать «этакое» о «неправильных» тенях в метрополитене, которые, имел некоторые основания надеяться Флюгер, возникают не без участия Черного Колдуна. Понятно, за хорошую фактуру Максимыч отвалит во сто крат больше. А тридцать тугриков безымянному дедушке требовались на лекарства, а встречаться в людном месте дедушка отказывался, хоть режь. Вот и пришлось многострадальному Флюгеру вспомнить навыки проникновения не приглашенным на презентации и просочиться в зону отчуждения.

Самуил продрог напрочь, ноги задубели. А станция погружена в сумерки. И людей не видать. Флюгер поднял воротник песочного плащика, сунул в карман прихваченную в чужом офисе газету «Деловая неделя», статья из которой его и сморила, и зашагал к переходу, оттирая бесчувственные уши. Обманул, кхе-кхе, дедушка, или скопытился без таблеток раньше времени?

Скрип-скрип — запели подошвы новых ботинок, купленных на депутатские денежки. Откуда этот безумный холод? Или в метро прогревают только действующие станции?

Из далекой пасти туннеля с грохотом изверглись синие вагоны. Поезд, не тормозя, злобно отпинал перронные рельсы, отмигали освещенные желтым окна, за ними лица и затылки. Поезд утонул в противоположном туннеле, волоча гремучий синий драконий хвост. И помаленьку накатила тишина.

Скрип-скрип. Ярко ни для кого горит одинокая реклама «Оттянись со вкусом!». Самуил Яковлевич краем глаза уловил сзади какое-то неясное движение. Произнес невзначай любимое «Кхе-кхе». Остановился и оглянулся испуганно, похожий на трепанного в драке воробья.

Размытое серое пятно, все больше проявляясь и набирая скорость, текло по следу Флюгера.

Самуил хрипло вскрикнул и затопал ставшими вдруг невероятно тяжелыми ботинками подальше отсюда. Озираясь и спотыкаясь, вжимая голову от страха в воротник песочного плащика, и далее, в воротник полосатого костюмчика на три пуговицы. Пятно стало непроглядно черным, и Берладский остановился, признав в пятне родимую тень, порожденную пышущими лучами рекламного табло.

Самуил Яковлевич Берладский остановился, казалось, даже время остановилось, замерло, не дыша, но тень-то — нет! Она, успевшая принять конкретные очертания — руки, ноги, голова — не прекратила погоню. И, запинаясь на стыках серых плит, к Флюгеру заскользили черные отростки тени. Словно чернила из опрокинутой чернильницы.

Ой-ей-ей, как это было страшно. Не только последние волосы под шерстяной шапочкой, а и волосы на груди и ногах встали дыбом. Ногти на пальцах встали дыбом! Рот наполнился горькой цианистой слюной. Ой-ей-ей, как это было жутко. Швырнув в преследующее пятно газету, стукач опять побежал. «Оттянись со вкусом!» промелькнуло кометой.

Там, впереди, метров через пятьдесят, кончатся серые плиты, и останется всего лишь победить ступеньки подъема на станцию «Гостиный Двор». Там толчея, там люди! Хватило бы только времени отмахать сорок пять метров, взбежать под вторым сияющим табло рекламы «Оттянись со вкусом!» по ступенькам… Но оттуда, навстречу вусмерть перепуганному Самуилу Яковлевичу застелилось такое же более темное, чем сизый мрамор, пятно. Пока еще неясное и размытое, но насыщающееся подробностями.

И тогда бедный Флюгер шарахнулся круто вбок. Вправо. Прочь от одной перечеркнутой накрест шпалами и рельсами ямы к другой перечеркнутой рельсами и шпалами яме. На самом деле не к ней, а через отключенный строй турникетов с табличками «Нет входа». Этот пешеходник тоже вел к надежному «Гостиному Двору». И взмыв по неизбежным ступеням, Самуил козлиными прыжками понесся вперед, к спасению. Вот-вот не выдержит состязания со временем, сдаст, лопнет сердце.

Его хлестал по глазам пульсирующий как боль свет вытянувшихся монорельсом над головой неонов. Налитые усталостью ноги, опережая время, взахлеб глотали метры за метрами. Сквозь надсадный полный хриплой муки каждый вдох и выдох уши не ловили нарастающий шорох за спиной. Но погоня была — Флюгер чуял всеми нервами — от копчика до мочек ушей.

Кисло-соленый пот стекал из-под шерстяной шапочки по лбу, скулам и подбородку, застил глаза. В висках бабахало, забивая сваи по самые барабанные перепонки, сердце. Но рос и озаренный неоновой благодатью финишный полукруг, за которым освобождение. Еще тридцать движений налитыми усталостью ногами, и спасен. Преследующий морок не посмеет покинуть пешеходник. Хватило бы времени на еще восемнадцать движений!

Подпирающие потолок стены расступились, приблизился сладкий людской гомон.

Не пускающий пассажиров по переходу мент решил, что шум с перекрытой на плановый ремонт станции ему померещился, и заленился спускаться вниз перепроверять. Иначе он бы увидел катающегося по полу и отчаянно хрипящего предсмертные матюги Самуила Яковлевича Берладского, и хищно мечущиеся вокруг Самуила Яковлевича три непроглядных пятна. Тени, рожденные тремя фонарями, установленными в конце (или вначале — смотря откуда считать) нижней площадки.