Лейтенант несмело кашлянул.

— Простите…

Девка нехотя оторвалась от увлекательнейшего занятия. По выступившим на лбу капелькам пота было видно, как она умаялась. Грудь под свитером тяжело вздымалась, а рука, державшая прут, затекла. Девка была симпатичной и молодой, ее было жалко.

— Не ожидал, что в подобных местах работают такие симпатичные девушки, — жуирно подколол лейтенант.

— Издеваетесь? — не приняла комплимента девка, — а жить на что-то надо? Почему вы все считаете нас монстрами? Я лично вообще никого зря не бью, потому что когда бьешь, то жалеешь. А с жалостью можно палку перегнуть. Любой дурак знает, что, например, детей можно бить только голыми руками, а мужчин не стоит бить ножом или ногами, они от этого звереют. А вот животные — выносливы. Правда, как показывает практика, это не всегда так.

Михаил Игнатик не удержался:

— А что, — он кивнул на пса, — во всех питомниках такие методы?

— В зависимости от задачи, — выдохнула девка, утерев руки о темно-синие джинсы, — одни хозяева хотят сторожа, другим верного друга подавай, третьи — слугу. Мы работаем, как бы это сказать, с серьезными людьми, которым охрана нужна. А вы, собственно, кто? — полюбопытствовала красавица, — из газеты? Или общества защиты животных? Имейте в виду, у нас все законно, все по лицензии.

— Да нет, нет, — обезоруживающе улыбнулся лейтенант, — я лицо частное, но не совсем праздное. Вот, подарил племяшке собачку, а ее, дрессировать надо. В смысле — псину.

— А, извините. А то достали нас, видите, всякие грин-пис-писовцы.

— Что ж вы мне так сразу и стали о методах говорить? — удивился лейтенант.

— Да что их, отрепьев, бояться?

— Ну, — оглянулся лейтенант, — а если они это, недозволенными методами?.. Вы же здесь одна…

— Не совсем. Вон там, видите, хибара, как хлев? Там напарник работает.

— Хороший специалист? Извините, это не простое любопытство…

— Я поняла. Идемте.

Девица направилась в сторону хлева-барака, лейтенант рысцой поспешил за ней, приятно шурша прелыми листьями. Избитый пес следил за удаляющейся парой с безнадежной тоской в умных глазах. Он знал, что девка обязательно вернется.

Внутри халупы было полутемно, сыро и воняло гнилой смесью объедков и псины. Через внушительные щели пробивался дневной свет. Собаки содержались каждая в своей клетке, будто лошади в стойлах, и тревожными взглядами провожали проходящих. Откуда-то доносились истеричные визги и ошалелое, отчаянное мяуканье.

— Вы здесь что, и кошек дрессируете? — задал дурацкий вопрос лейтенант, которому уже очень хотелось вернуться на свежий воздух.

— Типа того, — ответила красавица и распахнула железную дверь.

Будто в желудке раздавилось неосторожно проглоченное целым куриное яйцо, и скорлупа заскребла по пищеводу — лейтенант почувствовал, что его сейчас вырвет.

На застеленном соломой полу стояла длинная, как коридор, огромная, в человеческий рост, клетка. Внутри клетки невысокий мощный мужик в костюме охотника на вытянутой руке держал авоську, которая бешено трепыхалась, терзаемая тремя бультерьерами сразу. Внутри авоськи проглядывали куски мяса и окровавленная пушистая рыжая шерсть. Бультерьеры казались сошедшими с ума. Они возбужденно и глухо рычали, защемляя челюсти на терзаемой плоти. Тупоносые морды блестели от крови, маленькие свиные глазки горели лихорадочным огнем, псины напоминали размножившихся делением Князей тьмы из фильмов ужасов.

Лейтенант пошатнулся.

— Рубен! — позвала напарника девица.

— Я занят! — рявкнул мужик, обернувшись к двери в анфас и успев продемонстрировать свирепое лицо туземца-каннибала, окаймленное черной топорщащейся бородой.

— Он собак натаскивает, — равнодушно пояснила девка, — так что сегодня вам с ним потрындеть не выгорит.

Лейтенант кивнул и рывком бросился из помещения. Не стесняясь девки, не рассуждая, как он сейчас выглядит, Михаил Игнатик промчался между собачьими клетками, вывалился на благодатно свежий воздух и бухнулся на колени. Михаил сипло дышал, в животе кишки сворачивались в дулю. Мишке казалось, что его вывернет собственными кишками наизнанку. Но этого не произошло.

Михаил приложил руку к бешено бьющемуся сердцу, как бы пытаясь унять его. И за время спортивной карьеры, где ему подобные были подопытными кроликами, и в школе МВД Михаил Игнатик видел всякое, и считал, что уже ничто не может вывести его из равновесия, а если такое случится, он, наверное, возненавидит себя и будет презирать за слабость до конца дней. Тем больнее было понять, что с этим эпизодом все человеческое в нем начинало постепенно замирать. А может, это просто шок?

Красавица стояла рядом и курила, дожидаясь, пока парень оклемается. Поймав первый же осмысленный взгляд лейтенанта, она произнесла:

— А по поводу вашей собачки — мы могли бы с ней поработать. Какая, вы сказали порода? Кобель, сука?

— Нет, спасибо… Боюсь, для ребенка это получится слишком крутая морда. Если только…

— Что?

— Ну, может, у вас есть еще сотрудники.

Девка оскорбилась непризнанием ее и Рубеновых профессиональных качеств:

— Есть один переселенец, которому после Степанакерта, когда на его глазах его же детей в доме завалило, ничего не страшно. На голову, правда, поехал, и методы у него соответствующие. Совсем зверюга.

У тяжелой ржаво-коричневой двери мутнела зеленая табличка, истыканная рельефными буквами. Всяк входящий с надеждой вперивался в эту табличку, не иначе, как по-японски, прищурившись. Собственно, общий смысл втиснутых в жлобский формат предложений сводился к тому, что именно здесь изволит обитать Общество защиты прав потребителей. Гуманнейшая в точном смысле этого слова организация, которая имеет шансы пережить саму матушку Россию: иски одураченных потребителей приносят отнюдь не шуточный доход.

Пепел с силой толканул дверь. «Не фигово бы смотрелась вторая объява — типа смажь меня», — подумал он, и тут же поймал на себе ревнивые взгляды начинающейся с порога очереди. Пожилая дама с собачкой на руках сморщилась кисло, будто ей в рот выжали целый лимон:

— Молодой человек, дверью скрипеть не надо.

Пропустив конструктивное замечание мимо ушей, Пепел обозначил попытку протиснуться вперед.

— Куды прешь без очереди?! — дернула его за плечо сухопарая высокая шатенка, можно сказать, воплощенное изящество, лет примерно сорока пяти.

— Пардон, мадам, — поклонился Пепел, еле сдерживая смех.

— Да ладно уж… — пробурчала та, и отвернулась с подчеркнутым безразличием.

— Нет, не ладно! — возмутился боевого вида старикан, прислонился к стенке и сипло закашлялся, — не ладно!

— Да подождите, — нетерпеливо вступилась шатенка, — Вы, простите, по какому поводу?

— А тут по разным бывают?

— А как же, например, здесь — все с жалобами на телемагазин. Нет, подумайте только, продали мне средство для коррекции фигуры, и что? Как была, так и осталась, — хмыкнула жердеподобная шатенка почти задорно. Видимо, берегла агрессию на будущее.

Весь хвост очереди, голова которой скрывалась где-то за ближайшим углом, моментально оживился и загалдел на все лады. Пепел решил, что телемагазин он разнесет как-нибудь в другой раз, и, сопровождаемый жалобами на оголтелых телемошеников, прицелился на второй этаж.

— А у меня подушка ортопедическая! Полтинник баксов! На вторую же ночь — гречневый блин! Я звоню, бабло верните, а меня «на» посылают! Я им за это «на»… — кряхтел дедок.

— А суперострые ножи?! — взвизгнула дама с собачкой, — стала булку резать, так этот мачете мне пол стола пропахал! Хоть две половинки склеивай!

— Тише, тише, граждане потребители, — делая представительное и непроницаемое лицо, бормотал Пепел, — со всеми разберутся, всех уважат…

— Вы уж — пожалуйста, — напутствовала вдогонку затрапезного вида тетка, стоявшая ближе к голове очереди.

«Неужели становлюсь похож на начальника?», — засомневался Пепел.

На втором этаже было уже потише, и очередь скопилась покороче, человек в тридцать. Здесь тихие люди осторожно шептались о заокеанских исках к табачным компаниям и отечественных секретах прокладки фановых труб при долевом строительстве. Какой-то то ли лысый, то ли бритый штымп пер в одинокую дверь в конце коридора.