Иногда мне надоедает путешествовать. Я понимаю, как странно звучит подобное признание из уст самого непоседливого землянина всех времен, но факт остается фактом — иногда так хочется, вернувшись на Землю, понежиться на берегу Средиземного моря и потолковать о политике не с какими-нибудь жукоголовыми обитателями Сигмы Ориона, а с нормальными израильтянами, твердо знающими, чем левый Амнон Бук отличается от крайне правого Иосифа Фрумкина. Осуществить свою мечту мне однажды все-таки удалось — после того, как я помог обитателям планеты Ирикап справиться с нашествием космических тараканов. Когда-нибудь я расскажу об этой истории подробнее, а сейчас лишь упомяну, что обрадованные ирикапские аборигены сообщили о моем подвиге моему же начальству, и оно (даже у начальников случаются проблески разума!) позволило мне отправиться в краткосрочный отпуск. Куда? Кто-то, возможно, полетел бы на Вирму — там замечательные, не облагаемые налогом, солярии. Кто-то, возможно, решил бы пострелять межзвездных лебедей в системе Пунакордислокарии. А я понял, что, если не полежу на средиземноморском пляже, то следующие полвека будут для меня не в радость. Так я оказался на Земле. Более того — в крупнейшем земном мегаполисе Тель-Авиве. И еще точнее: на пляже перед отелем «Великий Израиль», где руководство компании заказало для меня номер «люкс», вспомнив неожиданно о моих немерянных заслугах перед отечеством. Честно говоря, я бы сам хотел услышать, в чем эти заслуги состояли, но никто не удосужился меня с этим списком ознакомить. Именно на пляже в Тель-Авиве и произошла со мной одна из самых странных историй в моей жизни — вот уж действительно, никогда не знаешь, где тебя ожидают приключения. Итак, лежу я на песке, завезенном с Марса еще в начале XXI века, и ни о чем не думаю. О чем мне было думать, если моя любимая жена Далия все еще ждала меня в межзвездном разведчике где-то между орбитами Марса и Юпитера и воображала, что я в конце концов вернусь к ней и заключу ее в свои мужественные объятия? Неожиданно чья-то тень загородила от меня солнце и чей-то низкий голос сказал: — Неужели я вижу самого Иону Шекета, великого путешественника? Я приоткрыл один глаз и увидел склонившегося надо мной мужчину лет сорока, выбритого по современной моде: правый ус был вдвое длиннее левого, а борода пострижена на манер древних ассирийцев, которые, по-моему, понятия не имели о том, что бороду можно время от времени подравнивать. Разговаривать с незнакомыми людьми мне не хотелось, и я сказал: — Нет, я не Шекет, я другой… — …Еще неведомый изгнанник, — закончил незнакомец цитатой из классика и продолжал, будто не видел на моем лице гримасы недовольства: — Мое имя Арик Буре, я личный охранник депутата кнессета Нисима Перлова, и это просто счастье, что я вас встретил. — Счастье для Перлова или для вас? — осведомился я. — Для вас, дорогой Шекет! — воскликнул телохранитель. — Для вас, потому что вы сможете пережить приключение, о котором впоследствии напишете в своих мемурах. Услышав о приключении, я сел — это получилось независимо от моей воли, уверяю вас, я вовсе не собирался потакать чьим-то желаниям. Но мой организм просто не в состоянии спокойно реагировать на слово «приключение». — Что случилось? — спросил я, точнее — мой неожиданно взбунтовавшийся организм. — Депутат Перлов, — продолжал охранник, — три дня назад вышел на трибуну кнессета, чтобы произнести речь в защиту аргентинских территорий. — Разве там есть что защищать? — удивленно спросил я, поскольку, по моим сведениям, Аргентина уже несколько лет представляла собой радиоактивную пустыню после того, как над ее территорией устроили воздушное сражение армады Перу и Чили, выяснявшие отношения по поводу территориальной принадлежности островов Зеленого Мыса, которые, как всем было известно, давным-давно перешли под протекторат Соединенных Штатов Израиля. — А как же! — воскликнул охранник. — В Аргентине жили семнадцать миллионов израильтян, они были самыми богатыми людьми в этой стране, а теперь вынуждены жить в палатках и питаться продуктами, которые доставляются из Иерусалима стратопланами «Эль-Аль»! Разве это нормально? — Ненормально, — твердо сказал я, имея в виду, что негоже такому большому числу граждан Израиля отправляться в поисках лучшей жизни на другой конец земного шара (если, конечно, отвлечься от того, что у земного шара по определению не может быть другого конца). — Вот видите, вы согласны с депутатом Перловым! — воскликнул охранник, имея в виду, по-моему, совершенно другую мысль. — Значит, вы непременно должны помочь! — В чем? — вздохнул я, поняв уже, что мне так и не дадут полежать на солнце, не думая ни о политике, ни о женщинах, ни даже о будущих приключениях. — Видите ли, — принялся объяснять охранник, — депутат Перлов, как обычно, забрался в кокон времени. — В кокон времени? — переспросил я. — Ну… Вы же знаете, дорогой Шекет, как принимают законы в нашем кнессете. Каждый депутат имеет право на речь с регламентом в три минуты. Но что можно сказать за такое короткое время? Только поздороваться и попрощаться. А обругать политического противника? А воздать должное родной партии? А напомнить премьеру, кому конкретно он обязан своим избранием? А выступить против законопроекта, поданного депутатами от оппозиции? Я уж не говорю, что и по теме дискуссии нужно сказать хотя бы два слова! Поэтому вот уже лет двадцать (не понимаю, дорогой Шекет, неужели вы об этом не слышали?) депутаты пользуются коконами времени. Кокон прессует время в десятки раз — депутат произносит двухчасовой спич, а кокон прессует все это в необходимые три минуты. — Разумно, — одобрил я. — Да, но у всякого плюса есть свой минус. Кокон испортился! Возможно, отказал генератор, не знаю. Все поменялось: для депутата проходят три минуты, а в зале кнессета это длится трое суток! Депутат только-только успел обругать своего оппонента, он еще даже не приступил к хвалебному слову в адрес премьера… Если так будет продолжаться, речь свою он закончит только осенью! Депутаты умрут от голода, ведь кокон времени изолирует зал заседаний от внешнего мира. — Так отключите этот кокон, вот и все! — подал я совершенно очевидный совет. — Это невозможно! Раньше случались попытки отключить кокон, чтобы не дать депутату закончить речь, и потому еще год назад кнессет принял закон, запрещающий отключение. Это во-первых. А во-вторых, коконы времени вообще перевели на автономное питание, чтобы ни у кого не возникло соблазна нарушить новый закон. Вот и получается… — Понятно, — перебил я. — А если оставить все как есть? Пусть себе сидят до осени и слушают речь депутата Перлова. — Я же сказал — люди голодают, они просто… — Да, понял. А что говорят специалисты по хронодинамике? — Они пишут уравнения и утверждают, что к будущему году непременно найдут решение проблемы, и тогда следующий состав кнессета сможет заседать спокойно. Следующий состав! Вы понимаете, чем это грозит политической системе Израиля? — А уж как будут себя чувствовать родственники погибших от голода депутатов… — задумчиво произнес я. В мозгу уже начала оформляться неясная идея. Пожалуй, кнессету и лично депутату Перлову действительно повезло, что я оказался в этот критический момент на тель-авивском пляже. — Поехали! — сказал я и направился к своей авиетке, даже не надев брюк. Честно говоря, я начисто забыл об этой детали туалета. Как-то в своих мемуарах я уже описывал, что предстваляло собой здание кнессета. Мы хотели влететь на стоянку через главные ворота, но нас не впустили — охране, видите ли, не понравился мой внешний вид. Кнессет, видите ли, слишком респектабельное заведение, чтобы пускать туда странных личностей в трусах и без удостоверения личности. Сопровождавшему меня охраннику (кстати, его, как оказалось, звали Абрам Иоффе) понадобилось полчаса, чтобы убедить своих коллег пропустить в здание самого знаменитого путешественника во Вселенной. За это время я успел бы слетать на пляж, надеть штаны и вернуться, и только уязвленная гордость не позволила мне этого сделать. Зал заседания был отделен от внешнего мира пресловутым коконом времени, и Абрам сумел провести меня только на балкон. — Ясно, — констатировал я, увидев изможденных депутатов, и на трибуре неподвижную фигуру оратора с воздетой вверх правой рукой. Депутат Перлов, поскольку для него время текло в десятки раз медленнее, чем для его коллег, напоминал памятник известному лет сто назад русскому революционеру, не помню его фамилию. Он был так же лыс, тоже ходил в костюме-тройке и точно так же протягивал вперед руку, призывая народ то ли в коммунизм, то ли еще куда-то в равно неизвестном направлении. — Отойдите, — попросил я Абрама. Мне нужно было пространство для маневра, поскольку единственное, что я мог предпринять в подобном случае — это создать третье поле времени, надеясь на то, что оно нарушит работу кокона. Охрана кнессета спешно отошла от меня на такое расстояние, будто я собирался взорвать бомбу весом не меньше двух тонн. Я включил генератор времени, который все время ношу с собой и поставил указатель на нужное деление. Я обнаружил, что стою на трибуне кнессета. Я с удовлетворением отметил, что это действительно тот кнессет, который был мне нужен — израильский парламент конца XX века. Я видел перед собой известные по видеозаписям лица Нетаниягу, Шарона, Барака, Эйтана, Зеэви — всех великих политиков того времени, о которых народ Израиля давно сложил оды и поэмы. У меня было ровно двадцать секунд времени, и я сказал: — Господа предки, имейте в виду, в наших учебниках написано, что Израиль не отдал арабам тех территорий, которые они хотели получить. Поэтому хочешь-не хочешь, а… Двадцать секунд истекли, и реле выбросило меня назад в 2074 год. Надеюсь, что депутаты меня поняли. Впрочем, поскольку о моем появлении в зале заседаний в 1998 году ни один учебник не упоминает, думаю, что никто из депутатов (даже сам Нетаниягу!) не понял, что за личность вдруг появилась на трибуне и, сказав невразумительную фразу, исчезла. Но цели своей я все-таки достиг: созданное мной давление поля времени разорвало кокон, бедняга депутат Перлов от неожиданности потерял дар речи, а депутаты, которые обрели вожделенную свободу, тут же приняли во всех трех чтениях закон о запрещении пользоваться коконами времени на заседаниях кнессета. С тех пор депутаты нашего парламента строго соблюдают регламент — все они не доверяют друг другу, и каждому кажется, что его политический противник непременно пронесет в зал заседаний карманный вариант кокона. Что до меня, то никто и не подумал хотя бы сказать мне «спасибо». Я тихо вернулся на пляж, где и обнаружил, что в мое отсутствие кто-то стащил всю мою одежду. Я, естественно, бросился в погоню за ворами, но это, извините, уже совсем другая история.