В ожидании заказанных напитков я потчевал депутата от Ликуда господина Ниссима Кореша рассказом о том, как на заре туманной юности возил оружие палестинским переселенцам, чтобы им было сподручнее выяснять отношения со своими единокровными братьями. — Интересно, — протянул Кореш, — но вы обещали рассказать о том, как брали Вашингтон с бригадой «Голани». — С бригадой «Голани»? — удивился я. Мне почему-то всегда казалось, что это были десантники из «Эскимо», и не бригада там была, а целый корпус, все-таки не поселок брали, а столицу дружественного государства… Вот что делают слухи, — подумал я, — если их вовремя не корректировать. — Нет, — сказал я. — О Вашингтоне я расскажу, когда получу свою колу. По-моему, официанты в кафе кнессета перешли на самообслуживание: они обслуживают себя. Посмотрите-ка, вон тот робот с телескопической антенной — он, кажется, решил сам выпить кофе, заказанный господином за крайним столиком. Кстати, кто это? Знакомое лицо… — Это, — уважительно произнес Кореш, — Хаим Бозон, председатель еврейской общины Ганимеда. Черт возьми, как я сам не узнал? Ну естественно, характерная шишка на удлиненном черепе, похожем на кривой огурец! Да и фигура характерная — двойное туловище с четырьмя так называемыми руками, больше похожими на щупальца осьминога, если бы, конечно, осьминог мог своими щупальцами, как господин Бозон, держать сразу четыре стакана с соком и пить поочередно из каждого, а то и изо всех сразу. — Бозон, Бозон… — сказал я, вспоминая золотые деньки собственной молодости. — Конечно, он меня не узнал, столько воды утекло. Впрочем, точнее сказать — аммиака, поскольку на Ганимеде именно аммиак течет по главным речным руслам… — Вы и на Ганимеде были? — уважительно сказал Кореш. — Тоже с десантом? — Нет, нет! — я даже замахал руками от возмущения. — Исключительно мирная миссия! Это было… ну да, я как раз отслужил в армии и решил повидать мир, как это обычно делают молодые израильтяне. Когда-то они отправлялись в Непал или Таиланд, где самым модным развлечением были местные тюрьмы, столько впечатлений на всю жизнь! Но в мои годы молодежь предпочитала спутники больших планет. Тюрем там не было, а если и были, нам их не показывали, и потому мы развлекались совсем иначе. — Расскажите, — попросил Кореш, откинувшись на спинку кресла, которая тут же наподдала депутату так, что бедняга вынежден был сесть прямо. — Расскажите сначала о Ганимеде, а то, как я понимаю, напитков мы дождемся только после того, как с Луны завезут новую партию. — А что, партии нам уже завозят с Луны? — удивился я. — Своих недостаточно? — Более чем! — воскликнул депутат. — Нет, я имею в виду не политические партии, вы ж понимаете… — О, простите, — смешался я. — Значит, вам интересно, чем я занимался после того, как армия после трех лет беспорочной службы вышибла меня из своих рядов под предлогом того, что бездельничать можно и на гражданке? — Конечно, интересно! — Пожалуйста, — я собрался с мыслями, провожая взглядом очередной стакан с соком, выпитый бездонным ганимедянином. Отобрать бы у него бутылку и… Нет, это было чревато межпланетным скандалом. Пришлось облизать пересохшие губы и приступить к рассказу. — Когда мы с приятелем прилетели на Ганимед, — начал я, — там обосновалась всего одна колония с Земли, не принадлежавшая ни одному конкретному государству. Несколько человек из Соединенных Штатов, несколько — из России, один украинец, два японца, еще кто-то… Ученые, сами понимаете, кто еще мог высидеть на Ганимеде два года, положенных по контракту? Мы-то с Амиром прилетели на две недели повеселиться и погулять по аммиачным руслам. Доставил нас планетолет «Алексей», который шел курсом к кольцам Сатурна, и он же должен был подобрать нас на обратном пути ровно четырнадцать стандартных суток спустя. Ну, приземлились мы — в скафандрах, естественно, мы же падали с высоты стационарной орбиты, три часа падали, было время осмотреться — и немедленно принялись разоблачаться. А почему бы нет? Небо густо-зеленое, солнце как красное червивое яблоко, и белые скалы кругом — красота! Особенно после полета в тесном корабле, где даже танцы устраивают в привязанном к поручням состоянии… Не успели мы с Амиром расстегнуть шлемы, как услышали над самым ухом истошный крик: — Эй, с Земли, вам что, жизнь надоела?! Остановились, огляделись — никого. А тот же голос продолжал вопить, будто его обладателю приставили к горлу острый длинный нож: — Шлемофоны закрыть, идти только по дорожке, раз-два, раз-два! Совсем как в армии! Вы ж понимаете, не для того мы демобилизовались, чтобы выполнять нелепые приказы всяких… в общем, неизвестно чьи. Но и рисковать жизнью тоже не хотелось, а потому мы приняли компромиссное решение: шлемофоны закрыли, но пошли, естественно, не по дорожке, а напрямик, через белое аммиачное поле. Мы очень быстро поняли свою ошибку, но было уже поздно: аммиачный снег почти как вода — не успели мы сделать и двух шагов, как потонули и оказались в белой мгле, полностью потеряв ориентиры. Кстати, испуга мы не испытывали — в конце концов, для чего мы сюда летели, если не за приключениями на свою голову? Вытащили нас два с половиной часа спустя. Четыре странных палки подняли меня над поверхностью аммиачного поля, и я, честно скажу, обомлел, потому что впервые в жизни оказался лицом к лицу с инопланетянином. Ну, лицо — это слишком вольно сказано, вы же знаете, что такое лицо жителя Ганимеда, да вот хотя бы посмотрите на господина Бозона, который, как я вижу, выдул уже весь запас соков этого славного питейного заведения, а потому нам с вами, депутат, на напитки рассчитывать не приходится… Так о чем это я?.. Ах, да, лицо. Я рассчитывал, что нас спасут ученые со станции, а передо мной оказалось это неземное создание и прошепелявило своим ртом, расположенным на макушке из-за какой-то странной прихоти природы: — Господина хороша себя ощущовывает? — Хороша, — сказал я. — С кем имею честь? Не подумайте, что я такой уж джентльмен, это я просто от неожиданности ляпнул. Но ганимедянин принял мой вопрос за чистую монету и заявил: — Честь имеется называется Аббин Биурак. Заходи, гостем будешь. Несколько последних слов господин Биурак явно выучил наизусть, потому что произнес их безо всякого акцента. Вы когда-нибудь возражали, когда инопланетное существо о двух туловищах, четырех руках и голове, подобной кривому огурцу, приглашало вас посетить с официальным визитом его скромное бунгало? Или ранчо, или коттедж, или как там это все у них называлось. Вот и я не отказался, тем более, что еще пятеро жителей Ганимеда неподалеку занимались препровождением в гости моего друга Амира. Ученые-колонизаторы (или, может, правильнее — колонисты?) не подавали никаких сигналов, и я последовал по тропинке между двумя аммиачными холмами, строго следуя указаниям господина Аббина. А может, уже и не Аббина, все они как-то успели перемешаться, и я уже не знал, кто из сопровождавших — тот, кто откопал меня из аммиачного плена. Так мы и стали гостями корренных ганимедян. Неплохие ребята, главное очень любили слушать. Я уж не знаю, что там рассказывали о Земле господа ученые со станции, но в головах наших хозяев царила полная каша, причем совершенно некошерная, поскольку сведения о коммунистических реформах в Колумбии перемешались у них с неоколониалистскими переменами в Южном Уэльсе, что, как вы прекрасно знаете, совершенно несовместимо! — Вы кто откуда есть быть? — спросил господин Аббин (а может, и не Аббин), когда нам позволили наконец снять шлемы и предложили отведать мороженого фрумбеля в соку мороженого баргеля. — Мы есть быть из государства, которое называется Израиль, — сказал я, а Амир кивнул. — Израиль есть самое сильное государство на Ближнем Востоке, а поскольку вы наверняка не отличаете Ближний Восток от Дальнего Севера, то можете считать, что Израиль есть самое сильное государство на Земле. Если и ошибетесь, то Бог вам простит. И тут господин Аббин задал тот самый вопрос, с которого и начались наши муки. — Что есть быть Бог? — спросил он. Я, господин депутат, человек нерелигиозный. С Богом у меня отношения довольно натянутые, причем не по моей вине, он сам виноват, потому что ни разу не изволил показаться мне, чтобы я лично удостоверился в его существовании. Но ведь одно дело — наши личные отношения, и другое попытка объяснить основы еврейской религии господину Аббину Биураку и его друзьям-аборигенам. Амир, кстати, был более подкован в этом вопросе: он соблюдал кашрут и чтил субботу, в скафандре он привез на Ганимед двухнедельный запас кошерного питания, а суббота как раз начиналась через час или два. Поэтому я предоставил своему другу объяснять, чем отличается свинья от коровы, учитывая, что ни один житель Ганимеда не знал, чем корова отличается от человека. Но Амир справился, и заняло у него это ровно столько времени, сколько оставалось по его часам до наступления субботы. Я не знаю, господин депутат, чем занимались на Ганимеде господа ученые со станции. Возможно, только тем, что объясняли аборигенам первый закон Ньютона. О религии они не имели ни малейшего представления. О евреях — тем более. О заповедях — подавно. О кашруте с субботой и говорить не приходится. А когда Амир принялся объяснять нашим хозяевам, что такое есть быть обряд брит-милы… — Желаем быть стать находиться евреями, — неожиданно заявил господин Аббин и принялся внимательно осматривать собственное тело, будто видел его впервые в жизни. Как вы думаете, что он искал с таким воодушевлением? Вот именно — ту часть, которую можно обрезать и стать, наконец, евреем. Так я вам скажу — он такую часть на своем теле не нашел. По секрету: как мы потом узнали, размножаются ганимедяне простым делением, и потому стать евреями им не светило ни в коем случае, ибо что главное? Евреем делает живое существо способ размножения, господа, ибо при любом другом способе никакие договора с Творцом невозможны в принципе! Можно сделать евреем испанца или даже аборигена с острова Папуа. Но вы никогда не сделаете евреем амебу, даже если она будет в сто крат разумнее вас самих! Раввинаты наши уже потом обеспокоились этой проблемой, а нам-то с Амиром пришлось решать ее в полевых условиях, и мы, я вам скажу, вышли из положения с честью. Когда через трое суток нас отыскала наконец поисковая группа со станции, все население Ганимеда уже успело перейти в иудаизм, где и пребывает до сих пор, как я могу судить по господину Бозону, в прошлом — Аббину Биураку, председателю еврейской общины этого спутника Юпитера. — И как же вам… — начал депутат Кореш. — О! — воскликнул я. — Все оказалось проще, чем мы думали. У ганимедян, видите ли, великолепные способности к регенерации, что очень важно в суровом климате Ганимеда, где отморозить себе любой член — раз плюнуть. Так если они способны восстанавливать отмороженную руку или ногу, то почему бы, поднатужившись, не вырастить на своем теле орган, который точно соответствовал бы человеческому аналогу и с которым можно было бы совершить необходимые манипуляции, сделав, наконец, ганимедян евреями? Проблема была только в том, чтобы выбрать место на теле, где этот орган отрастить. Но, как видите, господин депутат, с этим они справились и без нашей помощи. — Так эта штука, которой Бозон поддерживает стакан с соком, и есть… воскликнул ошеломленный депутат. — Она самая! — подтвердил я. — И, как я посмотрю, обрезана в точном соответствии с галахическими правилами. Наверняка у них на Ганимеде опытный моэль. Кстати, со временем ганимедяне научились не только обрезать этот предмет, но и правильно использовать его по назначению. — Серьезно? — удивился депутат, но тут наше внимание было отвлечено от господина Бозона, поскольку в зале появился наконец официант с подносом, на котором стояли запотевшие сосуды с кока-колой, удивительным лунным напитком, о котором я мог бы рассказать столько, что… Впрочем, это уже другая история.