– И с этим тоже ко мне не цепляйся, – отрезала Яна. – Если не хочешь, чтобы я сию же минуту ушла, давай говорить о чем-нибудь другом.

– А ты думаешь, – усмехнулся я, – мне не стоит хотеть, чтобы ты ушла?

Она покраснела, но набралась-таки смелости:

– Да, думаю, что не стоит.

– Звучит многообещающе, – сказал я раздумчиво, – и даже обязывающе.

Ее лицо окончательно залил пурпур.

– Перестань, Честмир, а то я и правда уйду.

– Моя жена, – сказал я, – всегда называла меня Честмиром, когда особенно любила.

– Зузанка Черная?

– Нет, Геда, та, с которой я развелся. Зузанка, наоборот, звала меня Честмиром, когда злилась.

– Интересно, – саркастически сказала Яна. – А как звучит имя Честмир у меня?

Я пожал плечами.

– Откуда я знаю? Время покажет.

– Ты что-то слишком самоуверен.

– Да нет, – сказал я, – ничего подобного. Но ведь всем известно, что рано или поздно тайное становится явным.

– Как же, как же, – сказала студентка первого курса философского факультета, – даже кантовская «вещь в себе» познаваема в тех отношениях, в каких она является нам.

– Очень может быть, – сказал я, пожав плечами. – Я-то учился на юридическом…

– И окончил?

– Нет.

– Почему?

– Потому что мне было неинтересно.

– А то, чем ты занимаешься, тебе интересно?

– А чем таким я занимаюсь? – спросил я осторожно.

– Ты играешь и пишешь тексты, – сказала Яна, – насколько мне известно. И это, значит, тебе интересно.

– Этого я не говорил. Но ты, кажется, знаешь обо мне все.

– Не все, – сказала Яна, – но кое-что. Совсем немного. Не знаю, например, сколько девушек было у тебя до меня.

– А ты моя девушка?

– Не знаю, – рассудительно сказала Яна, – не знаю, стану ли ею.

– Уф, – выдохнул я, – для меня это слишком. – Я посмотрел на свою пустую рюмку. – Закажем еще?

– А что, – Яна осторожно отодвинула обе наши рюмки, – у тебя дома разве нечего выпить?

– Да у тебя целая куча клевых записей! – радовалась Яна, стоя на коленях и роясь в ящике, который обычно был засунут под тахту.

– Хочешь потанцевать?

После того провокационного вопроса, который она задала мне в «Ядране», мы практически больше не сказали друг другу ни слова. Дальше шло все четко и в быстром темпе. Я расплатился, мы взяли в гардеробе наши пальто и поехали ко мне на Петршины. В такси я попытался обнять Яну. Она не протестовала, пока моя рука лежала на ее плечах, но, когда эта рука попыталась соскользнуть на талию, Яна меня оттолкнула.

С одной стороны, я был раздражен, с другой – не понимал, чего эта девица добивается.

– Так ты танцуешь?

– Ну конечно, – сказал я.

– Тогда я врублю Джеймса Ласта? – Она вопросительно обернулась ко мне.

– Но это же совершенно тупая музыка, – устало возразил я. – Она тебе нравится?

Записей у меня и впрямь было много. Кассета с Ластом оказалась среди них только потому, что я переводил для Пилата два его текста.

– Но под нее хорошо танцевать.

– А ты действительно хочешь танцевать? – удивился я. – Здесь?

Моя однокомнатная квартирка подходила для чего угодно, но все-таки до танцзала ей было далеко.

– А ты нет? – Яна разочарованно вложила кассету и включила магнитофон.

Когда мы вышли из такси, она спросила только:

– Вот, значит, где ты живешь?

– Да, – ответил я, – микрорайон Петршины, дом гостиничного типа, и мы должны вести себя тихо. Дом панельный, а у меня кошмарные соседи.

Я вспомнил об инженере Визнере.

– Над чем ты смеешься? – спросила в лифте Яна.

– Ты меня, наверное, не поймешь, – сказал я. – Просто иногда человеку может очень пригодиться то, что у него любопытные и вредные соседи.

– Уже десять, – посмотрел я на часы, – во сколько ты должна быть дома?

– Не бери в голову.

– Ты же мне рассказывала, какая ты примерная дочь.

Лифт остановился на моем девятом этаже. К сожалению (на случай, если бы мне на этот вечер тоже понадобилось алиби), мы никого не встретили.

– Как у тебя противно! – провозгласила решительно Яна, едва я зажег свет.

– Это же почти общежитие, пойми, – сказал я.

– Все равно противно, – настаивала она. – А что мы будем пить?

С воскресенья я пополнил запасы в холодильнике.

– Розового нет, но, может, ты выпьешь красного?

– Гм. – Она опять приняла крайне глубокомысленный вид. – Я бы выпила виски.

Тем не менее для начала она решила потанцевать.

– Сделай тише, – попросил я.

Под белой шубкой на Яне был брючный твидовый костюм, а под жакетом – облегающий жилет; шею охватывал металлический обруч.

– Ну, иди же, – сказала она и протянула ко мне руки.

Безо всякого энтузиазма я поднялся с кресла и обнял веснушчатого распорядителя бала.

– Яна…

– Не прижимайся ко мне, – нахмурилась она, – это глупая музыка, я поставлю что-нибудь быстрое…

Она выскользнула из моих объятий и стала возиться с магнитофоном. Ко мне подбиралась усталость, которую усугубляла активность этой девицы.

– У тебя такой вид, будто ты хочешь спать… И ты зевнул, – обиделась она.

– Ну и что? – буркнул я. – Может, я действительно устал, и, может, есть целая куча причин, чтобы…

Это была быстрая мелодичная музыка, и мы не касались друг друга.

– Может быть, – сказала Яна. – В твоем почтовом ящике что-то лежит, если это тебя интересует.

– Ты вычислила мой почтовый ящик? – искренне удивился я.

– Пока ты искал ключ от лифта, – пожала Яна плечами, – я на него взглянула.

– А вдруг там что-то страшно важное? – нахмурился я.

– Так иди посмотри.

– А когда тебе надо домой? – намекнул я и вновь откровенно зевнул.

– Не сейчас, – сказала Яна, – так что не волнуйся и иди. Я подожду.

Я пошел. И опять ни на лестнице, ни внизу в вестибюле никого не встретил. Теперь я уже обращал внимание на такие детали. В ящике лежала сложенная телеграмма. Неужели опять от Геды? Нет, не от Геды. На этот раз от Камила. «В пятницу в десять запись на радио.

Я покрутил головой. Вылетать из группы Камила как раз тогда, когда она наконец-то начинает записываться… Мятую телеграмму я сунул в карман и поехал наверх. Дверь я оставил полуоткрытой. Как будто ничего не изменилось. Я видел узкую щель, но в квартире было темно. Может, Яна убежала, пока я поднимался на лифте?

– Я здесь, – раздалось из темноты. – Не зажигай свет.

Я закрыл дверь и услышал шорох. На кресле лежал твидовый костюм, а тахта была расстелена. Медленно, ни о чем не думая, я разделся.

– Нет, – прошептала Яна.

Я влез к ней под одеяло и тут же попытался ее обнять.

– Расскажи мне что-нибудь интересное, – сказала она тихо и отодвинулась к стене, – и веди себя хорошо.

Проснулся я не очень поздно, но рядом со мной никого не было. Часы показывали восемь. На столе все еще стояли две рюмки. Когда же она ушла? Выбравшись из-под одеяла, я в недоумении застыл на ковре. Между рюмками лежали ручка и салфетка, на которой было написано: «Люблю, ты вел себя хорошо. Позвони».

Постепенно мне припомнились события прошедшей ночи. Как только она мне отказала, я вылез из постели, надел пижаму и закурил. Потом позвонила Геда. Яна, должно быть, слышала каждое мое слово.

– Что нового?

– Ничего, – сказал я.

– А ты говорил с капитаном?

– Я не могу так сразу, – объяснил я.

– Ты случайно не плюнул на это дело? – с беспокойством осведомилась моя бывшая жена. – Ты же сказал мне, что отыщешь капитана и…

– У меня сейчас нет особого желания разговаривать, – грубо перебил я ее, – завтра созвонимся.

– Ты один?… – Она недоумевала.

– Нет, – сказал я.

И услышал, как на другом конце провода она швырнула трубку.

– Это звонила твоя бывшая жена?