— Откуда ты знаешь, что это его телефон?

— Потому что, будучи пессимистом, я просто не в состоянии поверить, что убийца был так любезен, что предоставил нам свой сотовый для опознания.

Логан опустил телефон в пакетик. Потом через пластик нажал кнопку определения последних звонков — с номера и на номер.

— Время смерти десять минут двенадцатого, — сказал он, поворачивая сотовый так, чтобы Нучителли могла его видеть. — Плюс-минус. — Он записал в блокнот номер последнего звонка и передал телефон сержанту: — Нам потребуется полный список всех номеров, которые он набирал. Начни с последних суток. — И он опять повернулся к Нучителли: — А что нам известно об убитом?

Но Нучителли лишь покачала головой:

— Ведь ты меня знаешь, Логан. Наша работа тяжелая и без того, чтобы вникать, кто и что.

— А как мы узнали о случившемся?

— Соседка позвонила. Ее сейчас там в чувство приводят. Очень уж расстроилась. — Нучителли ткнула в сторону соседней комнаты, куда вел дверной проем без двери. — А Родригес в кухне.

Логан отправился в кухню. Небольшого роста латинос стоял, наблюдая, как сержант пытается снять отпечатки с дверных ручек задней двери — наружной и внутренней. Генри Родригес возглавлял криминалистическую лабораторию городской полиции Сиэтла. Маниакально педантичный, он не упускал ни малейшей детали. В деле, где счет идет на микроны, а значение имеет каждая мелочь, такой человек был незаменим.

Когда Логан приблизился, Родригес повернулся к нему и изумленно указал на его ботинки:

— Бахилы. Почему ты никогда ими не пользуешься?

— Прости, Генри. Забываю положить в машину. Есть что-нибудь стоящее?

Родригес досадливо мотнул головой:

— Что-нибудь стоящее, Логан, всегда есть. Надо только это найти. Отпечатков пальцев здесь уйма. Но принадлежат ли они убийцам — не знаю.

— Убийцам? Разве их несколько?

— Я бы предположил двух. Перед дверью на рыхлой земле отпечатались два разных следа от башмаков. Судя по глубине отпечатков, ретировались они бегом, спрыгнув с заднего крыльца. Отпечатки разные, и это четко видно. Один — словно бы от теннисной туфли размера, как мне кажется, восьмого. Другой — от ботинка. Этот побольше. Двенадцатого размера. Видимо, человек этот более крупный.

— А отпечатком жертвы один из них быть не может?

— Вряд ли. Следы свежие. — Родригес ткнул пальцем в сторону трупа. — А у него на ботинках нет земли, и это кроссовки десятого с половиной размера. Снимем слепки и сравним отпечатки с отпечатками других пар обуви в доме.

— А еще что ты знаешь о жертве?

— Это не мое дело, Логан.

— Ну, не в службу, а в дружбу, Генри… Нуч говорит, что ты сказал, будто в полицию позвонила соседка.

— Судя по всему, парень преподавал юриспруденцию в универе Сиэтла. Соседка стукнула к нему в дверь утром — ей был обещан кофе. Когда он не ответил, она решила, что он запамятовал. Отойдя от дома, увидела дальше по улице его машину и решила, что, может быть, он в душе и не слышал. Она вернулась и постучала опять, погромче. Когда он и на этот раз не отозвался, она посчитала это странным и сходила за ключом, который он ей дал.

— За ключом? У них что — был роман?

— Ну, если только как повторение истории Гарольда и Мод.

— Чего-чего?

— Гарольда и Мод. Кино такое есть. Культовое. Классика кинематографа. Двадцатилетний парень влюбляется в восьмидесятилетнюю старуху.

— Похоже, меня сейчас вырвет, Генри. Я ведь поел не так давно.

— И тем не менее. Очевидно, жертва и его соседка обменялись ключами на случай, если вдруг окажутся на улице перед запертой дверью. Знаешь, соседи нередко так страхуются. Она рассказала, что открыла дверь, вошла, окликнула его и тут увидела на полу его ноги. Первой ее мыслью было, что ему плохо, но, подойдя, она увидела кровь. — Он помолчал, глядя на тело. — Слыхал, что они уже связались с его сестрой.

Логан вздохнул.

— Вот уж кому не позавидуешь, — сказал он.

Она ухватилась за край стола, чтобы не упасть.

— Его соседка обнаружила, Дана. И вызвала полицию.

— Нет, — сказала она. — Я говорила с ним вечером. — Она запнулась. Ее охватила дрожь. — Говорила. Мы собирались вместе пообедать. Мне пришлось отменить.

— Дана, Дана!..

— Вчера. Я говорила с ним вечером…

Ноги больше не держали. Она рухнула в кресло, уронив телефон на пол.

— Дана? Ты меня слышишь? Дана?

В ушах — гулкий звон. Предметы в комнате завертелись, странные, незнакомые. Стены кабинета стали теснить ее, наплывать, как в кино, рушиться на нее. Стало трудно дышать. Она почувствовала, как трясется пол, и с этим ощущением вернулась к жестокой реальности. Дверь в ее кабинет широко распахнулась. Вошел Крокет, чтобы устроить ей хорошую взбучку.

— Ты что, считаешь, что можно продолжать без тебя? Это очень и очень отразится на наших делах, ведь…

Она глядела на болтавшийся на проводе телефонный аппарат. Джеймс умер.

Язвительный голос Крокета все лез и лез к ней в уши, и она ненавидела его в этот момент больше, чем когда бы то ни было. Ненавидела, потому что Марвин Крокет воплощал реальность. Это не было кошмарным сном. Ей не суждено очнуться. Это правда. Боль, сдавившая ее грудь, взорвалась, вздыбилась ураганной волной. Как в тумане, она вскочила, накренив стол, — легко, как будто он был сделан из картона. Книги, бумаги, компьютерное оборудование — все поползло вниз и с грохотом рухнуло на пол.

Через несколько часов после того, как она выскочила из кабинета, смутно сознавая происходящее, не в силах поверить в него, в горе и отчаянии, она уже сидела в Медицинском центре Харбор-Вью, глядя, как отражается свет флуоресцентной лампы на глянце крытого линолеумом пола. Рядом с ней сидела женщина-полицейский. Несмотря на уже знакомую ей жестокую реальность окружающего — этой режущей глаза белизны, — какой-то частью сознания она все еще цеплялась за призрачную надежду, что Джеймс жив, что произошла какая-то чудовищная путаница, вопиющая ошибка, которая будет исправлена с пространными извинениями. Но она знала, что в этом ей будет отказано, потому что уже сидела здесь однажды, на той же самой скамье перед кабинетом судебно-медицинской экспертизы в полиции графства Кинг, ожидая, что ей надо будет опознать тело отца.

Ошибки не было. Все было правдой. Ее брат умер.

— Мисс Хилл?

Она подняла глаза. Перед ней стоял хорошо одетый мужчина в сшитом на заказ синем костюме, белой рубашке и галстуке с ромбовидным узором. Похож на адвоката.

— Я детектив Майкл Логан, — представился он.

Она даже не дала себе труда встать.

— Сочувствую вашей утрате. Может быть, хотите чашечку кофе или выпить?

На глаз росту в нем было футов шесть, широкоплечий, лицо молодое, с россыпью веснушек на носу и щеках. Рыжие волосы слегка вились — возможно, от дождя.

— Вы узнали что-нибудь еще?

Он присел рядом с ней на скамейку.

— Очень приблизительно. Мы думаем, что ваш брат вернулся домой примерно в одиннадцать часов и застал в доме грабителя. Видимо, входя, он говорил по телефону, говорил с вами.

Рука Даны поползла ото рта вниз.

— Со мной?

— Ваш номер последним записан на его аппарате. Он позвонил вам в десять минут двенадцатого. И это номер вашего домашнего телефона.

Она опустила взгляд, глядя в глянцевый пол, она припоминала. Она была вымотана и нервничала после посещения доктора и того, что наговорил ей Крокет. А после перепалки с Грантом она совсем обессилела и, закутавшись в одеяло, уснула. Звонок Джеймса разбудил ее.

— Да, — сказала она.

— Вы помните этот звонок? — спросил Логан.

Она кивнула.

— Так, значит, он со мной разговаривал… — Слезы потекли по ее щекам, когда она поняла, что последнее, что успел сделать ее брат, это позвонить ей, чтобы узнать, как она, и заверить ее в своей любви. Детектив Логан подождал минуту, давая ей время взять себя в руки.