— Серьги эти имеют марку, личное клеймо, Майк. Вторых таких на всем свете не найти. Если бы мне удалось отыскать художника, который их сделал, то по записям об уплате он мог бы сказать, кому они предназначались.

— Тип, который занимается поисками повсюду, это тоже понимает, Дана. Вот почему ему позарез нужна серьга. Так что не садитесь на этот самолет.

Он расслышал, как голос на заднем плане объявил о посадке.

— Я должна полететь, Майк. Я должна это сделать.

— Нет. Не должны. Как бы вы ни винили себя за его гибель, что произошло, то произошло. И это было убийство, предумышленное, хорошо спланированное.

— Ворота закрывают. Мне пора.

— Покупатель этих серег знает, кто их изготовил, Дана.

— И поэтому мне нельзя терять время. И это единственный прямой рейс сегодня.

— Тогда он может лететь этим рейсом.

— Мне пора, Майк.

— Скажите только, где это? Куда вы летите? — Он мог бы связаться с тамошней полицией. — Дана, не садитесь в этот самолет! — Он говорил все настойчивее, все убедительнее. — Он меткий стрелок, Дана. — Логан взглянул на часы. — Полетите следующим рейсом. Я полечу с вами.

— Мне нельзя терять время, Майк. Я вам позвоню, — сказала она, и он услышал сигнал отбоя.

— Черт! — Он брякнул трубку и тут же жадно схватил ее, потому что телефон вновь зазвонил. — Дана?

Патрик Мерфи приветствовал его очередной шуткой:

— Мать твою! Знать бы, что ты на рабочем месте, не стал бы так горбатиться, корпеть над очередным твоим делом!

Но Логану было не до шуток:

— Если над моим делом корпишь ты, то ничего хорошего ожидать не приходится.

— Ё-мое! А должен бы радоваться. Мы нашли, как добраться до твоего дружка, Маршалла Коула. У него, судя по всему, подружка в Обернском мотеле живет. И он к ней наезжает, когда охота расслабиться.

— Адрес имеешь?

— Скажи еще, что сомневаешься, знаю ли я, что дважды два четыре!

Маршалл Коул еще раз взглянул в зеркало заднего вида. Ничего особенного, как и все это время с тех пор, как они выехали из мотеля. Он бы уж заметил. Ведь он поглядывал в зеркало каждые десять секунд, не меньше. Он катил по трассе 82, направляясь на юго-восток. Хотя он уже не помнил, когда в последний раз был дома, дорогу он помнил хорошо. Заправится он в Якиме, последнем более или менее крупном городе по пути следования в бог знает сколько миль, потом срежет порядочный кусок, свернув на трассу 84 в северо-восточном углу штата Орегон. А оттуда рукой подать до Айдахо, его юго-восточной части, что возле границ Вайоминга и Юты. Там можно переметнуться на трассу 30, и двумя однополосными дорогами он доберется до Грейса, городка, обозначенного одним лишь врытым в землю четырехфутовым столбом с надписью — так было, когда он покидал Грейс, и, надо думать, ничего не изменилось.

Сейчас, однако, он чувствовал нужду куда более неотложную. Бензин в баке кончался, а кроме того, ему срочно требовалось опростаться, опорожнить кишечник. По утрам желудок его действовал как часы, даже и чашки кофе не требовалось, чтобы внутри все забурлило. Это у них семейное. У его отца был такой же нервный кишечник. Да и у братьев тоже. По утрам они первым делом бросались читать спортивную страничку, а потом — в туалет. Но эта чертова кукла горничная своим стуком в дверь сбила его с ритма, и он уехал, так и не просравшись. Теперь ему захотелось этого с удвоенной силой. Он морщился и ерзал на сиденье, верхнюю часть живота сводило спазмами.

Коул собирался мотануть из Вашингтона сразу же, как только в новостях мелькнуло лицо того человека, но он к тому времени успел прикончить десять бутылок пива и вообще плохо видел в темноте — не то по нервности, не то из-за стигматизма и еще какой-то хреновины, о которой говорил глазник в Костко — дескать, из-за нее он все начинает видеть как в тумане. По ночам фонари и фары машин расплываются у него перед глазами, текут конфетной жижей. Ему бывает трудно следить за дорогой. А рисковать, что его засекут как нарушителя, он не может. Стоит попасть в компьютер — и крышка. Упрячут за решетку, а там явится какой-нибудь хрен с документом таким, что не подкопаешься, — и поминай как звали, сотрут тебя из компьютера, словно и не было такого никогда. Словно и не жил на белом свете.

Андреа Блески спала, задрав голову на подголовник — глаза закрыты, рот открыт. В салоне пахло пивом и ногами. Ее белые шлепки смердели. Кинуть бы их в окошко. Коул крутил настройку, беспрестанно ловя то одну, то другую станцию. И замер, услышав что-то похожее на новости, но это был всего лишь прогноз погоды.

Сказано — дождь, остолоп ты эдакий, так чего так долго трепаться, кому это интересно?

Как он будет следить за «Маринером» в Грейсе? В последний его приезд ни у одного из братьев кабельного не оказалось, и он сомневался, что местная газетенка за это время как-то выправилась — освещала она только матчи местных команд, хотя так ли уж важно, сколько очков принес команде колледжа какой-нибудь Джонни на чемпионате этого захолустья?

Вдали показался оранжевый на синем шар автостанции. Вовремя, ничего не скажешь — спазмы в животе стали совсем уж нестерпимыми. Слава, хрен его, господу и сыну его!

Он свернул на выезд, дождался сигнала светофора и, газанув, махнул через развилку. Похоже, знак автостанции запустил все его внутренние механизмы, как зажженная лампочка запускает выделение слюны у собаки Павлова. В животе так забурлило, что результата ждать, видно, не придется. Он подъехал под навес к колонкам автозаправки и ткнул Блески кулаком в запрокинутое горло:

— Просыпайся!

Она икнула, словно в рот ей залетела муха, села, откашливаясь; от выпитого пива ее, очевидно, мутило.

— Чего тебе? — досадливо сказала она.

Он вытащил из кармана валявшейся на сиденье куртки пачку денег и протянул ей двадцатидолларовую бумажку.

— Залей бак и купи чего-нибудь пожрать. А мне невтерпеж.

Блески огляделась:

— Не хочу я есть в этой забегаловке, Маршалл. Почему бы не потратить немного денег, если у тебя от них карман лопается? Сходили бы в ресторан раз в жизни, что ли. А вообще, как это ты раздобыл такую кучу денег?

— Тебя не касается. А здесь мы просто перекусим. И возьми для меня молока. С животом черт-те что делается.

— Это горничная тебя так напугала, что у тебя кишки дрожат?

Он подпихнул ее к дверце, кинув ей на колени двадцать долларов. Болтать ему было недосуг.

— Делай что велел.

Блески смяла купюру и, распахнув дверцу, сильно ею хлопнула.

— Идиот несчастный!

Следом за ней Коул пересек щебеночно-асфальтовую площадку перед маленьким магазинчиком. Она толкнула стеклянную дверь и отпустила ее за собой, чуть не сбив его с ног, отчего он ткнулся ей в затылок. Вид у служителя был как у подростка в пубертатном периоде — из-под форменной шапочки торчали оранжевые, как шар на дороге, вихры волос. Лицо все в прыщах. Верхнюю губу украшал розоватый пушок усиков.

— Туалет где? — бросил Коул.

— Через заднюю дверь сбоку. — Парень нырнул под прилавок и передал Коулу ключ с привязанной к нему гигантской деревянной биркой. — А то клиенты забывают вернуть, — пояснил он.

Обойдя Блески, Коул схватил с полки газету и бросился назад через стеклянную дверь.

— Она заплатит, — уронил он. — И еще шесть бутылок «Буда» прикупи.

Блески показала ему фигу и оперлась на прилавок, чувствуя, как подступает тошнота. Парень надвинул свою шапку низко на лоб, но даже и так было видно, что он пялится на ее груди, а вернее, соски: обдуваемые кондиционером, они стали проглядывать сквозь футболку. Она легонько хлопнула его по щеке, и он быстро отвел взгляд.

— У какого вы насоса? — спросил он, уставившись теперь на клавиатуру кассового компьютера и занося над ней руку. Его щеки по розовости сравнялись с усами.

— Там других машин что-то не видно.

Парень опять зыркнул на ее соски.