Королев выступал в первый день работы конференции – 2 марта. Говорил о преимуществах и недостатках ракетных моторов, о ракете, которую они строят, о воздушно-реактивных двигателях, в общем, о стратосфере говорил, но в одной фразе промелькнуло:
– Появление ракетного двигателя открывает новые средства передвижения в тех пространствах нашего мира и вселенной, которые недоступны в настоящее время для летательных аппаратов, снабженных любым другим двигателем...
«Пространства вселенной!» Значит, уже тогда он думал о них! Оговориться не мог, потому что в другом месте доклада сказал конкретнее – «космическое пространство»:
– Мысль об использовании ракетных аппаратов для подъема человека на большие высоты и даже для вылета его в космическое пространство известна довольно давно... – вспомните, на Всесоюзной конференции в Ленинграде год назад Королев ни словом не обмолвился о космическом пространстве...
Но больше никаких романтических вольностей себе не разрешил. Его доклад был предельно деловит, даже сух. Говорил, что нужен хороший двигатель, аккуратно пряча латинские буквочки под крыши квадратного корня, доказывал формулами, что летать в стратосфере очень трудно и закончил тем же озабоченным тоном:
– Дальнейшая задача заключается в том, чтобы упорной повседневной работой, без излишней шумихи и рекламы, так часто присущих, к сожалению, еще и до сих пор многим работам в этой области, овладеть основами ракетной техники и занять первыми высоты страто– и ионосферы...
Аплодировали.
После Королева выступал профессор Ветчинкин – недавний его педагог в МВТУ и консультант в РНИИ. В его докладе было много математики, наверное, не все всё поняли, но главный вывод был ясен: и разогнаться до космической скорости трудно, и погасить ее на посадке нелегко.
В воскресенье 3 марта с утра открылись дискуссии. Ветчинкина обвиняли в излишнем оптимизме, за него заступался Лангемак, впрочем, не заступался, а тоже нападал, но с другого фланга – доказывал, что Владимир Петрович зря осторожничает, что на самом деле не все так безнадежно. Потом опять пошли доклады – Франкль рассказывал об аэродинамике комбинированного двигателя, на котором Цандер собирался лететь на Марс. Дудаков угрюмо доложил о своих самолетных ускорителях. Глушко опять хвалил свою азотную кислоту, Загумин строил модели горения в ЖРД, Чернышев рассказывал о перспективных топливах. Все выглядело очень солидно и научно – Королев был счастлив.
А зачем ему все это было нужно? Для самоутверждения? В какой-то степени, но не в первую очередь. Это нужно было для Дела. Нужно, чтобы к Делу было привлечено общественное внимание. Нужно, чтобы Дело его считалось важным и серьезным. Нужно, наконец, чтобы в Дело вошли новые люди, новые талантливые головы. То, о чем он говорил на конференциях, о чем писал в статьях и книге, представляло ценность лишь в том случае, если все эти слова имели какое-то реальное воплощение. Ракеты с набросков Циолковского были бумажными ракетами, пока в Нахабине не стартовала 09. Ракетоплан Цандера летал только на его ватманах и в его снах, нужно было, чтобы он полетел наяву. Полетел не на Марс, полетел, не сжигая самого себя в полете, как проектировал Фридрих Артурович, нет, все проще, все гораздо скромнее – полет без сложного дожигания металлоконструкций на самом донышке стратосферы, но реальный полет! Реальный аппарат нужен, который можно потрогать руками, показать чванливому чиновнику, которым можно увлечь молодого энтузиаста. Нужно исключить саму возможность фразы: «А вдруг он не полетит?» Он летает!
Но он не летал.
Еще в ГИРД Королев подобрал сильную бригаду, которую сумел увлечь идеей полета в стратосферу. Железников был уже авиаконструктором с именем. Федотов работал начальником летной части на планерной станции. Горбунов и Пивоваров – конструкторами в ЦАГИ. Авдонин был в ЦАГИ уважаемым механиком. Королев сумел сманить всех их в подвал на Садово-Спасской. Уж на что Валечка Иванова после окончания чертежно-конструкторских курсов хорошо устроилась в солидном и богатом учреждении под таинственным названием «Оргметалл», но и она пришла в ГИРД, «чтобы штурмовать стратосферу».
Однако несмотря на всеобщий энтузиазм дела с ракетопланом в ГИРД шли плохо. Бесхвостка БИЧ-11, которая должна была превратиться в первый ракетоплан – РП-1, не летала ни с ракетным, ни с обычным мотором. Объявленная Королевым «декада штурма РП-1» ничего не дала: ракетоплан так и не полетел, а люди вымотались окончательно. Один конструктор с недосыпа заказал вместо пяти шестигранных гаек шесть пятигранных, приведя рабочих в шоковое состояние.
Но самое удивительное было в том, что Королев как будто не видел всех этих неудач. Он вел себя так, словно все эти провалы не имеют к нему никакого отношения. Дорабатывая непослушный двигатель для РП-1, он параллельно готовил еще два эскизных проекта: РП-2 с ракетным двигателем насосной подачи, который делал Тихонравов, и двухместный РП-3, на котором Сергей Павлович собирался поставить и поршневой мотор, и мощный (не существующий еще в природе!) ракетный двигатель с тягой в 300 килограммов. Он всерьез говорил о том, что очень скоро поднимет потолок современной авиации до 40 километров.
Королев внимательно следит и за разработкой высотного скафандра, предполагает, что у него должны быть шлем типа водолазного и непременный электрообогрев. Скафандром занимался конструктор Черновский. В конце марта 1937 года известный летчик Коробов испытывал его высотный скафандр Ч-3.
В Военно-воздушной академии Королев обсуждал уже конструкцию патронов с перекисью натрия для регенерации воздуха и систему дополнительного обогрева кабины своего стратосферного ракетоплана. Но, помилуйте, какой скафандр, какая регенерация и обогрев?! Зачем все это, если никакого ракетоплана нет, и двигателя для него нет, и никаких радужных перспектив не просматривается?!
...В этой книге уже не раз говорилось о счастливой судьбе Королева, о единстве его помыслов с устремлениями времени. Но вот настала пора и о другом сказать – о трагичности его судьбы, о драматическом несоответствии желаний и возможностей. Ведь должно пройти четверть века – более половины сознательной жизни, прежде чем сможет он вернуться к этим работам начала 30-х годов. Хорошо, что он не знал об этом тогда: как невероятно трудно было бы ему жить. И вообще, если подумать, не есть ли сокрытие будущего – одно из величайших благ жизни?..
Несмотря на невероятные усилия Королева, Клейменов и Лангемак уперлись и не хотели включать ракетоплан в тематику работ института. Поэтому он не мог его строить. Но он не мог и проектировать его: у него не было на это времени. Весь 1934 и 1935 год Королев вел все работы по ракетоплану, как бы сейчас сказали, на общественных началах. Но в конце 1935 года он затеял большую игру с техсоветом РНИИ: ракетоплан надо было во что бы то ни стало втиснуть в план института.
Королев начал издалека. Клейменову нужно было вскользь упомянуть, что в наркомате собираются рассматривать план 1936-года, вытащив постановление 33-го, а там есть пункт о разработках жидкостных двигателей для создания нового авиационного и химического вооружения. А по этому пункту план, сами знаете, выглядит хило... В неофициальном разговоре с Лангемаком надо заметить, что только дурак может не включить в план института работу по сути уже выполненную, готовую, о которой ни у кого голова болеть не будет. Победоносцеву, очень увлеченному в то время установкой реактивных снарядов на самолетах, необходимо было нарисовать захватывающую картину неотразимой атаки ракетоплана, вооруженного его снарядами. Глушко – объяснить, что двигатель только тогда представляет реальную ценность, если он на чем-то стоит, а просто двигатель сам по себе – это лабораторная разработка, не более. Тихонравова успокоить перспективой будущего перехватчика на жидком кислороде. Дудакову намекнуть, что любое расширение авиационной тематики в институте безусловно укрепляет его позиции. Короче, примерно за неделю всех этих дипломатических переговоров Королев сумел доказать почти всем членам техсовета, что ракетоплан – не его прихоть, а нежданная удача для всех и каждого, которая буквально с неба упала, что не он просит о благодеянии, а, наоборот, сам щедро и безвозмездно это благодеяние оказывает. Поэтому, когда в повестку заседания техсовета был включен доклад Королева «Эскизный проект ракетоплана с ракетным двигателем (объект 218)», никто не удивился и не спросил, откуда взялся этот доклад, нигде ранее не предусмотренный и в планах заседаний техсовета не значащийся.
