Зная Королева, трудно представить себе, как выдержал Кондратюк эту атаку. Он молчал, смущенно улыбался в усы, потом сказал тихо, извиняющимся тоном:
– Видите ли, Сергей Павлович, это никак невозможно... Я обману людей, а это невозможно...
– Кого вы обманете? – не понял Королев.
– Горчакова, Никитина... Мы проектируем ветроэнергетическую установку...
– Юрий Васильевич! – воскликнул Королев. Он даже покраснел от распиравшего его негодования. – Да как же вы можете сравнивать: полет в космическое пространство и ветряк какой-то!!
– О, вы не правы! Если не считать солнца, ветер – второй источник энергии для землян. Чистый, бесшумный, неисчерпаемый океан энергии! – глаза Кондратюка горели. – Мы поставим ветровые установки в горах, на Крайнем Севере, мы получим миллионы и миллиарды киловатт часов, не сжигая ни куска угля, ни капли нефти! Мы построим десятки ветровых Днепрогэсов! Неужели вы не понимаете, как это важно?!
Королев молчал. Теперь стало ясно, почему он не может уговорить Кондратюка: он наткнулся на человека идеи. Если у человека есть идея, его нельзя сбить с пути ни квартирами в столице, ни «ромбами» в петлице. Кондратюк потерян для него навсегда. Сергей Павлович мгновенно как-то сник, замолчал. Кондратюк ушел. Королев сразу перестал им интересоваться, как говорят, «выбросил из головы», была у него такая черта: людей, которые не интересовались его делом, он не осуждал, не критиковал, просто они для него не существовали, будь они хоть семи пядей во лбу. Больше с Кондратюком Королев никогда не встречался.
В отличие от Цандера, Кондратюк при всем своем даровании, не был одержимым ракетчиком. Его пленили перспективы ветроэнергии. И здесь он тоже заглядывает в будущее; в 70-80-х годах количество теоретических работ в этой области и реальных установок самых разных типов во всем мире растет лавинообразно.
Кондратюк работал самозабвенно. Он победил на Всесоюзном конкурсе проектов ветровой электростанции, которая, по замыслу Серго Орджоникидзе, должна была стоять на вершине Ай-Петри. Проект Кондратюка и Горчакова, законченный на следующий год после встречи на Садово-Спасской, не имел мировых аналогов. «Правда» писала: «12 тысяч кВт мощностью, станция представляла собой установку в два 80-метровых колеса на железобетонной башне высотой 150 метров».
На Ай-Петри успели построить только фундамент. После смерти Орджоникидзе дело затормозилось, но ПЭК29 Кондратюка в Кукуевом переулке рядом с Московским энергетическим институтом продолжала существовать. Под Москвой к лету 1941 года поставили опытную 60-метровую ферму с двумя ветряками. Через несколько недель ее пришлось разобрать: началась война, а это был замечательный ориентир.
Кондратюк ушел добровольцем на фронт 7 июля 1941 года и погиб в конце февраля 1942 года30. Было ему сорок пять лет.
Летом 1933 года – как раз тогда, когда встречался с Королевым, Кондратюк выписал в Москву себе на подмогу старого сибирского друга инженера Колю Никитина. Через много лет Коля превратится в доктора технических наук, лауреата Ленинской премии Николая Васильевича Никитина – известнейшего нашего строителя. Среди многих знаменитых его работ, наверное, самая знаменитая – Останкинская телебашня в Москве – памятник мечте Юрия Васильевича Кондратюка, их общей мечте о великой электростанции ветра, так и не поднявшейся над Ай-Петри. От ног телебашни к обелиску покорителям космоса бежит улица академика Королева. Круг замкнулся.
В начале 1933 года, когда главное внимание ГИРД было сосредоточено на испытаниях двигателя ОР-2, в других бригадах тоже не сидели сложа руки. Железников делает полное описание самолета РП-2. Победоносцев подготовил документацию по воздушно-реактивному снаряду и оканчивает строительство опытной установки для испытаний прямоточных воздушно-реактивных двигателей. Затем проводит серию стендовых испытаний пульсирующих воздушно-реактивных двигателей. В бригаде Тихонравова весной полным ходом идут испытания зажигательных пороховых зарядов и отдельных деталей ракеты 09. И здесь ему помог Его Величество Случай – замечательный соавтор многих научно-технических достижений.
Центральный совет Осоавиахима попросил Королева послать в Баку грамотного инженера для чтения серии лекций о ракетной технике и межпланетных полетах. Поехал Николай Иванович Ефремов, старший инженер из бригады Тихонравова. В Баку он случайно познакомился с изобретателем Гурвичем. В одной из бесед с ним Ефремов сказал:
– Вот если бы можно было сделать бензин твердым! Ведь есть же сухой спирт...
– И бензин есть, – перебил Гурвич. – Не совсем твердый, но есть.
Трехлитровую банку желеобразной массы – подарок Гурвича, – завернутую в рубашку, чтобы не обнаружили проводники в вагоне, – Ефремов привез в Москву. Следом Гурвич послал целую бочку твердого бензина.
В это время бригада Тихонравова работала над ракетой, обозначавшейся в документах индексом 07. От небольшого тела этой ракеты отходили четыре длинных стабилизатора, в которых находились баки горючего и окислителя: 07 работала на керосине и жидком кислороде. Ее двигатель проходил стендовые испытания, не раз прогорал, возились с ним долго, и конца этой возни не было видно. Бакинский твердый бензин, представляющий раствор обычного бензина в канифоли, натолкнул Тихонравова на идею создания новой ракеты, получившей название 09.
Конструкция ее упрощалась тем, что не требовалось никаких насосов, никакой системы подачи компонентов в камеру сгорания. Жидкий кислород закипал в баке и вытеснялся в камеру сгорания давлением собственных паров. Твердый бензин помещался в самой камере сгорания и поджигался обычной авиасвечой. Любопытно, что в 1977 году в США был получен патент на ракетный двигатель с пастообразным топливом. Он предназначался для артиллерийских снарядов, увеличивал дальность стрельбы на 40 процентов. Разумеется, это был уже не бензин в канифоли, а довольно сложное по составу вещество, в котором размешивался порошкообразный алюминий. Таким образом, через 44 года две самые первые гирдовские разработки – ракета Тихонравова на пастообразном топливе и ракета Цандера на металлическом топливе объединились в американском патенте.
Уже в марте-апреле в Нахабине начались стендовые испытания отдельных узлов «девятки». Королев внимательно следил за ходом этих работ, присутствовал при многих экспериментах. Твердый бензин горел спокойно, устойчиво. Хорошо прошла и проверка камеры сгорания на прочность. Сергей Павлович понял, что с «девяткой» можно надеяться на успех. Однако в июне пошла полоса неудач: то выбрасывало наружу бензин, то прогорала камера, то замерзали клапаны и нельзя было создать необходимый наддув в кислородном баке. Точили, паяли, латали, переделывали и снова ездили в Нахабино.
Каждое испытание отнимало уйму времени и сил. Накануне надо было договориться с Осоавиахимом или начальством Спасских казарм о полуторке: своей машины в ГИРД по-прежнему не было. На машину грузили дьюары – специальные сосуды для хранения жидкого кислорода, которые успел сконструировать Цандер. Это были довольно неуклюжие, одетые в шубы из стеклянной ваты медные сосуды с двумя стенками, между которыми заливалась жидкая углекислота. Когда дьюары наполняли кислородом, углекислота замерзала и хлопьями оседала на дно. Между стенками образовывалась пустота – прекрасный термоизолятор. Однако несмотря на все эти ухищрения, дьюары плохо сохраняли кислород и надо было, заправившись на заводе «Сжатый газ», во весь опор лететь в Нахабино, пока все не выкипело.
Редко, но случалось, что кислород даже оставался, и тогда придумывали всякие необыкновенные опыты. В то время жидкий кислород был весьма экзотической жидкостью, работали с ним мало, толком свойств его не знали, а потому побаивались. Считалось, что особенно велика вероятность взрыва, если в кислород попадет масло. В подвале девушкам-чертежницам в шутку запретили приносить с собой даже бутерброды с маслом.
