Главный итог для Королева: космонавты живы и здоровы, в космосе летать можно долго, техника выдержала очередной экзамен.
И снова Внуково, красная ковровая дорожка, счастливое лицо Хрущева, Мавзолей, на трибуне которого Никита Сергеевич расставил Гагарина и Титова по правую руку, а Николаева и Поповича – по левую. Короче – всенародное ликование.
Новый взрыв восторга в связи с достижением, действительно выдающимся, бесконечное количество статей и репортажей в газетах, журналах, по радио и телевидению, эффектные сравнения с полетами американцев220 и та, воистину вселенская слава, которая окружала вчера еще безвестных летчиков, – все это, естественно, заставляло людей задавать вопросы: а кто же все это придумал и сделал? Ответов на эти вопросы не было. Космонавты благодарили Коммунистическую партию. Коммунистическая партия благодарила ученых, инженеров, техников и рабочих. Но кого конкретно? После полета Николаева и Поповича по московским редакциям пополз тайный слушок, что Главного Конструктора и Теоретика Космонавтики собираются рассекретить. Помню, я даже написал очерк о Келдыше, который провалялся в сейфе лет пятнадцать: никакого рассекречивания тогда не состоялось. Ни тогда, ни потом. Шофер Александр Леонидович Репин очень переживал, что его Главного никто не знает, и спросил однажды у Сергея Павловича, когда его «откроют», когда люди о нем узнают?
– Вот умру, и сразу все узнают! – ответил Королев с какой-то веселой удалью.
Он угадал точно: только смерть, которая никому не подчиняется, рассекретила его...
Да, Королев ответил весело, но весело ли ему было? Как сам Сергей Павлович относился к своему потаенному положению? Бесфамильность эта тяготила его. Все понимали, что триумф молодых летчиков не соответствует их личным вкладам в космонавтику, а точнее, – несоизмерим с вкладом ее подлинных творцов. Да и сами космонавты, и в первую очередь Юрий Гагарин, тоже это понимали. В замалчивании имени Королева была некая высшая несправедливость. И она, конечно, уязвляла Сергея Павловича. Но он, за редчайшим исключением, никому об этом не говорил. Наоборот, если и заходил об этом разговор, утверждал, что так, мол, жить спокойнее. Здесь он, я убежден, лукавил. Но если копнуть поглубже, то и тут столкнемся мы с еще одним проявлением постоянной противоречивости этого удивительного человека.
Занимаясь всю жизнь оборонной техникой, Королев относился к секретности как к должному, необходимому и справедливому. Всегда соблюдал все правила режима, никогда не приносил домой секретных бумаг, не вел дневников, не записывал, что не положено, в записных книжках. Так было в годы работы в РНИИ, так было на ракетных полигонах, так осталось и в космонавтике. В своих воспоминаниях221 сын Хрущева Сергей пишет: «Покров таинственности вокруг самолетов, ракет, танков отец считал в значительной степени надуманным». Ему, конечно, виднее, но мне трудно согласиться с этим утверждением. Хрущев сам был великий секретчик. Некоторые важные государственные бумаги по его требованию составлялись в единственном экземпляре, что, по мнению Никиты Сергеевича, гарантировало тайну. Он всячески поощрял и укреплял секретность, окружавшую ракетную технику и космонавтику. Счастливые военные атташе радостно фотографировали на парадах гигантские трехступенчатые межконтинентальные ракеты «713», не зная, что это – чистая бутафория: они не то чтобы были сняты с вооружения, они никогда не были приняты на вооружение! С ведома Хрущева все было окутано мраком. Помню, когда «Известия» опубликовали на первой полосе «старт космического корабля», это было настоящей сенсацией. На снимке из густых черных клубов дыма торчал какой-то огурец. Позднее эту картинку поместил справочник «Астрономия и космонавтика», вышедший в Киеве в 1967 году. Тут же получился полный конфуз: на том же развороте рядом с «огурцом» был помещен кинокадр, сделанный в МИКе, на котором был реальный «Восток» под обтекателем. Глядя на обе картинки, даже самый ненаблюдательный читатель не мог не заметить, что между ними нет решительно ничего общего. Но это было уже в 1967 году, а тогда «огурец» прославил «Известия». До сих пор не знаю, что это за снимок, потому что мне неизвестна ни одна советская ракета того времени с головной частью подобной формы. Скорее всего, ракету эту создали не королевские конструкторы, а аджубеевские ретушеры. В журналистских кругах ходил нелепый слух, что, используя свое положение,222 главный редактор «Известий» Алексей Иванович Аджубей добыл якобы этот снимок из сейфа Родиона Яковлевича Малиновского, министра обороны СССР. В изданной в 1961 году издательством «Правда» книге «Утро космической эры», по объему своему превосходящей Библию, соседствовали три снимка, якобы рассказывающие о ракете Гагарина: огненный хвост ракеты Р-1, последняя ступень ракеты Р-7 и старт ракеты Р-5.
Все эти выкрутасы секретности Королева, насколько мне известно, не возмущали, активной войны с космической цензурой он не вел.
Еще в 1944 году, когда ни о какой космонавтике и слуху не было, один из умнейших людей нашего времени Петр Леонидович Капица писал: «Воображать, что по засекреченным тропам можно обогнать, – это не настоящая сила. Если мы выберем этот путь секретного продвижения, у нас никогда не будет веры в свою мощь и других мы не сумеем убедить в ней».
Но именно этот путь мы выбрали в космонавтике. Во времена Королева всем, и ему в том числе, наивно казалось, что секретить надо потому, что мы – впереди, что секретность нужна, чтобы нас не обогнали. А потом, когда нас обогнали, мы секретили для того, чтобы никто не узнал, что нас обогнали.
Но, справедливости ради, надо сказать, что, начав осуществление программы мирного освоения космоса, сразу от секретности отказаться было трудно. Первая наша «космическая» ракета несколько лет еще находилась на вооружении, поскольку была единственной тогда ракетой глобального радиуса действия. Переход от необходимой военной тайны и столь же необходимой научной открытости уродливо затянулся и начал осуществляться лишь в конце 80-х годов, хотя мог начаться еще при жизни Сергея Павловича. И тут снова видим мы неразрывную связь Королева с эпохой. Он был и творцом, и продуктом своего времени.
Дела служебные никогда и никак. Даже в самом общем плане, не обсуждались и дома. Королев мог рассказывать жене о каких-то людях, коллизиях, спорах, но о Деле – не говорил. Конечно, Нина Ивановна знала, например, о том, что готовится полет человека в космос, но никакие детали этого полета ей не были известны. Думаю, что если бы дома у Королева стоял магнитофон, который записывал бы все семейные разговоры, то, прослушав пленку за много месяцев, затруднительно было бы сказать, где работает и чем занимается хозяин дома. Уже после полета «Востока», потребовав клятв и заверений в вечном молчании и десять раз оговорившись, какая это тайна, Сергей Павлович сказал жене, что ракета Гагарина – трехступенчатая. Нине Ивановне все это казалось скорее смешным, чем серьезным, и иногда она подшучивала над ним.
Приехавшая из Ташкента подруга рассказала ей, что на станции Тюратам она видела много военных и ей сказали, что там находится секретный ракетный полигон. Утром за завтраком Нина Ивановна напевала в кухне:
– Тюра-там, тюра-там...
Королев насторожился, «поднял уши», как сеттер при камышовом шорохе.
– Сереженька, а правда, что в Тюратаме ракетный полигон? – спросила Нина невинным голосом так, словно интересовалась, на месте ли в Ленинграде Медный всадник.
– Кто тебе сказал? – быстро спросил он.
– Да все говорят...
– Нет, кто тебе сказал?
Он допытывался очень долго...
Но в его отношении к секретности, воспитанной в течение многих лет не только врожденной дисциплиной и стремлением к порядку, но и крепко внушенным сознанием коварного вражеского окружения и атмосферой всеобщей подозрительности, было и нечто другое: Королеву нравилась секретность. Опять видим мы противоречия великого характера. Да, секретность тяготила его. И тем не менее ему нравился весь этот ореол таинственной значимости, окружавший его дела и его имя, делавший его непохожим на других – избранным невидимкой. Проезжая в «Чайке» по улицам Москвы, он ощущал себя шахом, который переоделся дервишем и растворился в толпе сограждан. Читая выпуски «белого ТАСС»223, в которых заказные обозреватели, называя Седова, Благонравова и даже Сисакяна, гадали, кто же из них таинственный «Главный Конструктор», он испытывал в большей степени не досаду и раздражение, а, скорее, сладкую истому и тайную радость от их неосведомленности. Наверное, он завидовал Курчатову, рядом с которым неотлучно находился его телохранитель Дмитрий Семенович Переверзев – «человек-тень».
