Бодрый голос космонавта во время всего полета на активном участке траектории убедил Королева в том, что Юрий действительно чувствует себя неплохо, и новые его доклады уже «из невесомости» говорили, что и тут замечательный этот паренек выдюжил. Чем дольше шел полет, тем больше начинало волновать Сергея Павловича уже не состояние космонавта, а состояние тормозного двигателя, который должен был этого космонавта ему вернуть. Выдержал ли агрегат Исаева испытания космосом? Не растрясло ли его на активном участке? Не травит ли какой-нибудь баллон вытеснительной системы подачи? Ведь такая щель цену имеет непомерную – жизнь человеческая ей цена. Если тормозная установка не сработает, корабль примерно дней через десять, цепляясь на каждом витке в перигее за атмосферу, в конце концов сам затормозится. И пищи, и регенераторов воздуха на десять дней Гагарину должно хватить, но все равно, не приведи господь такому случиться! Еще на Земле Королев просил Гагарина докладывать ему о давлении в баллонах ТДУ, напоминание об этом записано было и в бортовом журнале. Гагарин помнил и несколько раз докладывал: «Давление в баллонах ТДУ 320 атмосфер...»
– Слава богу, не падает, – Королев немного успокоился.
На 63-й минуте полета «Восток» вышел из земной тени. Гагарин доложил и снова успокоил Королева:
– ...Направление над морем определить можно. Сориентировать объект вполне можно...
Конечно, предстоящий спуск на Землю тоже волновал его, но все параметры и в ручной, и в автоматической системах ориентации, и в ТДУ были в норме, и это успокаивало...
Тормозная установка включилась в 10.25.
Королев пришел к связистам;
– Когда теперь у вас должны быть пеленги?
– Через двадцать две минуты.
Быстрый и точный ответ понравился Главному, хотя, видит бог, ничего нового он не узнал. Разбуди его ночью, он бы сразу сказал, что пеленги будут через двадцать две минуты. Радиосигнал с «Востока» пропал. Так и должно быть: антенна сгорает при входе в плотные слои атмосферы...
Ликующий вопль:
– Пеленги есть!
– Ура-а!
Одновременно вспыхнуло несколько язычков спичечного пламени: закуривают, потянулись на улицу. Господи, как же хочется всех их обнять и расцеловать!..
Гагарин рассказывал мне, что спуск с орбиты он переживал тревожнее, чем восхождение в космос. Багровые всполохи, которые видел он сквозь шторки иллюминатора, страшили безотчетно, как и должен страшить пожар дома всякого нормального человека, в этом доме находящегося. Он знал, что обмазка спускаемого аппарата должна гореть, что перегрузки будут сильнее, чем во время подъема, все это он знал, но сердце колотилось от волнения.
У Гагарина были поводы волноваться. Но тогда он не знал об этом. Команда на разделение спускаемого аппарата с приборным отсеком вовремя не прошла. Предвидя такой вариант, считали, что металлические ремни, соединяющие их, отгорят сами, и они действительно отгорели. Не случись этого, корабль сорвался бы в нерасчетный спуск, весь гнет которого позднее, уже в 1969 году, испытал на себе Борис Волынов на «Союзе-5». Потом все прошло нормально. Как и десяткам космонавтам после него, первому космонавту тоже казалось, что парашютной системе уже пора бы сработать, а она все не срабатывает. Он очень ждал этого, и все-таки корабль дернулся неожиданно: раскрылся купол тормозного парашюта. Перед глазами Гагарина загорелся транспорант: «Приготовься: Катапульта!» И снова, как на старте, Юрий сжался, подобрался. С резким коротким звуком отстрелился люк, и в следующее мгновение кресло катапульты стремительно и властно вытянуло его из горячего шарика спускаемого аппарата в солнечную голубизну весеннего неба.
Сильно дернул парашют. Юрий почувствовал, что оторвался НАЗ – наземный аварийный запас, он сидел на нем. Встревожился только на секунду: Волга осталась далеко слева; под ним расстилалась широкая ровная заволжская степь, ясно, что НАЗ, в котором была надувная лодка, ему не понадобится.
Было очень тихо. Гагарин запел.
Гагарин приземлился у села Узморье, на левом, пойменном берегу Волги, но удачно угодил не в весеннюю хлябь, а на сухой пригорок. Неподалеку он заметил пожилую женщину с маленькой девочкой и теленком, которая, завидев странную фигуру в оранжевом комбинезоне, торопливо начала от него отдаляться. Жена лесника Анна Тимофеевна Тахтарова с внучкой – шестилетней Ритой – пришла сажать картошку, о запуске космонавта они ничего не слышали, но помнили, что годом раньше был сбит американский шпион Пауэрс, который тоже приземлился на парашюте, и немного испугались.211
– Мамаша, куда же вы бежите?! – закричал Гагарин. – Я свой! Русский язык парашютиста остановил Анну Тимофеевну. Но поговорить они не успели: вдали показался сначала мотоциклист, а за ним – целая ватага механизаторов, которые с громкими криками: «Гагарин!», «Юрий Гагарин!» – бежали к космонавту.
– Мишанин. Анатолий, – широко улыбаясь, мотоциклист крепко пожал ему руку и спросил с веселым недоумением:
– Как же так, только что передали, что вы над Африкой, и вот вы уже у нас?! Надо же...
Гагарин подумал, что ведь действительно полчаса назад он был над Африкой, и улыбнулся. Мишанин сказал, что он очень рад познакомиться, крепко пожал руку, добавил, что торопится – хочет посмотреть корабль, «потому что интересно, на какой штуке ты летал».
Корабль опустился в километре с небольшим от космонавта. Обуглившийся с одного бока, шар, слегка вдавившись в мягкую сырую землю, стоял прочно и, когда Мишанин залезал в люк, не качался. Транспорант «Приготовься: Катапульта!» продолжал гореть, и Анатолий понял, что вот по этим направляющим Гагарин прямо в кресле и катапультировался. Без кресла кабина выглядела попросторнее, но Мишанина все равно удивили малые размеры корабля, – просто удивительно, как в такой тесноте можно совершить кругосветное путешествие! Осмотрев приборную панель, механик нашел лючек, напоминающий шоферский «бардачок», в котором лежали небольшие хлебцы и тубы с этикетками: «пюре мясное», «соус крыжовниковый», «соус шоколадный». В это время послышались шаги и в люк заглянул раскрасневшийся от спешки и восторга Петр Иванович Серегин – председатель райисполкома:
– Так, значит, ты, Мишанин, уже здесь, – сказал он оторопело, – ну, в общем, ты, Семеныч, давай тут охраняй, а я поеду сообщать...
«С поста» Анатолия сняли ракетчики из службы поиска. Дочке Ире Мишанин принес тюбик шоколадного соуса, и через полчаса вся сельская детвора бегала с перепачканными рожицами.
Гагарина тем временем увез майор Гасиев – неподалеку стояла часть ПВО. Мужики были уверены, что на радостях Гагарин забудет об оторвавшемся НАЗе, но, на всякий случай, все-таки зарыли в посадках радиопередатчик и лодку, мгновенно надувающуюся от маленького баллончика. И Гагарин действительно забыл. Но вскоре приехал хмурый капитан КГБ и сказал, что, если через полчаса НАЗ не принесут, он арестует все село. Приемник – черт с ним, но лодка была для рыбака (а в селе все мужики были рыбаками) сущей наградой, свалившейся с неба в буквальном смысле, однако пришлось вернуть.
– Кажись, она рваная, – сказали похитители, но деревенское их лукавство не сработало – хмурый капитан молча бросил лодку в машину и уехал, не попрощавшись...
Состояние напряжения и той внимательной подобранности, которое переживал Юрий Гагарин, в несравненно большей степени испытывал все 108 минут его полета и еще некоторое время – до доклада спасательных служб – и Сергей Павлович Королев. В несравненно большей степени, так как Королев беспокоился за то, за что Гагарин не волновался: просто не знал, что надо волноваться. Теперь, когда Гагарин приземлился, Королев почувствовал невероятное облегчение и... пустоту! Очень многие участники этой эпопеи, работавшие на космодроме, рассказывали, что испытали это чувство неожиданной опустошенности: как это, рабочий день в разгаре, никакой не праздник, а делать нечего, все сделано. Они еще не понимали, что сами создали праздник.
