Критиковал:
– Это никуда не годится, потому что очень тяжело. Я вас прошу еще поработать и облегчить конструкцию. Десять процентов веса с любой конструкции, поверьте моему опыту, можно снять...
Воспитывал:
– Если ты сделаешь быстро, но плохо, все забудут, что ты сделал быстро, но будут помнить, что ты сделал плохо. Если ты сделаешь медленно, но хорошо, все забудут, что ты сделал медленно, но запомнят, что ты сделал хорошо. А если ты сделаешь быстро и хорошо, я этого тебе никогда не забуду...158
Теперь почти каждый день вызывал он к себе своего заместителя по конструкциям Сергея Осиповича Охапкина. А нередко Охапкин, узнав о каком-то «вето», наложенном Главным на работу его ребят, сам, минуя секретаря, врывался в кабинет Сергея Павловича. Королев это не любил и, как правило, жестко пресекал, но великий знаток человеческих душ, он всегда знал, кому можно разрешать иногда врываться в кабинет, а кого надо тут же осадить. Почему Охапкину можно? Потому что он заместитель Главного конструктора? Вовсе нет, должность здесь ни при чем. Заместителей много159. Охапкину разрешалось врываться потому, что настал его час, потому что сегодня именно работа Охапкина определяла общую скорость продвижения вперед. Разрешение на вторжение в кабинет Главного давало только Дело.
В галерее королевских «ракетных генералов» Сергей Осипович Охапкин занимать должен достойнейшее место: он был главным конструктором при Главном конструкторе. Небольшого роста, живой, заводной, легко воспламеняющийся и быстро, с треском, горящий, невероятно трудоспособный, преданный делу, как говорится, до печенок, он да еще, пожалуй, Константин Давыдович Бушуев чаще других заместителей Королева получали от него всевозможные выволочки и разносы. Применительно к Охапкину в 99 случаях из 100 в основе всех конфликтов лежали две причины:
1) Охапкин утверждал, что сделать ту или иную работу в сроки, назначенные Главным, невозможно, а Королев – что вполне возможно;
2) Охапкин утверждал, что сделать тот или иной узел ракеты компактнее и легче, чем сделали его конструкторы, невозможно, а Королев – что вполне возможно.
Но все кары и разносы Охапкина совершенно не смущали. Один из ведущих сотрудников ОКБ, ставший потом космонавтом, – Константин Петрович Феоктистов писал о Королеве: «Нужно сказать, что все его ближайшие помощники ходили в выговорах, как в орденах. Выговоры рассматривались как некие награды, потому что дурака воспитывать и ругать бесполезно». Охапкина подобные королевские «награды» не смущали не потому, что исключали, по Феоктистову, из разряда дураков, а потому, что Сергей Осипович понимал Главного, когда тот громил его чертежи. Если он, Охапкин, не вписался, к примеру, в заданные ему пределы по весу конструкции, кто, кроме него, Охапкина, виноват? Где может взять Королев эти драгоценные килограммы, которые нельзя купить ни на рубли, ни на доллары?! Выскакивал бедный Сергей Осипович из кабинета Главного конструктора, как из перегретой парной, сидел в приемной, курил, прикуривая сигарету от сигареты, остывал и снова шел в кабинет.
– Серега, – ласково говорил Королев, – надо что-то придумать...
И он придумывал. Придумывал, хотя знал, что у Королева есть резерв, но он его бережет. У Королева, действительно, резерв всегда был, но какой – не знал никто: ни свои, ни смежники, ни в министерстве. Этот секрет Сергей Павлович никогда и никому не открывал...
Когда Королев и Охапкин, наконец, приходили к какому-то соглашению, лежащему, однако, почти всегда ближе к мнению Королева, чем к доводам Охапкина, мирное их существование продолжалось недолго. Сергей Осипович видел: то, что уже сделано, можно сделать лучше! Умнее! Технологичнее! Дешевле! И он шел к Королеву, чтобы доказать ему необходимость переделок. Если в первых двух случаях наступал Королев, а Охапкин оборонялся, то теперь расстановка сил была прямо противоположной. Теперь Охапкин утверждал, что еще не поздно исправить чертежи, что с производственниками он договорится, а Королев – что поздно и ломать производственникам график работы нельзя. Охапкин сам лез на рожон, никто никаких улучшений от него не требовал, ни в каких промахах и недоработках его не упрекал, но не могла душа его смириться с мыслью, что вот можно сделать лучше, а не делают! Все красноречие, весь жар души вкладывал он в свой доклад Главному конструктору.
Сергей Павлович очень быстро схватывал идею Сергея Осиповича. Он понимал, что тот прав, что пришел он к нему только потому, что всей душой болеет за их общее дело. Но всякие поправки в чертежах давали право производственникам сдвигать сроки изготовления «изделий» (так и прижился этот дурацкий термин секретчиков), сроки всей его, Королева, жизни. И хотя понимал Королев, что Охапкин ищет лучшего в хорошем и за поиск этот готов был его расцеловать, не мог он не карать его своим отказом. Не имел права ради будущего. Иногда очень медленно, неохотно он отступал под огромным давлением буквально всех своих советников, пока не упирался спиной в невидимую стену никому неведомых, им самим себе назначенных сроков, и тогда уже никто и ничто не могло поколебать его решимость. Многим в ОКБ запомнилась его фраза: «За апрель не ходить!» – определяющая срок выполнения работы. Вот почему не спал ночами Охапкин: не пускал его Королев «за апрель».
Я не был знаком с Сергеем Осиповичем. Перебирая с его вдовой Клавдией Алексеевной снимки семейного архива, я спросил ее, на кого он был похож. Не портретно: тут мне все рассказали фотографии, а по темпераменту, по рисунку поведения, жесту, речи. Клавдия Алексеевна тихо улыбнулась и сказала:
– Вы знаете, может быть, это покажется вам нескромным, но, как я понимаю, он был очень похож на Суворова...
Ни Клавдия Алексеевна, ни я Суворова не видели, но мы сразу поняли друг друга.
Биография Сергея Осиповича никакими особыми примечательностями не отмечена. Она типична для человека его времени: Охапкин родился в 1910 году. Когда я узнавал его жизнь, подумал, что Охапкин – образ собирательный. В самом деле, биография его где-то похожа на биографию Раушенбаха – отец кожевенник в Бронницах; где-то на Крюкова: в 14 лет осиротел, жил у тетки; где-то на Чертока – был секретарем комсомольской организации; где-то на Янгеля – прежде чем поступить в МАИ, работал на текстильной фабрике. После окончания института Сергей Осипович наращивал конструкторский опыт у учителей именитых: Туполева, Мясищева, Ильюшина, а с 1948-го – Королева. Сергей Павлович в людях ошибался редко, и уже под самый новогодний праздник – 31 декабря 1952 года стал Сергей Охапкин заместителем Главного конструктора.
...В юные годы был «правым краем» в футбольной команде. Страстный грибник, знал все места за Загорском. Очень любил оперную музыку. Если все хорошо и настроение хорошее, пел один, смущался, когда его за этим занятием заставали. Больше всех певцов любил он Шаляпина. Заводил его пластинки в своем домашнем кабинете, закрывался и дирижировал Федору Ивановичу. На космодроме был едва ли два раза: это не его дела. Отмечен Золотой Звездой Героя Социалистического Труда, которая, впрочем, ничего в его жизни и поведении не изменила. Уже после смерти Королева настиг Охапкина коварный инсульт. Лечили восемь лет, но вылечить не сумели. Он забыл смысл букв: писать мог, а читать нет, не понимал, что это такое. А память осталась, он все помнил – и как хотели его исключить из комсомола на фабрике, когда он сказал, что уходит учиться в МАИ, и первую встречу с Клавочкой, когда он выпил рюмочку кагора и стал невероятно словоохотлив, и все ракеты свои он помнил, каждый шпангоут в родной «семерке», каждый лонжерон...
Сергей Осипович умер в марте 1980 года.
Королев обладал невероятно цепкой памятью на людей. Охапкина заприметил и оценил он в Омске, на заводе № 156 в 1942 году, когда числился еще «врагом народа». Так же прочно память его зацепила и директора завода «Баррикады» Туркова, которого распекал он в канун Первомая 1953 года, когда задумали они с Пилюгиным провести праздники в Сталинграде и вызвали туда жен. Спокойная рассудительность Романа Анисимовича, который не сробел перед фонтанирующим гневом Королевым, произвела на Сергея Павловича должное впечатление, и теперь, став самостоятельным, получив возможность назначать своею волей начальника опытного производства, Королев вспомнил о сталинградском директоре, нашел его и переманил к себе.
