11 января 1956 года зачетный пуск Р-5М прошел без замечаний. Все повеселели, но ненадолго – поняли: наступает час испытаний по полной программе, с настоящей атомной боеголовкой.
В феврале интенданты Вознюка бегали, как ошпаренные: съезжалось большое начальство, всех надо было достойно разместить, накормить, обеспечить транспортом.
Председателем Государственной комиссии был назначен Павел Михайлович Зернов. Под его началом в Арзамасе создавалась первая атомная бомба. После ее испытаний в 1949 году он же руководил изготовлением первой серии из пяти бомб. Когда в 1950 году одну из этих первых серийных бомб начали испытывать, она не взорвалась. Зернов свалился с инфарктом. Тогда впервые в зону был допущен профессор-кардиолог, который, впрочем, до конца своих дней так и не узнал, куда, собственно, его возили. Подлечившись, Зернов остался в Москве в должности заместителя министра. Вместе с Зерновым приехали ведущие атомные специалисты: Николай Александрович Петров и Евгений Аркадьевич Негин.
Армию – главного заказчика – в Госкомиссии представлял маршал артиллерии Митрофан Иванович Неделин, назначенный год назад заместителем министра обороны по вооружению. Николай Дмитриевич Яковлев, отдавший столько сил Кап. Яру, ракетами уже не занимался. В 1952 году он попал Сталину под горячую руку и его посадили153. После освобождения он стал заместителем командующего, а ко времени описываемых событий – командующим ПВО страны. Королеву с Неделиным, очевидно, было работать легче, чем с Яковлевым, не только потому, что в яковлевские времена он не обладал еще таким авторитетом в военных кругах, как теперь, но и потому, что Неделин был тише, спокойнее, не встревал в технические вопросы и вообще в сравнении с Яковлевым в кругу людей штатских выглядел даже робким. Королев с Неделиным ладил. Он говорил о нем: « Это большая удача, что в период разработки и реализации грандиозного проекта по созданию первых баллистических ракет вместе со мной находился эрудированный во всех отношениях, умный военачальник, понимающий тонкости науки и техники. С ним приятно было работать, вести беседу и даже спорить».
Вместе с Неделиным в Госкомиссии сидели его главные «ракетные генералы»: Александр Григорьевич Мрыкин, Василий Иванович Вознюк и Петр Алексеевич Дегтярев.
От Министерства оборонной промышленности в состав Госкомиссии входили Устинов, Ветошкин и Королев. Там же были и все Главные – смежники из разных министерств: Глушко, Пилюгин, Рязанский, Бармин, Кузнецов.
За несколько дней до старта Зернов пригласил всех членов Госкомиссии на «площадку 4Н». Прошлись по ДАФам, дивясь чистоте и порядку. В одной из комнат Зернов задержал всю группу:
– А теперь я бы хотел показать вам то, что должно отсюда улететь, – с этими словами он распахнул двери в соседнее помещение. В ярких лучах невидимых ламп на блестящей металлической подставке лежало что-то непонятно шарообразное.
– Входить не надо, – добавил Павел Михайлович, наслаждаясь произведенным эффектом. Все застыли у дверей, разглядывая атомный заряд.
В период предварительных пусков у Королева довольно часто случались задержки старта – вылезали «бобики»154, и неприятно было не только то, что они вылезали, а то, что об этом нужно было сообщать атомщикам, поскольку график работ был четко скоординирован. А докладывать, значит демонстрировать несовершенство своей техники. И теперь Королеву очень хотелось, чтобы вся подготовительная часть его работы прошла без нервотрепки, задержек и замечаний, поэтому дни и ночи проводил он вместе с другими Главными в монтажно-испытательном корпусе, контролируя каждый шаг предстартовой подготовки и в зародыше уничтожая всякую возможность появления «бобика». Подготовка ракеты, вывоз на старт и все предстартовые операции прошли строго по графику. И что удивительно, волноваться в самый последний момент всех заставили атомщики, по вине которых никогда никаких отказов не было.
На полигоне стояли трескучие морозы. Глубокой ночью, уже после пристыковки головной части ракеты с атомным зарядом, за несколько часов до старта, дежурный у пульта Владимир Петрович Буянов обнаружил падение температуры в головной части ракеты. Как уже говорилось, атомный заряд требовал соблюдения довольно жестких температурных режимов, и Буянов очень встревожился. Он разбудил Зернова и рассказал ему о своих наблюдениях. Зернов немедленно вызвал на стартовую позицию всех членов Госкомиссии. Ночь глухая, звезды ярчайшие, мороз за двадцать градусов, ехать далеко, но что поделаешь. Пока все съехались Буянов доложил, что падение температуры прекратилось и стрелка на пульте стала клониться к норме. Начали обсуждать, можно ли проводить пуск, если заряд все-таки находился некоторое время во «внештатном режиме». С учетом его массы, теплоемкости и времени падения температуры получалось, что охладиться он не успел. Решение было единодушное: испытания проводить.
Много дней спустя Вознюк признался доверенным людям, что, проходя ночью вблизи стартовой площадки, один из его офицеров заметил выдернутый штекер в разъеме электрообогревателя, закрепил его и доложил Вознюку. Сам ли он выскочил, выдернул ли его каким-то неловким движением кто-то из стартовиков было неизвестно, но Василий Иванович решил на Госкомиссии помалкивать, понимая, что делу уже не поможешь, а особисты кинутся на этот разъем, как стервятники, и начнется такой общеполигонный перетряс, что работать будет уже невозможно...
Выполнение решения Госкомиссии задержалось, однако по метеоусловиям: в Кап.Яре стояла солнечная морозная синь, но над атомным полигоном, по которому должны были стрелять, висели низкие облака. Погоды не было двое суток. Королев изнервничался окончательно, совсем потерял сон. Пробовал давить на Зернова, торопил, пугал, что упустим погоду на старте, Павел Михайлович не поддавался, отшучивался, но не отступал. Королев быстро понял: Зернов из той редкой породы людей, которых даже он, – великий мастер, – уговорить не сможет.
Пуск Зернов назначил неожиданно для всех – Королев предсказывал верно: погода на старте испортилась. Все члены Госкомиссии поехали на НП155, километрах в шести от ракеты. В бункере, кроме стартовиков во главе с Воскресенским, остались только Королев, Пилюгин и Павлов. Сергей Павлович сидел у перископа молча. Одни глаза горели на его измученном сером лице. Пилюгин выглядел не лучше. Павлов, напротив, был оживлен:
– Уверяю вас, все будет в порядке...
Ракетчики ему не отвечали.
Старт прошел точно по графику. Ракета быстро скрылась из глаз в низких облаках. На земле еще долго погромыхивало, как всегда бывает, когда звуковая волна оказывается запертой и бьется между землей и облаками.
Наблюдатели на атомном полигоне ракеты не видели. Вдруг что-то крошечное, очень яркое, блеснуло на мгновение, побежала, как круги по воде, взрывная волна и огненный столб устремился вверх, всасывая в себя все окружающее, чтобы, поднявшись, разом почернеть, распустив шляпку ужасного гриба.
Телефонный доклад с полигона был немногословен:
– Наблюдали «Байкал», – так был зашифрован этот пуск.
Королев поднялся из бункера и распахнул железную дверь в мир. Мир был прекрасен. Чистая снежная равнина бежала во все стороны без конца и края. Дым на стартовой уже рассеялся. Господи, неужели всё?
Так, 20 февраля 1956 года в первый раз было испытано советское ракетно-ядерное оружие. В следующем году на вооружение нашей армии поступила вторая ядерная ракета с подвижным стартом. Для межконтинентальной ракеты Р-7 была создана термоядерная боеголовка, завершившая создание ракетно-ядерного щита. Однако вместе с ракетой в полете оружие это никогда не испытывалось.
Создание оперативно-тактической, морской и ядерной ракет в середине 50-х годов имело в жизни и творческой биографии Королева огромное значение.
