– Нам, прибористам, всегда больше всех доставалось, – с улыбкой признался однажды Пилюгин. – Не так летит – управленцы виноваты. Особенно, помню, намаялся я с Р-1. Началось с того, что сразу после включения двигателя он самовыключался. Все на нас: ваша-де система вырубает двигатель! А мы сумели доказать, что выключение это – следствие хлопков, которые возникают из-за неравномерности процесса горения во время запуска. Ведь такое в кабинете не докажешь. Нам, прибористам, все доказывать приходилось на натуре – он опять по-детски улыбнулся...
«Нам, прибористам» – эти слова почему-то врезались в память. Думал о них, возвращаясь с его дачи в Москву. Ночные бабочки зелеными кляксами разбивались о лобовое стекло машины. А приборист, наверное, сейчас альбомы свои собирает со стола...
– Какая ракета была самой трудной? – спросил я, когда мы снова увиделись.
– Легких не было...
– А Р-5?
– Не приведи господи...
Они потом часто вспоминали свою поездку в Сталинград. Картины их жизни внешне не были пестры, и эти несколько дней, окрашенные в совершенно непривычные цвета, запомнились надолго.
Уже 4 мая Королев и Пилюгин, отправив жен в Москву, вернулись в Капустин Яр, чтобы продолжить усмирение непокорной и своенравной ракеты Р-5.
Через две недели Королев пишет домой:
«Наша жизнь и работа идет здесь теми же совершенно сумасшедшими темпами. Последняя работа нас всех за 3 суток ее непрерывной подготовки довела до полного изнеможения. Дело еще осложняется тем, что у нас днем стоит совершенно невозможная жара... Дела наши по-прежнему идут очень трудно, и за каждый сантиметр успеха или даже просто положительного результата приходится напряженно, настойчиво бороться».
«Вылечить» Р-5, размотать весь этот запутанный клубок колебательных процессов более других помог Королеву молодой – ему было тогда 37 лет – профессор МВТУ Всеволод Иванович Феодосьев – крупнейший в стране специалист по устойчивости тонкостенных оболочек. Весной 1953 года Сергей Павлович после первого аварийного пуска вызвал Феодосьева в Кап.Яр. Всеволод Иванович сразу оказался втянутым в жаркие споры по поводу причин аварии и несколько часов кряду принимал участие в обсуждении различных гипотез, которые Королев, ничего пока не утверждающий, но и ничего не отвергающий, называл «гипотенузами». (Феодосьев утверждает: «Это ядовитое словечко изобретено, конечно, не случайно. Оно подчеркивает относительную малограмотность и поспешность высказываемых предположений».) Посмотрев, как на глазах всего полигона развалилась очередная «пятерка», Феодосьев подумал, что, скорее всего собака зарыта в рулевых машинках. Изучив данные телеметрии, он тут же на логарифмической линейке прикинул частоты, сравнил и убедился, что напал на правильный след. По неопытности Феодосьев поделился своей «гипотенузой» со стартовиками Вознюка, за что незамедлительно получил от Королева жестокий разнос: почему не ему первому рассказал.
Одновременно Феодосьев занимался болячками маленькой пятитонной Р-11. Двигатель Исаева, который на ней стоял, имел так называемый «пушечный запуск», без предварительной ступени, не разгоняясь, сразу на полную мощь. Ракета взлетала стремительно и, естественно, при этом возникали большие перегрузки. Поэтому, когда во время одного из первых пробных пусков она развернулась и врезалась в землю рядом со стадом свиней, которые паслись в подсобном хозяйстве Вознюка, все сразу выдвинули «гипотенузы», обвиняющие во всех грехах перегрузки «пушечного запуска». Поскольку телеметрия ничего определенного не сообщала, начались догадки. А может быть, лопнул трубопровод? Королев знает, что это чепуха, но молчит. А может быть, неправильно штекер поставили, задом наперед, и изменилась полярность сигнала? Королев знает, что и это чепуха, поскольку штекер невозможно воткнуть иначе, чем так, как он втыкается, но опять молчит. Выслушав все «гипотенузы», Главный создает комиссию по выяснению причин аварии. Феодосьев – председатель. В комиссии стартовики Вознюка пошли в атаку на гироскопы Кузнецова – ясно, что гироскопическая платформа не выдержала встряски «пушечного запуска». Кто может сказать: так это или не так? Никто! Но чутье истинного таланта подсказывало молодому профессору, что гироскопы не виноваты. Феодосьев пошел в степь погулять и подумать. Придумал. Собрал комиссию.
– Если виноваты гироскопы, – сказал Всеволод Иванович, – то это выявится в опыте. Надо подсчитать, с какой высоты следует бросить гироплату на бетонный пол, чтобы в ней возникли такие же перегрузки, как и при «пушечном запуске» ракеты. Определим высоту, бросим и посмотрим. Если гироскопы выйдут из строя, вы правы.
Инженеры из КБ Кузнецова заволновались: «Это слишком жесткие условия!»
– Да почему жесткие? Мы же создаем точную имитацию условий старта! – Феодосьев давил оппонентов логикой и математикой. Спорить было трудно. Уселись считать. Все это походило на контрольную работу по алгебре в 8-м классе. Все смотрели в шпаргалки, на которых Феодосьев выписал формулы, сверяли друг у друга размерности, шептались, а главное – контролировали промежуточные результаты, стремясь к единственному и одинаковому ответу. Наконец, высота, с которой надо было бросать гироплату, была подсчитана. Никто не верил глазам своим: четыре сотых миллиметра! Сторонники гироскопной «гипотенузы» были посрамлены. Феодосьев нашел истинную причину кувырканий ракеты. Виноват был не Кузнецов, а Пилюгин. Молодого профессора зауважали.
Вернувшись в Москву, Феодосьев предложил одному из своих коллег – Косте Колесникову144 разобраться во всем этом деле фундаментально, что тот и сделал, защитив на эту тему диссертацию.
К осенней серии пусков Р-5 автоколебания были, наконец, устранены, все теперь вроде бы налаживалось, но тут вылезла новая, очень неприятная болячка: на участке спуска стала разрушаться головная часть. По обломкам видно было, что причина, вероятнее всего, в перегреве, но датчики температуры показывали норму, и это всех ставило в тупик. Королев понял, что это опять тот самый случай, когда ему снова нужна помощь Келдыша. С молодым академиком из ЦАГИ сотрудничали они еще с 40-х годов, Келдыш провел несколько очень важных для Королева теоретических исследований, как говорится, на будущее, теперь же требовалась помощь конкретная и срочная. В начале 1954 года Королев несколько раз встречается с Келдышем, они обсуждают весьма широкий и для постороннего уха, наверное, невероятно фантастический круг проблем, но не чураются и «прозы жизни», в том числе – странностей поведения головных частей Р-5.
Королев провел в Капустином Яре почти все лето. Третью серию испытаний Р-5 он начал 12 августа. И в первой же ракете опять сгорела «голова». Вскоре приехал Келдыш со своими «мальчиками»: Димой Охоцимским и Тимуром Энеевым. От ОКБ им деятельно помогал Владимир Федорович Рощин – знаток тепловой защиты. Иногда подключался главный королевский баллистик Святослав Сергеевич Лавров. Вчетвером они организовали «мозговой штурм» и вроде бы во всем разобрались. Келдыш уехал, а Королев предложил устроить совещание с привлечением всех заинтересованых лиц и заслушать доклад четверки. Заинтересованных лиц было немало: всем хотелось «отмазаться», доказать, что он-то как раз не виноват. А Королеву хотелось понять, в чем же действительно дело. Но и вопрос, кто же виноват, тоже заботил его. Он очень не любил, когда выяснялось, что виноват он, т.е. его ОКБ, вырвать у него признание в собственных «грехах» было очень трудно. Если быть объективным, то в Совете Главных конструкторов, пожалуй, лишь один Пилюгин без особой волокиты и препирательств признавал свои ошибки: «Виноват, братцы, рубите голову...». Но, при всей нелюбви к самокритике, Королев в тысячу раз больше не любил незнание. Понять причину отказа надо было во что бы то ни стало. Королев всегда считал, что понять – это уже наполовину устранить.
Из доклада четверки явствовало, что всю неразбериху вносят датчики, которые плохи сами по себе, стоят не там, где надо, и не так, как надо, а потому и показывают не то, что есть. Королев неотрывно смотрел в глаза докладчикам: по глазам он точно мог определить «туфту». Начались прения. Один майор от Вознюка в выражениях, далеких от парламентских, смешал докладчиков с пищей воробьев.
