Миткевич еще в 1933 году обвинялась в том, что повсеместно насаждала на заводе троцкизм. Началось дотошное корчевание ее единомышленников. Борис угодил в эту кампанию одним из первых: исключили из партии. В райкоме, однако, ограничились строгим выговором. В горкоме старушка-политкаторжанка заливисто похохатывала, читая его дело, и заменила строгий выговор обыкновенным. В 1933-м такое еще было возможно. Но с комсомольских вожаков Борис был смещен. Свободного времени стало больше, и он начал изобретать. Вскоре изобрел автоматический бомбосбрасыватель и получил неслыханные, по тому времени деньги – 500 рублей! Миткевич следила за этим смекалистым, энергичным пареньком и посоветовала ему учиться. Борис был откомандирован на электромеханический факультет Московского энергетического института. Учился, но продолжал работать на заводе.
Когда погиб Леваневский, Борис был уверен, что теперь уж и его посадят непременно: ведь он принимал участие в подготовке его самолета, да и маму, хоть и подпольщицу, но меньшевичку, самое время было ему припомнить. Но его не посадили, а он запретил себе об этом думать, запретил себе бояться, глядя на нового директора – Бориса Николаевича Тарасевича. Строго говоря, Тарасевич был не директором, а главным инженером. Директором он был на Коломенском паровозостроительном заводе, до того как его арестовали по «делу промпартии». Отсидев, он был назначен главным инженером завода № 22. Директоров после Миткевич было так много и сажали их так часто, что единственным человеком, который мог связывать постоянно рвущиеся вожжи управления, был Тарасевич, которого все – и начальники, и подчиненные считали настоящим директором.
– Мне ничего не страшно, – говорил Борис Николаевич. – Я на деле Рамзина уже весь свой страх растратил. Я – беспартийный человек, но я заставлю вас всех работать так, как это нужно России. А вы можете на меня жаловаться, писать доносы...
Тарасевич был болезненно справедлив и, по определению академика Д.С.Лихачева, высоко интеллигентен, поскольку движению его мысли всегда предшествовало движение сердца. С какой-то пронзительной грустью он часто говорил о России, так всегда и говорил: не Советский Союз, а Россия...
Еще до исчезновения Ольги Александровны на завод пришел Болховитинов и организовал свое КБ. Он быстро разглядел Чертока и сделал его руководителем конструкторской группы, хотя тот был еще студентом. В течение нескольких лет у Болховитинова собрались сильные молодые ребята: Исаев, Березняк, Мишин, Пилюгин, заведующий кафедрой ВВИА имени Н.Е.Жуковского Курицкис – в среде талантливых людей человек бездарный совсем засыхает, а способный – быстрее идет в рост и скорее расцветает. Так и случилось с Чертоком, хотя на некоторое время с КБ пришлось расстаться.
В МЭИ Бориса знали, ценили, как-никак член парткома института, но учиться было трудно: КБ и завод времени на учебу не оставляли. Он пробовал несколько раз скрыться в институтской библиотеке, но заводские его находили и требовали явиться немедленно. Росли «хвосты», впереди была еще одна сессия, и Борис решил на несколько дней «лечь на дно», как говорили подводники, а чтобы не нашли, забрав тетради, засел в читальне ЦПКиО.
Подошли двое:
– Гражданин Черток? Сдайте книги и выходите вместе с нами.
Сели в «эмку». «Интересно, куда поедем: в Бутырку или на Лубянку? – думал Борис. – Видать, в Бутырку, машина идет по Садовому кольцу, к центру не сворачивает...»
Его привезли на родной завод и ввели в кабинет заместителя главного инженера:
– Борис! Ну, это же форменное безобразие! Ты же знаешь, что мы горим без тебя. Ищем через НКВД, а он книжки читает! Нашел время учиться...
Надо было выбирать. Черток поехал в МЭИ. Директора сместили и за главного начальника была Валерия Алексеевна Голубцова, секретарь парткома, жена Георгия Максимилиановича Маленкова, будущего нашего кратковременного вождя, а тогда – человека, который еще не высовывался, но занимал очень важный пост заведующего отделом руководящих кадров ЦК ВКП(б) и быстро набирал очки в соревновании сталинских любимцев.
– Ну, Черток, что с тобой делать? Выгонять? – спросила Валерия Алексеевна. – Испытываешь мое терпение. Одни «хвосты» за тобой. И бумаги твои с просьбами об отсрочках за подписью Туполева, врага народа, надоели мне. Так как? Выгонять? Не...ет, дорогой! Не выйдет! Я заставлю тебя кончить институт!
И заставила. Он окончил МЭИ, правда, из КБ на некоторое время пришлось уйти, но с дипломом он вернулся к Болховитинову уже начальником отдела спецоборудования и занялся новой системой управления тяжелых бомбардировщиков на переменном токе. Тут началась война, стало ясно, что идеи его с переменным током никому не нужны, но очень нужна система зажигания для ЖРД, который Исаев и Березняк ставили на свой ракетный истребитель БИ.
Посмотрев, как работает ЖРД, Черток обозвал его вонючим горшком и попросил не втягивать его в эту «тухлую» историю. Да не на тех напал! Исаев так вцепился в него, что вскоре он уже сделал не только систему зажигания («Бред, но Исаеву понравилась!»), но и систему радионаведения БИ на самолеты противника, не считая всей автоматики перехватчика, за что и получил первый свой орден – «Красную Звезду». От системы наведения начался новый виток увлечения радиотехникой. Черток разрабатывал радиофильтры, которые экранировали систему зажигания в боевых самолетах и гасили страшный треск в шлемофонах, совсем измучивший летчиков на фронте.
Таким образом, едва приобщившись к ракетной технике во время работы над БИ, он снова начал заниматься самолетными системами и в Германию поехал, чтобы узнать, что сделано немцами именно в этой области, но, напав на след приборного отсека Фау-2, сразу понял: это что-то новое и очень интересное. В Нордхаузене Исаев и Райков, верные своим жидкостным двигателям, заявили, что делать им тут нечего и уехали в Леестен на стенды, где испытывались ЖРД. Черток остался один на вилле «Франк» и работал круглосуточно: организовывал РАБЕ. Первый заместитель наркома авиационной промышленности Петр Васильевич Дементьев прислал в Берлин шифровку, предписывающую его людям сдать дела и возвращаться в Москву. Черток подумал, свернул из приказа «голубка» и пустил по кабинету. «Голубок» сделал плавную дугу и сел на письменный стол.
– Так, – сказал Борис Евсеевич «голубку». – Никуда мы не поедем...
В это время вошла аккуратненькая фрейлен, которая каждый день ставила в его кабинете свежий букет, и сказала, что его просит принять подполковник Королев. Черток подошел к окну и увидел у тротуара очень потрепанный «опель-кадет». «Невелика птица», – подумал Черток. Так они впервые встретились.
– Эту первую встречу я почему-то очень хорошо помню, – рассказывал Борис Евсеевич. – Поздоровались, он сел, я начал рассказывать, чем мы тут занимаемся, я рассказываю, а сам думаю: «Какие умные глаза у этого мужика!» Красивый был, молодой, весь подтянутый. Он мне понравился сразу, но еще я подумал: «Это он с виду такой спокойный, но в любой момент может вдруг ощетиниться и прыгнуть на тебя...» Так и было потом... Но тогда, во время нашей первой встречи, он был очень вежлив, спокоен. Когда мы расставались, он сказал: «Я думаю, нам придется часто встречаться и долго вместе работать». Представляете, он угадал...
В Германии всем хотелось командовать. Когда была война, было ясно, кто кому подчиняется. Теперь, когда решалась судьба трофеев, субординация как-то исказилась и раздражающе усложнилась. Командовать хотелось военным. Потому что они любят и умеют это делать и потому, что они справедливо считали, что все трофеи принадлежат в первую очередь тем, кто их отнял у врага. Командовать хотел генерал Горишный, дивизия которого первой вошла в Бляйхероде. Но командовать хотел и генерал Кузнецов, имея полномочия командующего гвардейскими минометными частями Петра Алексеевича Дегтярева. Боеприпасников Кузнецов прогнал, а ракетчикам объявил, что отныне они переходят в полное его подчинение. Однако вскоре Кузнецов попал в автокатастрофу, лежал в Эрфурте в госпитале, а ему на замену прибыл генерал Лев Михайлович Гайдуков, тот самый, который составлял списки ракетчиков, нужных в Германии. Он был членом военного совета гвардейских минометных частей, но, кроме власти, обладал еще и невероятной личной энергией, которая после победы никак не могла найти выхода.
