Написать им обо всем, что волновало его сейчас, было невозможно: не на чем. Однажды ему удалось раздобыть несколько «лепестков» папиросной бумаги и нацарапать карандашным огрызком весточки: жив, здоров. Бумажки эти, сложенные треугольником, заклеивали хлебным мякишем и выбрасывали в перевязанное колючей проволокой оконце. Если их не уносил ветер, щадил дождь и птицы не склевывали мякиш, был маленький шанс, что записку найдет путевой обходчик и перешлет семье арестованного. Редко, но письма такие доходили до адресата. «Человечность путевых обходчиков в эпоху сталинского террора» – вполне подходящая тема для исторической диссертации.

К концу второго месяца пути эшелон их прибыл наконец, на станцию назначения. Вторая Речка – так назывались ворота Колымы. Это была обширная территория, а точнее – несколько обширных территорий, обнесенных колючей проволокой в два ряда, между которыми бегали овчарки. По углам на вышках сидели пулеметчики, а внутри стояли огромные добротные бараки. Каждая зона вмещала 10-15 тысяч зеков, а вся Вторая Речка по числу жителей не уступала областному городу. Отсюда начинался путь к золоту, здесь швартовались штатные теплоходы Дальстроя, постоянно снабжающие магаданские прииски новыми живыми мускулами. Тысячекратно описанные перевозки работорговцев не идут по масштабам своим ни в какое сравнение с Дальстроем. И в десять лет не привозили на берега Миссисипи столько невольников, сколько на берега Колымы за одну навигацию.

После могучих стен Новочеркасских казематов и густого, неистребимого никаким сквозняком горячего смрада вагона Вторая Речка представлялась просто пионерлагерем: солнце, ветерок, настоянный на далеких медовых травах, теплынь – Королев повеселел.

Жизнь здесь была очень динамична: кого-то привозили, кого-то увозили, каждый день новые слухи с воли. Бессознательно приукрашенные самими заключенными, они были, как правило, оптимистичными: начали пересматривать дела, кого-то уже выпустили, Ежов снят... Когда людей лишают надежды, они рождают ее сами, потому что надежда должна быть с человеком до самого его последнего мига.

Передавали мнение людей знающих, что якобы торопиться уезжать со Второй Речки не надо, чем больше здесь прокантуешься, тем больше сил сбережешь, но как, каким способом можно тут зацепиться, толком никто не знал: все они были колымскими новоселами. Известно, что в пересылке сидели месяц, а то и два, но Королев, хотя и понимал, что от добра добра не ищут, все-таки хотел отсюда поскорее выбраться. Он не любил состояния временности, надо точно знать, что тебя ждет и, зная это, рассчитывать силы. Он был тогда, с точки зрения опытного колымского зека, непростительно наивен.

Ждать ему пришлось недолго: дней через десять он попал в этап. Пристань. Солдат и собак, кажется, больше, чем заключенных. Трап и сразу трюм, гулкий, как собор, трюм теплохода «Дальстрой».

Пять тысяч заключенных расписаны были по разным отсекам. У каждого трюмного колодца – толпа охранников. Небольшими группами, если не было шторма, выводили подышать на палубу. У команды и конвоя было две заботы: исключить возможность захвата парохода заключенными и обеспечить их численную сохранность. Живой-мертвый – это не важно, лишь бы за борт не упал, не смыло его волной.

Все познается в сравнении. Теплушки теперь казались раем: в трюме стояла невероятная липкая духота, весь пол в блевотине – в Охотском море сильно штормило, противная дрожь железа и этот глухой стук машины, – очень скоро уже не можешь отличить, где стучит – у тебя в голове или где-то снаружи. От холода воды за бортом и зловонного трюмного тепла железо все время запотевало, сочилось водой. Под ногами стояли ужасные лужи в белых пузырях – они бродили, как сусло. Сверху непрестанно капало. В трюме Королев пережил предельное ощущение физической нечистоты – ни до, ни после такого не было. Так они плыли семь дней.

Королев сидел в носовом отсеке. По шипению воды за бортом можно было определить, когда меняется ход. Потом, словно сорвавшийся с вершины камнепад, загрохотала цепь в якорном клюзе. И стало тихо. Открыли люк.

– Выходи пятерками!

Королев стоял в своей пятерке и смотрел на берег, где за завесой мелкого холодного дождя на фоне пологих скучных гор белели домики. А ведь где-то были другие горы, Карадаг, Узун-Сырт, водопад Учан-Су... Перед ним лежал Магадан – столица колымского края.

Освоение Колымы началось с 1932 года, когда организовался Дальстрой. Тогда начали тянуть Колымский тракт, пробиваться от Магадана к перевалу и дальше – на север – к Берелёху, Таскану, Сеймчану. Шли за золотом, за оловом, за углем, двадцатиметровые пласты которого лежали прямо на поверхности. Дело двигалось ускоренно. В 1934 году здесь уже собирали урожай картофеля и капусты, а в оленеводческом совхозе Дальстроя паслось одиннадцать тысяч голов. Еще через год начальник Дальстроя Берзин, уже расстрелянный к моменту приезда сюда Королева, писал: «Каковы перспективы Колымы? Здесь пройдут железные дороги, здесь будут сооружены десятки шахт и рудников, здесь будет металлургический завод... Нет силы, которая может остановить рост этого края».

Увы, силы такой действительно не было: в 1937-1939 годах население здесь удваивается, утраивается, удесятеряется. Создается – будем оптимистами! – последняя в истории человечества рабовладельческая империя – империя ГУЛАГа.

По маленьким, но характерным деталям: громкому открытому мату, тычкам прикладами в спины замешкавшихся, отсутствию овчарок на причале Сергей Павлович сразу понял, что бухта Нагаева – это уже другой мир, мир далекий, как Плутон, и законы здесь другие, и жизнь будет совсем другая...

Неожиданно хорошо, досыта накормили. Повели в баню – «вошебойку».

– Учти, шмотки отберут, – шепнул ему по дороге сосед в шеренге. Жалко было кожаного пальто, прочная, ноская вещь.

– Никогда у меня больше не будет вот такого замечательного кожаного пальто, – засмеялся Королев.

Пророчество сбылось: никогда больше не было у Королева кожаного пальто.

Каждому выдали кусочек хозяйственного мыла с палец величиной, предупредили: отводится 15 минут. Некоторые ухитрились провернуть даже маленькую постирушку.

После бани каждого ждала горка одежды: майка, трусы, портянки, ватные штаны, гимнастерка, бушлат, шапка ушанка и валенки: путь их лежал на север.

Огромная магаданская пересылка располагалась в центре нарождающегося города рядом с тюрьмой, которую все называли Домом Васькова, но кто такой Васьков, чем знаменит, никто не знал. Сюда шли заявки с приисков, здесь формировались этапы. Отсюда начинался великий Колымский тракт – дорога на Голгофу, только не для трех человек, а для сотен тысяч, и шли по ней тоже и разбойники, и пророки, но здесь пророков было больше, чем разбойников...

И тут Королев тоже не задержался: через несколько дней попал в этап. Их усадили в трехтонку ЗИС-5 с крепкой фанерной будкой в кузове, так что стоять было нельзя – только сидеть на скамейке. Конвоир расположился в кабине. Странно, но сам факт того, что никто их теперь всерьез не охранял, действовал угнетающе: значит, действительно бежать некуда. Спрыгнуть с грузовика и убежать в тайгу было равносильно прыжку с теплохода в Охотское море: или ты утонешь в тайге, или доберешься до берега, до людей, которые навесят тебе за этот прыжок новый срок. Никто не прыгал.

Первые километров девяносто дорога была хоть и выбитой, но все-таки относительно спокойной. За поселком Палатка началось Колымское нагорье, серпантины, красота неописуемая. Дождь, постоянно гуляющий по берегу моря, кончился. Было сухо, прохладно, солнечно, сурово.

На остановках для «оправки» все кидались собирать кедровые шишечки, во множестве разбросанные у обочины, косясь при этом на конвоира, вылезавшего из кабины размяться: конвоир-весельчак мог запросто пристрелить за один лишний шаг к шишке, пристрелить абсолютно безнаказанно, поскольку шаг этот всегда можно было назвать первым шагом побега.

Потом пошла грунтовка и трясло так, что было уже не до красот природы. Они ехали четыре дня, впроголодь, без глотка горячего, и путь был так огромен, что казалось – еще один поворот, и откроются просторы Ледовитого океана. И опять, как тогда, в пульмане, никто не знал, куда они едут. Шофер не отвечал на вопросы, конвоир тем более. Шли по тракту: Мякит – Оротукан – Дебин – Ягодное – Бурхала – Сусуман – Берелёх. В Берелёхе – это был примерно 550-й километр от Магадана, они свернули с тракта направо. На пятый день Королев прибыл на прииск Мальдяк.