Как трое суток было хорошо! И вот снова началось, - с тоской подумал кардинал.

Мэтр Шико остался в Рюэле вместе с микстурой и порошком герцогини Лианкур.

Вспомнив о герцогини Ришелье сразу вспомнил о посольстве к арабам. Так как в голове его сразу отчетливо всплыл рассказ герцога Лианкура о том, что его супругу растили и воспитывали два медика-араба. Она знает арабский как и турецкий, а турки ей были просто заворожены. Впрочем, маленькую герцогиню не возможно явно назначить главной при посольстве, но вот при случае она возьмет управление в свои маленькие, но сильные ручки. Воспоминание о герцогине вызвали в нем легкое внутреннее смущение. Еще три дня назад он мечтал о встречи с отцом Жозефом, которому мог бы поведать все как есть, но тот был далеко.

Испанцы, королева, мадемуазель Лафайет, Коссен… А тут романтическое свидание с женщиной. За прошедшие три дня он вспоминал об этом изредка и весьма отрывочно. Порой презирал себя за способность к подобной слабости, порой оправдывал. Герцогиней же продолжал удивляться. Он то ненавидел ее за слабость, то чувствовал к ней некое подобие нежности, но в обоих случаях восхищался ее выдержкой и терпением. Часто перед глазами его возникала картина как спокойно, без всякой брезгливости, исследовала эта благородная дама содержимое его раны. Не всякий из его личных медиков был так спокоен и так полон решимости оказать помощь. Маленькая герцогиня оказалась вторым после племянницы существом женского пола, которая имела право на доброе к ней отношение кардинала.

Мысли о полячке будто прогнали головную боль. Может тому виной была перемена погоды, а может просто, наконец, сложилось правильное решение и был найден нужный для посольства человек.

Ришелье надолго остановился в Люксембургском дворце, где провел ряд аудиенций и совещаний. Не смотря на ненастную погоду совершил прогулку по Пале-Кардиналю. Вместе с некоторыми художниками просмотрел вновь прибывшую коллекцию скульптур. А на ужине у племянницы он даже согласился отведать некоторые из блюд (кардинал с Ла Рошели стал отказывать себе в ужине) и прекрасно председательствовал за столом.

Однако на следующий день он почувствовал приближение черной меланхолии. Ночью началась лихорадка. В таком плачевном состоянии министр все же доехал до Рюэля.

Поскольку необходимо было закончить трактат о гражданине, а также обращение к генеральным штатам, Ришелье вынужден был прибегнуть к процедуре кровопускания, но она не принесла ему облегчение и только ослабила больного. Приехавшая в Рюэль мадам де Комбале была вынуждена собрать консилиум медиков, чтобы они приняли какое-нибудь решение для поддержания здоровья кардинала в столь важный момент.

Мэтр Шико решился конфиденциально сказать Мари-Мадлен, что раннее кардинал принимал некий порошок и ему помогало. И что этот порошок давала ему герцогиня Лианкур. Порошок закончился три дня назад.

Мари-Мадлен вспомнила о том, что герцогиня и ей рассказывала об этой лекарстве и что даже просила проконтролировать его употребление, но к своему стыду, мадам де Комбале о нем просто забыла. С покрасневшими от стыда щеками Мари-Мадлен вызвала Базена Шато и велела ему отвезти в парижский дом Лианкуров записку с просьбой к герцогине о приезде. В записке она также написала о нездоровье дяди и просьбе взять с собой лекарство.

Герцогиня Лианкур прибыла через час. Она была мрачна и долго отказывалась вместе с Комбале пойти в покои Ришелье и самолично дать лекарство кардиналу.

Когда Ядвига вошла в спальню кардинала, то ей сразу стало дурно от запаха крови и тяжелого аромата каких-то снадобий. Серебряная чаша со свежевыпущенной кровью стояла возле постели. Кардинал полусидел в подушках сжимая виски тонкими пальцами, но при этом еще ухитрялся диктовать что-то весьма заумное секретарю, который быстро записывал длинные фразы.

Герцогиня остановилась возле подстамента кровати и обвела комнату взглядом. Большое окно было закрыто тяжелой портьерой, чтобы свет не раздражал больного. По углам кровати были зажжены канделябры, в глубине комнаты, где толпилось человек десять, пылал камин.

Камин потушить! - властно распорядилась Ядвига.

Но у дядюшки озноб, - возразила Мари-Мадлен, - ему станет холодно!

У него жар! А озноб, это обманная сущность организма. Прошу Вас, послушайте меня! - Ядвига твердо посмотрела на мадам де Комбале. - Попросите унести чашу с кровью. Еще нужно слегка приоткрыть окно. Не бойтесь он не простудится, но вот свежий воздух ему сейчас необходим.

Прекрасная племянница поспешила отдать распоряжения и слуги за считанные секунды выполнили все указания. К тому времени министр уже прекратил диктовать и весь отдался нарастающей боли. Он, откинувшись на подушки и крепко сжав зубы, постукивал пяткой о столбик полога в ритм пульсации в голове.

Герцогиня Лианкур поднялась на возвышение, на котором стояла кровать Ришелье и наклонилась над страдальцем. Свежий ветер, впущенный в окно, слегка пошевелил завитые локоны пахнувшие луговой травой. Кардинал приоткрыл глаза в тот миг, когда на его губы упала капля микстуры.

Опять эти волосы волшебные, - прошептал он тихо в полузабытье.

Ядвига поднесла к его губам фляжку с водой. Министр сделал глоток. После принял разведенный порошок. Герцогиня присела на край кровати и на маленьком клочке бумажке начала писать предписание по приему лекарства. Затем она поднялась, чтобы отдать этот квиток Шико. В этот момент кардинал захватил своими пальцами край ее юбки.

Присядьте герцогиня, - еле слышно прошептал он, - мне легче, когда вы рядом.

Хорошо, Ваша Высокопреосвященство, я посижу тут, только молю Вас, ничего не говорите.

Но двое из присутствующих в комнате увидели, как Ришелье задержал герцогиню. Мэтр Шико сразу решил прийти на помощь полячке, он приблизился к кровати и забрал из рук Ядвиги квиток с предписаниями. Племянница же кардинала удивленно распахнула глаза. Быть у постели больного было только ее привилегией. Сердце кроткой Мари-Мадлен больно сжалось. Она почувствовала как задрожали ее руки, пришлось соединить пальцы в замок, а на лицо навесить улыбку. Правда, возникшее по отношению к полячке чувство раздражения не проходило.

Ядвиге же пришлось сидеть, так как кардинал так и не выпустил из пальцев край юбки. Она жестом подозвала мэтра Шико и попросила его принести ткань смоченную холодной водой. В это время в покои вошли еще два медика. Шико быстро дал им распоряжение о приготовлении компресса, а сам потихоньку удалил из спальни секретарей и прочую челядь. Ришелье уже стало легче, однако неожиданно началось обильное слезотечение. Тогда уже мадам де Комбале поднялась к кровати и протянула герцогине Лианкур несколько платков.

Раз уж вы так близко, мадам, то оботрите дядюшке лицо, - весьма сурово бросила она Ядвиге.

Прибыл и компресс. Полячке была вынуждена провести все необходимые процедуры. Наконец кардинал, очевидно почувствовав себя лучше, отпустил ткань юбки. И герцогиня быстро вскочила и спустилась с возвышения.

Прошу меня простить, - обратилась она к Мари-Мадлен, - но я вынуждена срочно выехать в свой отель, - мой сын тоже не здоров, - солгала она, - мне необходимо быть рядом с ребенком.

Мигрени проходят бесследно. Человек переживший приступ после, как правило, удивляется почему полчаса назад он так страдал.

Через 40 минут после того как Ядвига покинула Рюэль, Ришелье уже дописывал философский трактат, а через два часа вместе с Мари-Мадлен вышел на прогулку.

Прогулка была весьма короткой и к тому мадам Комбале была грустна, на что министр абсолютно не обращал внимания наслаждаясь летним вечером.

После прогулки он продиктовал секретарю несколько распоряжений, касающихся африканской экспедиции. Затем сам сделал несколько приписок на них. Отправил гонца в канцелярию. После исполненной работы он попросил на несколько мгновений оставить его одного и позвать к нему Антуана…