Дженни едва не вывалилась, когда Мануэль сделал крутой поворот на полном скаку. Она решила попытаться спрыгнуть, изготовилась, но Мануэль пригрозил ей плетью.

– Не уймешься, попробуешь кнут! Ты свихнулась от пожара, горджио!

Возле реки Мануэлю пришлось замедлить темп – плотной толпой шли беженцы. А оставшиеся горожане вели отчаянную борьбу со стихией. Пытаясь преградить путь огню, мужчины ломали дома, по цепочке передавали друг другу ведра с водой. Все они были на одно лицо – черны как ночь.

Один из всадников спешился, чтобы помочь людям. На миг черный дым рассеялся, и Дженни узнала этого высокого худощавого брюнета.

– Карл, – закричала она что есть сил, не веря собственным глазам. – Карл, помоги мне!

Крик ее не был услышан за ревом огня, за криками людей.

Карл развернулся к ней лицом – увы, он не видел ее, герцог Йоркский взглянул на повозку и натянул поводья, уступая им дорогу. Дженни кричала что есть мочи, но голос ее был слишком слаб.

– Заткнись! – рявкнул Мануэль.

– Карл, Карл! – рыдала Дженни, пока Мануэль окончательно не вышел из себя и в ярости не ударил ее в висок.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно заметил цыганский король, взглянув на бесчувственную пленницу.

Виртуозно управляя лошадью, Мануэль свернул в сторону, ловко уворачиваясь от летящих со всех сторон горящих обломков. Не выпуская поводьев, он укрыл Дженни одеялом, чтобы случайно шальной уголек не попал на волосы и одежду. На Темпл-Бар он позволил себе передохнуть. Сюда пожар еще не дошел, но люди в панике вытаскивали из домов пожитки, бросая испуганные взгляды на восток, где на Ладгит-Хилл ярко горел собор Святого Павла.

Дождь капал ей прямо на лицо. Дженни открыла воспаленные глаза, недоуменно моргая при виде деревьев и ярко зеленеющих полей.

– Вижу, ты наконец оправилась. – Голос принадлежал Мануэлю. – Прости, что пришлось усыпить тебя, дорогуша, но ты визжала так, что народ мог подумать, будто ты сбежала из Бедлама.

– Где мы? – спросила Дженни с тоской в голосе.

– Где-то за городом, – безразлично пожав плечами, сообщил Мануэль. – Возле Челси к нам присоединятся остальные.

Дженни печально смотрела на свои кровоточащие ладони, покрытые пузырями. Если бы он только знал, как ей не хотелось ехать с ним! Все возвращалось на круги своя – незнакомая местность, моросящий дождь, цыганская кибитка, – будто минувший год ей приснился! Если бы Карл услышал ее, если бы он ее заметил! Но он все равно не узнал бы свою Дженни в этой грязной босоногой женщине в разорванном платье. К тому же, принимая во внимание угасающий интерес короля, Дженни серьезно сомневалась, что он захочет ей помочь. Действительно, Карл никогда не бывал жесток со своими любимыми женщинами, но он желал, чтобы страсть была взаимной.

– Даже не думай убежать к своему богатому ублюдку, – угрюмо предупредил ее Мануэль. – Я не дам тебе этого сделать. Никогда! В твоей биографии немало такого, что могло бы заинтересовать констеблей, и я в курсе твоих секретов, так что советую тебе об этом не забывать. Скорее я дам сгноить тебя в тюрьме Маршалси, чем пущу назад в его постель. Ты принадлежишь мне до конца жизни.

Дженни уныло опустила голову и принялась сдирать остатки прилипшей к воспаленным ладоням краски. «До конца жизни», – стучало у нее в голове, монотонно и глухо, в такт цокоту лошадиных копыт.

Мануэль вел остатки своего табора на запад. Они обогнули Дартмурскую пустошь, унылую болотистую местность в серой завесе дождя, за несколько дней пути не встретив ни души. Даже дикие пони, щипавшие траву, при их появлении стремительно убегали. Неделя за неделей их взгляду представлялось одно и то же, и Дженни потеряла счет дням пути. Осень не баловала их солнцем – каждый день шли дожди, а землю окутывали густые туманы, но здесь было теплее, чем в ее родном Суссексе. По обочинам дороги в изобилии росли шиповник, ежевика, самбук и смородина. На рассвете Дженни собирала грибы прямо на лужайках, а мужчины охотились на кроликов.

Наконец одним ясным, чуть морозным утром они увидели море. Над скалами с криком носились бакланы и чайки. Завернувшись в одеяло, Дженни в изумлении смотрела на белые барашки волн. Дул шквалистый ветер, и он был так силен, что узловатый терновник задирался вверх, упираясь в небо мозолистыми сучьями, походившими на негодующие персты. Ненасытные чайки с душераздирающими криками бросались в море, добывая рыбу.

– Ну как, чем не прекрасный вид? – Мануэль обнял Дженни за плечи. И сейчас, впервые за долгое время, его объятие не было ей отвратительно.

– Я думала, что уже никогда не увижу моря, так долго мы были в пути.

– А зимой у нас будет надежная крыша над головой. Наконец погреемся у настоящего домашнего очага. – Мануэль пребывал в отличном расположении духа – он был на пороге новой жизни.

Дженни улыбнулась. Без Мануэля, без его поразительного чутья и умения приспосабливаться к любой обстановке, она – да и все они – давно бы погибла. Мануэль был знаком с искусством врачевания – благодаря его знанию лекарственных растений раны на ее ладонях зажили, да и душевные раны тоже затянулись – она уже не была госпожой Данн, любовницей короля, и мысль о побеге давно оставила. Но эти места напомнили ей о человеке, чья родина была неподалеку. Дженни охватило неодолимое чувство тоски, на глаза навернулись слезы. Где он, Кит Эшфорд? В каких краях скитается?

Мануэль, не терявший надежды на то, что страсть ее разгорится вновь, осторожно смахнул слезу с ее щеки.

– Ты плачешь от счастья? – нежно спросил он. Дженни не ответила, боясь разрыдаться. Она с трудом могла примириться с тем, что Корнуолл открывал новую главу в ее жизни и она должна жить, получая то, что может ей предложить судьба.

Мануэль распрощался со своими спутниками на перекрестке дорог в нескольких милях от обители Фаулера. Солнце скрылось, и пейзаж из величественно-прекрасного превратился в уныло-серый. Пронзительные крики чаек звучали скорбным плачем по несчастным душам.

«Они скорбят и обо мне», – подумала Дженни.

Резкий ветер с моря пробирал до костей – не спасало даже толстое одеяло. Дженни, скорчившись от холода, спряталась под полог повозки, надеясь, что Мануэль не станет тянуть с прощанием. Но он с царственным видом принимал заверения своих соплеменников в любви и уважении. Дженни пришло на ум сравнение с Карлом Стюартом, и сердце заныло. Сейчас, спустя время, она могла по достоинству оценить его нежность и понимание. Пусть он часто ранил ее своей неверностью, но, без сомнения, любил. Она и предположить не могла, что вскоре на краю земли ею будет распоряжаться совсем иной король.

Рыбацкая деревня примостилась у подножия скал на берегу небольшого залива. Никаких роскошных особняков – всего лишь горстка беленых домиков. Узкая тропинка вела по каменным уступам наверх, к приземистому белому дому, расположенному на террасе, прямо над океаном.

– Вот это и будет наш дом, – растроганно произнес Мануэль, – именно таким я его и представлял.

Дженни была жестоко разочарована, она ожидала увидеть роскошный особняк. По сравнению с этим коттеджем ее дом в Херстемптоне мог показаться дворцом.

– Он говорил, что дом расположен над деревней, словно замок, – блестя глазами, говорил Мануэль. – У вас грязь на щеке, госпожа Фаулер, а нам скоро предстоит познакомиться с родственниками.

Дженни потерла щеку и пригладила волосы, заплетенные в скромную косу, короной уложенную вокруг головы. Рассеянно она вытаскивала траву из грубых туфель, которые чудесным образом появились у нее вчера. Мануэль раздобыл целый наряд, приличествующий скромной жене эсквайра, – пару шерстяных чулок, нижнюю юбку с кружевным подзором, серое скромное шерстяное платье. Еще Мануэль принес красный плащ из толстой шерсти – без него здесь было не обойтись из-за свирепого ветра. И хотя Дженни знала, что денег у Мануэля хватает, она не сомневалась, что все это краденые вещи. Но свои догадки она предпочитала держать при себе. Если Мануэль, по обыкновению, обобрал женщин, которых сам раздел, прежде чем затащить в постель, Дженни это никак не касалось – страсть ее к Мануэлю давно умерла, а вместе с ней и ревность.