– Хорошо сработала, – похвалила девушку старая цыганка. Она знала, чего стоило Дженни преодолеть свой страх. Не тратя времени на дальнейшие разговоры, Роза нырнула под полог полосатого шатра, надеясь до заката выманить у горожан как можно больше денег. За предсказание судьбы Роза брала от одного до десяти пенсов, в зависимости от определяемых на глазок доходов клиента.

Дженни устало закрыла глаза. Она с ужасом вспоминала первое в жизни выступление перед публикой. Все плыло перед глазами, в любой момент она могла упасть с гарцующей лошади и была бы раздавлена копытами. Дженни холодела при мысли о том, что завтра все для нее начнется сначала.

Среди монотонного гула она различала восхищенное завывание толпы – это Мануэль поднимал гири. В конце представления он должен был поднять вагончик и продержать его на плечах с полминуты. Мануэль шутками и прибаутками готовил публику к финалу, и чем дальше, тем сильнее звучал его ирландский акцент. И вдруг воздух прорезал совсем неожиданный звук – вопль боли. Он донесся откуда-то справа, с той стороны, где стояли повозки.

Вскочив на ноги, Дженни помчалась на крик. Толпа уже собралась вокруг телеги, доверху груженной всяким добром. Не выдержав тяжести, ось надломилась, переднее колесо отскочило, а из-под обломков дерева торчала смуглая худенькая нога, обернутая в красное. Берта!

Дженни подбежала к телеге, принялась толкать ее, тщетно пытаясь хоть на йоту сдвинуть с места и освободить застрявшую под ней девочку. Вокруг было столько сильных мужчин, все они сочувственно кивали головами, но никто ничего не предпринимал.

– Помогите! Она же умрет! – отчаянно закричала Дженни.

Двое-трое мужчин подошли к телеге, попытались, не особо напрягаясь, приподнять груз и, пожав плечами, отошли.

– Все бесполезно, мисс. Надо впрячь лошадей, пусть оттащат телегу, а торопиться без толку – девчонку осталось только похоронить, – сказал плечистый фермер, желая успокоить плачущую Дженни. – К тому же было бы ради кого беспокоиться – какое-то цыганское отродье. Дженни стряхнула с плеча руку фермера.

– Мануэль! Сюда, скорее! Берта застряла под телегой!

Мануэль сердито нахмурился – представление близилось к своему апогею, но, взглянув пристальнее в ее лицо, понял, что она зовет его не зря. Мануэль ловко спрыгнул с помоста и, лавируя между шатрами и повозками, побежал следом за Дженни. Зеваки, предвкушая интересное зрелище, поспешили следом. Кто-то уже вел на поводу лошадей.

Мануэль не терял времени даром, он даже не попытался прикинуть на глаз тяжесть груза, а просто подналег плечом, так что громадные мускулы на спине напряглись, готовые выскочить, и приподнял телегу. Раздался треск дерева, затем тишина, затем восхищенный рев толпы. Только сейчас взгляду открылась расплющенная бочка с железными ободами, которая, застряв между осью и ложем телеги, приняла на себя основную тяжесть груза, чем и спасла Берте жизнь.

– Берта! Ты жива!

Дженни осторожно вытащила девочку из западни и подняла на руки легкое тельце. Пульс прощупывался, но Берта была без сознания. Тело ребенка было в синяках и ссадинах, занозы впились в кожу.

– Дай ее сюда! – потребовала невесть откуда взявшаяся Роза, и Дженни молча передала несчастного ребенка цыганской королеве.

Мануэль растянулся у перевернутой телеги, угощаясь элем, который наперебой предлагали ему свидетели его подвига.

На следующий день Берта уже потихоньку ковыляла по табору – левая нога ее распухла, да и выглядела девочка так, будто ее изрядно отколошматили.

– Спасибо, Дженни, – сказала девочка, благодарно глядя на свою подругу. – Мне сказали, что это ты привела Мануэля. Я кричала, но никто не захотел мне помочь, – с горечью заметила девочка. – Роза пообещала перебинтовать мне ногу, когда закончит работу.

– Что ты делала под телегой?

– Блант заставил меня танцевать так много, что я выбилась из сил, упала и заснула. На этой ярмарке мне уже не танцевать.

Так оно и случилось. Несмотря на все усилия Розы вылечить девочку травами и заклинаниями, прошло два дня, прежде чем нарыв прорвался и опухоль спала настолько, что удалось извлечь куски дерева. Дрессировщик медведей соорудил для Берты маленький костыль, чтобы ходить было удобнее, но о танцах не могло быть и речи. Все в таборе были рады спасению Берты, кроме разве что ее опекуна, Бланта. Он и жил только тем, что зарабатывала танцами маленькая цыганка, а теперь оказался без средств к существованию.

Дженни не любила этого угрюмого цыгана, ходившего вечно в одной и той же грязной оранжевой кацавейке. Он него всегда несло йотом, казалось, будто он вообще не моется. Дженни заметила, что Блант водит дружбу с самыми темными и подозрительными личностями, наведывающимися в табор. Как-то, ближе к вечеру, она услышала голоса в вардо Бланта и задержала шаг.

– Двадцать штук! Да это грабеж! – Это был голос человека по кличке Жулик.

– У нее ни одного зуба гнилого. Отдаю по дешевке.

– Если она такое сокровище, так почему ее еще не купили?

– Потому что я берег ее для тебя, дубина ты стоеросовая! Двадцать. Только для тебя – по дружбе.

Дженни похолодела. О ком еще мог идти торг, если не о Берте? Она представила Жулика, всего изъеденного оспой, с гнилыми ошметками вместо зубов, рядом с этой девочкой, и ей стало дурно.

– Не стоит она двадцати штук. У нее сиськи как зеленые орешки.

– Послушай, я бы мог отдать ее за двадцать пять любому из тех богачей, что сшиваются у причала. Они-то знают толк в молодой цыганской плоти.

– Ну и держи ее при себе. Ты и за пенни не сбагришь этого тощего котенка, да еще в таком состоянии.

Дженни прижалась спиной к стене кибитки, боясь, что ее вот-вот обнаружат.

– Ну ладно, дружище. Восемнадцать – пойдет?

– Пятнадцать, и один нырок на пробу.

– Пятнадцать, но никаких бесплатных нырков.

После обмена ругательствами раздался дружный смех – сделка была совершена.

Дженни в ужасе закрыла глаза. Уж лучше бы Берте умереть под телегой, чем попасть в собственность такому хозяину.

– Когда я могу ее получить? – возбужденно спросил Жулик.

– Завтра. Надо ее подготовить, а то ведь девчонке только десять стукнуло.

– Завтра так завтра.

– Завтра, но после того, как ты отдашь мне наличность. Пробормотав что-то друг другу на прощание, мужчины расстались. Дженни не могла пошевелиться. Сердце ее бешено билось. Надо было срочно что-то придумать, чтобы спасти Берту.

– Дженни! Дженни! Ты где?

Это Мануэль. Чем ближе они подходили к Лондону, тем пристальнее он следил за ней. Нынче же он старался не упускать ее из виду ни на минуту.

– Вот я, – сказала она, выйдя из тени. Она знала, что Мануэль питал симпатию к Берте. Кто, как не он, мог бы помочь Дженни осуществить план спасения?

Увы, Дженни ждало разочарование. Когда позже вечером она рассказала ему о том, что слышала, Мануэль лишь безразлично повел плечами.

– Если Блант продал ее Жулику, она хотя бы не помрет с голоду.

– Но он такой отвратительный!

– Господи, можно подумать, он тебя собрался уложить в постель. Малышка выдержит. Если она прожила с Блантом пять лет, то должна ко всему привыкнуть.

– Но ведь Блант не… Или все же… Не может быть, она ведь еще ребенок!

– Не мое это дело, чем он с ней занимался и чем нет. Хватит тебе хмурить свой красивый лоб, не то морщины появятся.

Поцеловав Дженни в лоб и предупредив, чтобы от кибитки далеко не отходила, он взял шляпу и ушел, сказав, что к полуночи вернется.

Дженни поняла, что на помощь цыган в спасении Берты рассчитывать нечего. Она могла бы спрятать Берту где-нибудь, пока ярмарка не кончится, а там Жулик скорее всего потеряет к ней интерес. И вдруг ее осенило – «Дом скрещенных ключей»! Там она найдет приют и спасение. Но, вспомнив о бледнолицем человеке, уговаривавшем ее покинуть табор, Дженни впервые подумала о том, что служитель Господа должен выглядеть как-то иначе. Что, если он только прикрывается Библией, а сам вербует рабынь для борделей?