— Ну, а если это и так, — воскликнул капрал Векерле, презрительно пожимая плечами, — чего же вы жалуетесь? Не все ли равно, умрут ли они здесь за плугом, или в каком-нибудь овинном хлеве, или там на поле сражения? По крайней мере они будут иметь честь умереть в звании солдат. Вы должны благодарить герцога, что он доставил им это отличие.

Глухой ропот пробежал между крестьянами Доцгейма и Бибриха, и многие из них сжали кулаки в карманах. Но государственный крестьянин продолжал настаивать на полюбовном соглашении.

— Наши требования справедливы и умеренны; герцог, конечно, имеет право брать наших холостых молодцов в солдаты, собственно в свои солдаты… ну, да Бог с ним, пусть он их гонит в Америку… Но женатые мужчины должны остаться: мы не можем допустить, чтобы наши деревни переполнились вдовами и сиротами. Кто будет на них работать, кто им даст кров и убежище, когда они будут лишены отцов и мужей? Если вы пойдете на это соглашение, то мы не будем вам делать никаких дальнейших затруднений, если же нет… — Крестьянин удержал слова, готовые сорваться, и договорил их только взглядом.

— Ну а если нет? — воскликнул Векерле, покраснев от злости. — Проклятое мужичье! Вы хотите мне, представителю герцога, давать предписания… прочь с дороги, повторяю вам, или вы отведаете наших штыков.

В эту минуту молодая девушка, самая красивая во всей деревне, бросилась, несмотря на то, что ее удерживали солдаты, на шею одного из завербованных, крепко обняв его. Это была невеста молодого Крюгера, одного из трех уполномоченных, приходивших к Лейхтвейсу, «портновская Клара», как ее звали в деревне. Отец ее был портной и пользовался, так же как и его дочь, всеобщим уважением за честность и порядочность. Девушка кричала и плакала и не хотела отойти от своего возлюбленного. Это произвело большое замешательство.

Тогда капрал Векерле схватил девушку сзади за волосы, заплетенные в две толстые косы, и грубо отбросил ее от жениха. Девушка зашаталась и упала без чувств около отдельно стоявшей группы государственного крестьянина и его товарищей. В то же мгновение молодой Крюгер бросился на Векерле и нанес ему такой сильный удар кулаком по лицу, что у того моментально брызнула кровь из носа и рта. Государственный крестьянин подумал, что уже наступил подходящий момент, чтобы вызвать всеобщее восстание и, приведенный в отчаяние участью сына, не давая себе отчета в том, что делает, выхватил большой острый нож, которым закалывал свиней и телят.

— Берите пример с меня, жители Доцгейма! — неистово закричал он. — Пусть каждый хватает по солдату, и тогда мы с ними скоро справимся.

Прежде чем Векерле мог опомниться от удара, нанесенного ему Крюгером, государственный крестьянин бросился на него и всадил в него нож по самую рукоятку. Капрал упал, утопая в крови. Но солдаты сейчас же встали под команду профоса, и пока одни из них, угрожая штыками, заставили завербованных молча ожидать развязки, другие окружили мужиков, пришедших с государственным крестьянином, чтобы не допустить их броситься на солдат.

— Арестуйте убийцу, — приказал профос, — а также и того молодца, — он показал на молодого Крюгера. — Ему придется плохо за то, что он ударил капрала: парень ведь уже был зачислен в герцогские солдаты. Возьмите также и девушку, виновницу всего этого бесчинства. Мы учиним над ними суд скорый, в пример другим. Через четыре недели мы снова вернемся сюда, для набора второй партии, и тогда дело должно идти спокойнее, чем сегодня.

Приказание профоса было исполнено моментально, и государственный крестьянин, молодой Крюгер и портновская Клара со скрученными руками были через несколько минут связаны друг с другом.

Хирург, между тем, занялся капралом Векерле, но тот скоро умер у него на руках. Нож крестьянина перерезал крупный кровеносный сосуд на шее, и раненый, после двух-трех судорог, вытянулся и испустил дух.

— Он умер, — произнес хирург, вставая с земли.

— Еще убийство! — воскликнул профос. — Ну хорошо, мы учиним скорую расправу с преступниками и с теми, кто подстрекал их на преступление. Солдаты, поставьте трех пленных к стене того дома: жители его пусть удалятся, чтобы не попасть в беду.

Но дом был необитаем, и потому всякие меры предосторожности оказались излишними.

Дальше все пошло по принятой в те времена программе… программе, содержащей картину короткой, быстрой, но страшной расправы. Завербованных отвели на противоположную сторону улицы под сильным конвоем. Деревенским жителям — тут собралась вся деревня — приказано было также отойти на большое расстояние. Затем узники были поставлены к стене так, что государственный крестьянин пришелся посередине, а Крюгер и Клара — по бокам. Крестьянин, казалось, понимал свое положение; он пристально смотрел на сына. Этот последний хотя и сделал попытку броситься к отцу, но тотчас же остановился: один из солдат приложил штык к его груди и грозил без милосердия заколоть его, если он еще раз попробует прийти на помощь отцу. Такой острый треугольный штык представляет чрезвычайно убедительную силу, более красноречивую, чем самая длинная, сказанная или написанная речь. Человек, чувствующий прикосновение холодного железа к груди, становится очень уступчивым, смирным и покладистым.

Может быть, и молодой Крюгер догадывался о том, что их ожидает. По щекам его текли обильные слезы. Он с сокрушением думал: «Если бы дело касалось только меня, я все равно погиб, и умру ли здесь, или там, не все ли равно? Но Клара… Она ведь ничего не сделала? Она невинна, как новорожденный младенец… Нет, это невозможно, чтобы и Клара… и она… она…» Но что будет с Кларой, этого юноша не мог даже представить и в мыслях. Это было до того страшно, что слова не могли сорваться с его губ.

В это время профос о чем-то шептался со священником, который со сложенными, как для молитвы, руками умолял его не проливать больше крови. И без того сегодня произошло столько ужасного, сколько деревня не помнит с давних времен.

Но профос был неумолим:

— Его светлость герцог поручил мне действовать с величайшей строгостью и употреблять самые крутые меры в случае открытого неповиновения. Но мы имеем перед собой случай более серьезный: убит наш капрал, и кровь требует крови.

— Пощадите, по крайней мере, девочку, — воскликнул пастор, — она ведь ничего не сделала и только попрощалась со своим возлюбленным! Вы не смеете убивать ее, потому что за ее смерть вам придется ответить перед Богом.

— Если я сумею ответить перед моим герцогом, с меня этого будет достаточно, — хладнокровно ответил профос.

Затем он приказал шести солдатам отойти на пятнадцать шагов от осужденных и зарядить ружья.

Портновская Клара, по-видимому, не подозревала, что ей предстоит и что означают все эти приготовления. Во время свалки с капралом у нее расплелась коса, и теперь она спокойно заплетала ее. К ней подошел священник и сообщил, что профос решил застрелить ее, правительственного крестьянина и Крюгера. Она недоверчиво засмеялась. Когда же профос крикнул пастору, чтобы он отошел прочь, то Клара вскрикнула и хотела убежать, но солдаты схватили ее и привязали веревкой к оконной перекладине. Она рванула веревки, но тщетно: они были крепки.

Государственный крестьянин с ненавистью посмотрел на солдат.

— Подлые трусы, — проговорил он с презрением, — вам нравиться убивать безоружных людей. Ради крох, бросаемых вам из герцогской казны, вы готовы убивать, губить, уничтожать людей. Черт с вами, все вы негодяи и подлецы.

— Иисус Христос, Спаситель мой, — молился вслух Крюгер, — Тебе предаю я душу мою…

— Отец, отец. — кричала Клара, увидев отца в толпе крестьян, — отец, помоги же мне, они хотят застрелить меня!

Старик портной упал без чувств, и его унесли прочь.

— Готовьтесь стрелять, — приказал профос.

Ружья загремели, послышался звук взводимых курков.

— Целься! — прозвучала команда профоса. Пастор Натан опустился на колени и молился.

В толпе была мертвая тишина. Доцгеймцы совсем присмирели.