Говорят, что Фридрих II любил его так глубоко и нежно, потому что его голос был похож на голос незабвенного друга юности короля, Катте, того самого несчастного Катте, который, как известно, был обезглавлен по приказу Фридриха Вильгельма I, отца нынешнего короля, за то, что поддерживал тогдашнего кронпринца в его попытке бежать.

Как бы то ни было, молодой барон Кампфгаузен поднимался со ступеньки на ступеньку и в настоящее время был личным адъютантом и другом короля. Рассказывали также, что почти во всех вопросах дворцовой политики король всегда советовался с молодым бароном. И в материальном отношении Кампфгаузен был щедро награжден королем: он получил в подарок дорогое имение вблизи Берлина, которое благодаря умелому управлению принесло ему значительное состояние.

Я не знала, как отнестись к этому известию — радоваться или огорчаться. Быть может, я любила человека, который слишком высоко стоит, так высоко, что я не смогу подняться до него. Казалось, что мне приятней было бы узнать, что Кампфгаузен обеднел, обременен долгами и что, вследствие этого, он должен выгодно жениться на мне. Проходили месяцы, и я не видела любимого человека.

Однажды я узнала, что в окрестностях Потсдама должна состоятся большая охота с участием двора и знати. Мне было легко получить приглашение на эту охоту, быть может, представился бы случай опять встретиться с Кампфгаузеном и завязать с ним интимное знакомство. Но я тотчас же оставила эту мысль. Нет, этот гордый человек не должен думать, что я следую по его пятам, не должен воображать, что я перед ним унижусь. Я так же горда, как и он, и если он не находит нужным после странного, полного опасности случая посетить меня, не стремится к более близкому со мной знакомству, то и я его всю свою жизнь буду избегать. Да, я так же горда и упряма, как и он; пусть лучше мне будет бесконечно тяжело, но я никогда не покажу ему, как сильно я люблю его.

И все же, когда началась охота, меня невольно потянуло в лес, густо окружавший мое поместье. Я знала, что через него пройдет компания охотников. Когда я вышла была еще ночь, снег хрустел под ногами; было очень холодно. Вдруг за кустом, к которому я приблизилась, я услышала тихие, шепчущиеся голоса. Голоса эти были мне незнакомы, и я уже хотела равнодушно пройти мимо куста, — у меня не было обыкновения вмешиваться в дела и интересоваться вещами, меня лично не касающимися, — как вдруг я услышала несколько слов, побудивших меня тихонько подкрасться к кусту и подслушивать.

Я не могла видеть, кто находился в кустарнике, но ясно различала две мужские фигуры. Они были закутаны в длинные шубы, а меховые шапки были так надвинуты на их лица, что невозможно было бы узнать, кто они, если бы даже я лично их знала. Немногие слова, которые я услыхала и которые заставили меня подслушивать, гласили:

— Ты должен застрелить его сзади.

Без сомнения, здесь договаривались о злодейском преступлении. Здесь составлялся заговор, который какому-нибудь ничего не подозревающему человеку должен будет стоить жизни. Может быть, поэтому было не совсем бесцельно слушать, что хотели сказать друг другу оба злодея.

— Ты никогда не выйдешь на дорогу, — сказал, по-видимому, старший, — если ты не устранишь его.

— И ты думаешь, что случай сегодня представится?

— Понятно, мой мальчик, сегодня или никогда. Он будет участвовать в охоте и, как страстный охотник, вероятно, увлечется и немного отстанет от других; тогда тихонько подберись к нему и пусти ему сзади пулю в голову.

— Но не поднимет ли это убийство большого шума, не будет ли король вести строгого следствия, когда узнает, что человек, который так близко к нему стоял, коварно убит?

— Предположат, что один из охотников попал по неосторожности, — услышала я возражение старшего, — и к тому же, ты не единственный, который ненавидит этого человека и желает его устранить. Он всем придворным точно бельмо на глазу, и в особенности той партии, которая желает, чтобы король жил не так одиноко и уединенно и поддерживал бы свое королевское величие блеском и празднествами. Особенно торопиться не станут, чтобы найти убийцу человека, которого все ненавидят.

— Хорошо, я это сделаю, — согласился младший. — Я должен это сделать. Он мой противник, и, пока он останется другом короля, я ни на что не могу надеяться.

Не успел он произнести этих слов, как раздался звук охотничьего рога. Точно спугнутые хищные звери, выпрыгнули оба эти человека из-за кустов и бросились бежать в лес, один в одну, другой в другую сторону.

Так я подслушала план зверского убийства. Но если бы я хотела указать злоумышленников, я не могла бы сделать этого. Я не знала, против кого замышляется это убийство, не знала ни одного имени, не могла указать ни одного лица. Мне оставалось только молчать и предоставить дело его течению. И все же настроение вдруг стало тяжелое, защемило сердце, дольше гулять не хотелось, и я вернулась домой.

Ах, я пережила мучительный день! Внутренний голос говорил мне, что моя обязанность отправиться к королю и рассказать ему все, что мне удалось подслушать; совесть напоминала мне беспрестанно, что я не должна оставаться в бездействии, зная гнусный заговор, который готовил кровавое убийство. Я говорила себе, что преступление совершится, если я не исполню своего долга. Но, как это часто бывает, время шло час за часом, а я не приняла какого-либо определенного решения.

Настало послеобеденное время, и наступил ранний зимний вечер. Пошел частый снег, белые хлопья заметали в темноте следы воров; я стояла у окна и смотрела на снежную метель. Вдруг услышала я вблизи моего дома выстрел. Я испугалась, точно пуля попала в меня самое, но я тотчас же поняла всю нелепость этого предположения: как могут не стрелять поблизости моего дома, раз охота недалеко отсюда. Я заставила себя успокоиться, вернулась в зал нижнего этажа, взяла интересную книгу и начала читать. Но буквы мелькали у меня перед глазами, и казалось, что из путаницы танцующих букв ясно выступали слова: «Застрели его сзади».

Но — что это такое? Не постучались ли только что в ворота моего дома? Я вскочила, бросилась в переднюю и стала прислушиваться. Сердце замерло, когда я услышала снаружи перед воротами тихий стон и вздох. Затем снова раздался стук, сильнее первого, и через несколько мгновений я услыхала глухое падение, точно падало тяжелое тело. Не теряя времени, чтобы позвать свою прислугу, я бросилась к двери, сняла засов и открыла. Крик, полный страха и изумления, с силой вырвался из моей груди.

У самого порога моего дома лежал высокого роста стройный человек, и белый сверкающий снег был окрашен кровью. Я увидела сразу, что кровь сочилась из раны, которая была у несчастного на левой стороне груди. Когда я к нему нагнулась, когда полная страха пытливо посмотрела в лицо этого человека, чтобы убедиться, не могу ли ему еще помочь, тогда — о, Боже всемогущий! — был ли это злой сон или страшная действительность? — тогда увидела я бледное лицо того самого человека, которым были заняты все мои мысли во сне и наяву, лицо человека, которого в течение многих недель я так страстно желала видеть, лицо человека, которого я любила.

Да, это был барон Кампфгаузен, мой спаситель, и, казалось, он лежал передо мною умирающий.

— Немного воды, — прошептал несчастный, слегка приподняв голову и умоляюще посмотрел на меня. Его глаза, такие блестящие в тот день, когда я впервые его встретила, были теперь совсем мутны. — Сжальтесь! Только одну каплю воды, меня коварно подстрелили.

Я опустилась в глубокий снег, обвила его своими руками, положила его голову к себе на грудь и напрягла всю силу своего голоса, чтобы позвать прислугу. Негр Дзюмбо и мой кучер пришли и помогли мне перенести тяжело раненного в зал, а затем и в спальню, где я положила его на мою собственную постель.

Через несколько минут Дзюмбо на самом быстром коне из моей конюшни мчался в Потсдам, чтобы пригласить моего домашнего врача. Я нуждалась в его помощи после того, как сама наложила первую повязку своему возлюбленному.