– Я думаю лишь о том, чтобы тебе здесь было хорошо и спокойно. Я ведь не смогу здесь бывать часто. – Хавьер повторил эту фразу в десятый раз.

– Я обещаю тебе, что не буду здесь скучать и что мне будет хорошо и спокойно. Я чувствую себя в этом доме принцессой.

– Надеюсь, что все так и будет. Софья, ты приводишь меня в восторг. У меня нет никаких желаний, кроме одного, чтобы ты была счастлива. А теперь, давай усядемся здесь и поговорим о той книге, которую я тебе дал неделю назад.

– Она мне понравилась. Особенно полюбился мне сам Дон-Кихот, но и все остальное в книге интересно.

– Людей, которых описывает писатель, называют «персонажи», – начал мягко и осторожно просвещать Софью дон Хавьер. – А тебе не кажется, что некоторые из персонажей поступали очень жестоко, издеваясь над Дон-Кихотом?

Софья надула губы и на секунду задумалась.

– Мне это в голову не пришло, – призналась она. – А знаешь, ты прав…

С час они обсуждали роман, потом Софья пела для него. Очень пришлось ему по душе мягкое звучание солеи. Фламенко для Хавьера она не пела ни разу.

– Приятно, – бормотал он после того, как замерли последние звуки. – Чудесно.

В дверь постучали, Софья подняла глаза.

– Войдите, – сказал Хавьер и повернулся к Софье. – Не пугайся, это всего лишь горничная.

Горничная! Ей и во сне не могло присниться, что когда-нибудь у нее появится горничная.

– Дорогая, это Хуана. Она будет заботиться о тебе. Софья увидела женщину с довольно неприятным выражением лица. Она мало походила на горничную, скорее на дуэнью. Этакая пожилая надсмотрщица. Очевидно, в ее обязанности входило сообщать Хавьеру, что Софья делала в его отсутствие, решила Цыганочка.

– Но мне не нужна горничная, – попыталась высказать свое мнение Софья.

– Нет, нужна, – настаивал дон Хавьер. – Хуана прожила у меня многие годы. Она превосходная повариха. Когда она тебе что-нибудь приготовит, то ты пальчики оближешь.

Софья повернулась к горничной.

– Ты можешь приготовить жаркое из ежей?

Женщина побледнела.

– Я такую дрянь не умею готовить.

– Нет, я думаю, мне не нужна горничная. Я – цыганка и жизнь моя цыганская. Ведь ты знал это, когда познакомился со мной, – обратилась Софья к Хавьеру.

– Мне нравится твоя цыганская жизнь, моя синеглазая цыганка, – улыбаясь сказал Хавьер. – Но если ты собираешься здесь остаться, то в этом доме останется и Хуана. Ну, так выбирай.

Софья обвела взором помещение и вспомнила свое убогое жилище позади конюшен, которое до недавнего времени служило ей единственным убежищем от дождя, ветра и холода и стоило пять реалов в неделю.

«Я научу тебя готовить жаркое из ежей», – пообещала она Хуане про себя.

Горничной так и не выпало счастье освоить приготовление цыганских деликатесов, но вот Софью она кое-чему научила.

– Я приготовила вам ванну, сеньорита, – сообщила Хуана девушке в первый вечер без Хавьера.

– Что ты сказала? – вытаращила глаза Софья.

– Ваша ванна, сеньорита. Она готова, в кухне, у огня.

Софья последовала за ней в кухню скорее из чистого любопытства, нежели от желания принять ванну. Знать бы хоть что это такое… На полу кухни стоял большущий овальный медный таз, придвинутый довольно близко к плите, где горел уголь. От воды поднимался пар.

– А что ты туда налила? – поинтересовалась она.

– Горячей воды, донья Софья. И добавила трав для аромата.

Никто еще не называл Софью «донья», ни один человек, включая и Хавьера. Софья осмелела и подошла к тазу.

– Неудобно нагибаться, далеко как-то, – мялась она около таза. Затем зачерпнула пригоршнями воды и попыталась ополоснуть себе лицо. – Да и горячо.

– Нет, не так, – тихо произнесла Хуанита. – Снимите одежду, я вам покажу, как это делается.

Софья никак не решалась.

– А что, богатые женщины всегда это делают?

– Да, и в особенности молодые и красивые. Принимать ванну теперь в большой моде.

Не сказав ни слова, Софья стала раздеваться. Не так давно она напомнила Хавьеру, что она цыганка и была цыганкой, так как это ее устраивало. Но сейчас она решила попробовать все обычаи женщин-чужачек. Вот почему она не стала противиться предложению Хавьера.

Будучи цыганкой, она была вынуждена бороться за выживание, и выбирать между этой борьбой и голодной смертью не приходилось. Ей казалось, что так будет вечно. Но, оказавшись в роли чужачки, она мгновенно перекочевала в мир, где царила безопасность и все ее желания в ту же минуту выполнялись. Очевидно, небеса решили ниспослать на нее сверхъестественный дар.

– А сейчас что делать? – никак не могла понять она, раздевшись донага.

– Залезайте в ванну, донья Софья, я вас помою.

Ощущение было такое, что с нее слезала кожа, когда Софья погрузилась в горячую воду.

– Ой, жгет-то как! – воскликнула она.

– Ничего, ничего, сеньорита. Это только поначалу жжет, потом будет приятно. Да усядьтесь вы как вам удобнее и сами увидите.

Софья осторожно облокотилась спиной о край таза и позволила всему телу погрузиться в горячую воду. Ее охватило чувство расслабленности и необыкновенного покоя.

– Хуана, а вообще это совсем неплохо, а? А тебе когда-нибудь случалось принимать ванну?

– О да, сеньорита. Моя предыдущая госпожа желала, чтобы я всегда была чистой и чтобы от меня приятно пахло.

Софья хотела расспросить Хуаниту, кем же была ее предыдущая госпожа, но та уже поливала ей голову какой-то пахнущей водичкой из фарфорового кувшинчика. Затем приступила к натиранию ее волос листками лимонного дерева. Запах стоял сказочный. Все ее вопросы унеслись куда-то прочь, Софья пребывала в состоянии удивительного покоя.

– Ты сегодня еще красивее, – первое, что она услышала от Хавьера на следующий день. – И пахнешь восхитительно.

– А что, раньше я пахла хуже? – не удержалась Софья.

– Ну, не так хорошо, как теперь. Сейчас ты благоухаешь как знатная дама.

– Очень хорошо. Именно ею я и желаю стать.

– Ты ею станешь, – пообещал Хавьер. – Я буду тебя учить этому, а Хуана заботиться о тебе. Ты рада?

– Да, очень.

И она действительно была всему очень рада. А ведь от нее, кроме того, чтобы быть счастливой и довольной, ничего и не требовалось. Когда приходил Хавьер, они беседовали о том, что называется литературой, а затем она развлекала его пением песен, сладостных и грустных. Насладившись искусством, они обедали. За столом рассуждали о достоинствах того или иного вина и как лучше всего подать на стол какой-нибудь деликатес, скажем фазана. Хавьер ненавязчиво и терпеливо, разъяснял ей премудрости обращения со столовыми приборами и со скатертями и рекомендовал ей пить не из кубков, а из стеклянных рюмок на ножке.

Если бы Софью спросили, что было самым запоминающимся событием в ее новой жизни, она без долгих колебаний назвала бы стекло. В дымных пещерах Трианы ей приходилось пить лишь из оловянных стаканов, а на постоялых дворах и в кафе – из кубков, изготовленных из глины, но в доме Хавьера пользовались лишь кубками из тонкого китайского фарфора и рюмками с бокалами из всех цветов радуги. Увидев их впервые в жизни, Софья испытала настолько сильное удовольствие, будто эти изделия уже когда-то были заложены в ее памяти и смогли бы служить своего рода ключом к ответу на вопрос, кем она была. Нет, ей никогда уже не прорваться через покровы неизвестности, за которыми лежало ее прошлое, но при виде изумрудно-зеленых или синих, как сапфир бокалов, она вновь и вновь переживала чувство радости.

В свою очередь, Хавьер и сам наслаждался тем, что мог учить ее тому, о чем она никогда и не помышляла. Судя по всему, Хавьеру этого вида наслаждения было вполне достаточно. Когда они были вместе, он держал ее руку в своей, расставались, он целовал руку. Иногда Софью мучил вопрос: а что, смогла бы она после смерти попасть в рай, так и не узнав всего того, что ей сейчас довелось познать.

– Доминго умер, – без намека на торжественность или скорбь объявил в один из декабрьских дней 1801 года Бенджамин Мендоза.