– Все эти монахини, они что, устойчивы к болезни? Все от природы не восприимчивы?

Альфонсо отрицательно покачал головой.

– Нет, на них не снизошла эта милость Господня. Орден был основан из тех, кто переболел оспой и выжил. Это женщины, у которых после болезни нет мирской жизни. – Он понизил голос и старался не смотреть ей в глаза. – Покрывала на их лицах потому, что у некоторых болезнь оставила такие жестокие следы, что… Но сейчас они невосприимчивы, как и ваш Рафаэль, сеньорита. Он тоже никогда больше не заразится оспой. А куда вы отправитесь, когда он выздоровеет?

– Я еще не знаю. У меня в Мадриде есть дом. Точнее был. Но мне говорили, что французы с него глаз не спускают, все хотят добраться до меня.

– Несомненно, это так, – согласился Альфонсо.

Было видно, что ему хотелось что-то сказать, но он не решался.

– Сеньорита, простите меня, но я должен говорить с вами откровенно. Вы не думали над тем, чтобы уехать вместе с сыном, например, в Португалию? Вообще уехать из Испании?

– А зачем мне об этом думать?

– А затем, что если вы просто возьмете и исчезнете, вы так и останетесь чудесной легендой и надеждой для всех патриотов и церкви, подмогой для них в борьбе. А если…

– А если я вдруг появлюсь с бастардом на руках, от этой легенды ничего не останется, – тихо продолжила за него Софья. – Я об этом не думала. Я слишком волновалась за Рафаэля, но вы, безусловно, правы.

– Значит вы поедете в Португалию? У нас там много домов, где вас смогут принять. Я могу написать для вас рекомендательное письмо, я помогу вам.

– Нет, благодарю, но нет, я не поеду в Португалию.

– Но, вы же согласились?

– Я согласилась с тем, что вы правы в оценке моей ситуации. Но не в решении.

Альфонсо ответил не сразу.

– Странная вы женщина, Гитанита. Никак я вас понять не могу.

А если бы ты знал, кем был ее Рафаэль. Ведь пастору ничего не было известно о том, что он – Мендоза и, если бы Софья согласилась покинуть страну, то Рафаэлю уже не видать своего наследства, национальности, страны. Не знал святой отец и о Пако, который каким-то невероятным способом разнюхал про Рафаэля и собирался похитить его у нее, чтобы потом вымогать за ребенка деньги. А если бы она ему их не дала, то он бы средь бела дня убил бы кого-нибудь из них или же сразу обоих.

– Но, святой отец, я так или иначе до конца своих дней буду вам благодарна, – лишь сказала она.

– Что в моих силах, я сделаю, Гитанита. Я обещаю вам это как испанец и как сын святой церкви.

– Вы спасли жизнь моему сыну. Я и Рафаэль перед вами в долгу, падре. И когда-нибудь мы рассчитаемся с вами. Сейчас нам еще кое-что понадобится. Скажите, вам не удалось найти Энрике и мой фаэтон? – Софья просила его об этом.

– Возницу мы нашли. Я поначалу не хотел вам говорить обо всем этом, у вас и так много забот. Ваш Энрике пострадал, да и коляски нет. На него напали какие-то грабители, когда он поджидал вас.

Софью это очень расстроило.

– Вам нужно было сказать мне об этом раньше, падре. А что, Энрике тяжело ранили?

– Нет. Как выяснилось ничего страшного. Сегодня утром я его видел, он уже почти здоров. Только шишка на голове.

– Хвала Господу, – Софья немного подумала, потом обратилась к нему. – Послушайте, если что нам и действительно надо, так это закрытый экипаж и четыре резвых коня. Мы хотим уехать отсюда как можно скорее. Лишь только Рафаэль и Энрике поправятся и будут в состоянии отправиться в путь.

– Карету можно устроить. А куда вы отправляетесь?

– В Кордову, – задумчиво произнесла Софья. – Рафаэль и я отправляемся в Кордову. У нас там есть серьезное дело…

На закате дня у постоялого двора Посада дель Потро остановилась карета. На ее крыше не было обычного багажа, а возница не был одет в ливрею, отличавшую бы его от других возчиков. Двумя пассажирами этой, неизвестно откуда прибывшей кареты, были монахиня в черном одеянии с лицом, закрытым покрывалом и маленький мальчик. Их появление слегка озадачило хозяина двора, но чего только не происходило в эти тревожные времена.

– Да, сеньоры, чем могу служить?

– Нам нужна комната, – сказал за монахиню возница. – Что-нибудь скромное, но пристойное для сестры и ребенка.

Хозяин, после недолгого колебания, жестом руки пригласил их последовать за ним.

– Наверх, пожалуйста. – Он показал им на балкон, выходивший на открытый внутренний двор. – Шесть реалов за ночь, оплата вперед.

Возница заплатил.

– Мне тоже нужна комната, – обратился он к хозяину. – И лошадей поставить в стойло.

Ребенок стоял и молча глядел на хозяина. Монахиня благочестиво опустила к земле свое закрытое накидкой лицо и по-прежнему безмолвствовала. Все было улажено и за все заплачено. Монахиня и ребенок поднялись наверх по лестнице и удалились в комнату, которую указал им хозяин.

– Все я правильно делал, мамочка? – спросил ее Рафаэль с сиявшими от возбуждения глазами. – Нам удалось его одурачить?

Софья откинула скрывавшее ее лицо покрывало и принялась тискать мальчика.

– Ты все сделал отлично, миленький. Ты был такой робкий. Я могу спорить с кем угодно, что хозяину будет, что рассказать сегодня вечером своей жене.

– А что будет дальше, мамочка? Какая вторая часть нашего… нашего… мамочка, я забыл это слово…

– Приключения, милый мой, нашего приключения. А вторая часть очень трудная. Как ты думаешь, справишься?

Рафаэль вытянулся и даже попытался встать на цыпочки, чтобы казаться выше.

– Да, мама, справлюсь.

– Хорошо. Я так и думаю, что у тебя получится. А сейчас ты ненадолго должен остаться один, дорогой мой. Энрике останется вместе с тобой и будет стеречь дверь. Ты будешь в безопасности, если не вздумаешь куда-нибудь выходить и открывать окно.

Она проверила все задвижки на окнах. Они казались надежными, но имелись еще и ставни на них, которые можно было тоже закрыть.

– Это будет сделать очень трудно, Рафи, – повторила она еще раз, повернувшись к нему. – Я все понимаю, но ты должен будешь поступать так, как я тебе сказала. Обещаешь ты мне это?

– Обещаю, мамочка.

– Не подадут они вам, сестра, только зря время теряете, – эти слова произнес мужчина, проходящий мимо дворца Мендоза.

Софья дождалась, чтобы он скрылся из виду, и огляделась, дабы еще раз убедиться, что вокруг не было ни души. Уже давно стемнело, и Калле Авероэс была пуста. Она позвонила в колокольчик у дверей. Никакой реакции. Позвонила еще раз. Когда-то, шесть лет назад, она уже стояла здесь и пыталась попасть во дворец, но тогда она ушла ни с чем. Сегодня Софья уходить не намерена. Она позвонила в третий раз. Медь колокольчика от времени потемнела, а сгнивший шнур после этой отчаянной попытки остался у нее в руках. Софья в раздражении отшвырнула обрывок шнура в сторону. Она принялась кулаками молотить в дверь.

В дверях на уровне глаз было прорезано небольшое смотровое окошечко примерно в ладонь шириной и такой же длины. Оно открылось. Софья в него смогла разглядеть часть лица; седой, с отвисшей челюстью человек, глаза мутные, безразличные.

– Что вам? У нас монахиням делать нечего.

– Мне необходимо видеть идальго.

– Идальго ни с кем не встречается. Уходите.

Мужчина уже закрывал маленькое оконце, но Софья прижалась лицом к проему.

– Подожди. Послушай, что я тебе скажу, – зашептала она, стараясь придать своему голосу как можно больше таинственности.

– Слушай, – шептала она сквозь покрывало на лице. – Если не впустишь меня, я нашлю на тебя проклятье, – в ее шепоте послышались угрожающие нотки. – У тебя выпадут все волосы, потом зубы, руки твои отгниют и ноги, а срам твой сначала отсохнет, а потом и отвалится.

На лице слуги появилось выражение ужаса, которое по мере перечисления жутких кар, которые на него свалятся, быстро нарастало. Он был в явном замешательстве. Если ей не открыть, то…

– Матерь Божья, да ты не монахиня, а сам дьявол.