– Я сразу об этом подумала.

Сколько раз Софья смотрела на это такое знакомое и дорогое лицо. Он, как всегда, с большим пониманием и терпением выслушивал ее.

– Я думала об этом до тех пор, пока не узнала, что ты алькальд и не увидела твою жену, – мягко сказала Софья.

Наступила долгая пауза. Наконец Хавьер заговорил.

– Коррида – вот что помогло тебе узнать, кто я такой. Там ты должна была меня увидеть.

– Да, – не стала упорствовать Софья. – Это произошло совершенно случайно. Я была недалеко от Плаза Майор и мне нечего было делать. Когда там все началось, поток толпы увлек меня за собой, и я оказалась на корриде.

Хавьер рассмеялся.

– Интересно, такой вариант мне и в голову прийти не мог. Вот что значит женское любопытство… Так ты оказывается «аффесьонадо»? Вот Виктория посмеется, когда я ей расскажу об этом.

– Твоя жена? Ее зовут Виктория?

– Да.

– Она очень симпатичная.

– И намного меня моложе. Но я ее очень люблю и надеюсь, что и она меня.

– Но тогда почему? – Софья нагнулась к нему через стол, даже стукнув своим маленьким кулачком по красному дереву. – Почему, почему?..

– Сядь и успокойся, дорогая. Я должен тебе кое-что рассказать.

Они говорили еще час. Когда разговор подошел к концу, Софья проводила его к дверям маленького дома. Ночь была по-весеннему теплой, светила полная луна. Секунду или две они стояли рядом, Софья оперлась о дверь, поигрывая концами шелкового шарфа.

– Хорошо, – в конце концов, сказала она, – я ничего не обещаю, но ты можешь пригласить его, когда для тебя это будет удобно.

– Благодарю тебя, – Хавьер наклонился к ней и поцеловал ее в щеку. Это было их единственной интимной лаской за все время.

– Однажды мы уже с Вами встречались, – разглядывая Софью, сообщил Пабло.

– Да, – согласилась она, – но это было так давно. Я даже не думала, что Вы меня помните.

– Я никогда не мог забыть ни Ваши глаза, ни Ваш голос. Я Вас узнал тут же, как переступил порог этого дома.

– А что, Хавьер не рассказывал Вам обо мне?

– Он мне ничего не говорил, лишь предложил прийти в этот дом, где меня будут ждать. Я даже думал, что это какой-нибудь тореро.

Софья улыбнулась.

– Вы не разочарованы? Мне говорили, что Вы страстный поклонник корриды, идальго.

– Да, верно, но фламенко я люблю не меньше корриды. Нет, сеньорита, я не разочарован. Во всяком случае, не буду разочарован, если Вы мне споете.

На этот раз цыганка решила петь без кастаньет. Хавьер говорил ей, что Пабло Луис есть в этом смысле пуританин и полагает, что кастаньеты скорее подойдут для танца. Софья подняла над головой руки и захлопала в ладоши. Уже после первых хлопков она почувствовала, как начали гореть ее ладони, она отвыкла. Хавьер предпочитал не фламенко, а другие мелодии. Но его в этот вечер здесь не было, а присутствовал лишь Пабло Мендоза, которого он прислал. Уж очень напоминало ей это о majo. А я, стало быть, – maja, – заключила Софья. Нет, конечно, не так. Деньги здесь роли не играли. «Он ужасно одинок», – говорил Хавьер. – «Большинство считает, что ему кроме корриды ничего не надо. Но я-то его хорошо знаю. Он культурный человек, если не сказать утонченный, с разносторонними интересами. Его интересует все, и даже жизнь цыган, их быт, обычаи, музыка. Я уже потерял всякую надежду найти приятельницу для Пабло среди цыганок».

«Приятельницу или девочку для постели?» – спросила Софья.

«Не знаю… Впрочем, сама решишь. Что до меня, то лишь бы ты с ним была обходительна и утешала его».

«И ты желаешь меня убедить в том, что с твоей стороны это проявление христианского милосердия? Что ты пошел на такие заботы и расходы лишь для того, чтобы подготовить для Пабло Мендоза утешительницу? И все потому, что он твой друг?»

«Можешь думать, что хочешь», – сказал Хавьер, пожав плечами. – «Меня интересует одно – согласна ты или нет?»

«А что, если я отвечу «нет»? Ты что считаешь, что я очень обрадуюсь этому предложению?»

«Тогда, в самом начале нашего знакомства, меня, по правде говоря, не волновало, согласишься ты или откажешься. Я вытащил женщину из сточной канавы и создал ее сам. Я рассчитывал заставлять тебя, если понадобится».

«А теперь?»

«Сейчас я возвысился до того, чтобы тобою гордиться. Я не могу против твоей воли заставлять тебя делать то, что тебе не по душе. Я хочу тебя попросить встретиться с ним, взглянуть на него и дать мне ответ, сможешь ли ты выполнить мою просьбу».

И вот, она сидела сейчас в уютной небольшой гостиной маленького дома, где уже год жила и исполняла фламенко для горбатого управителя самым большим состоянием в Испании.

Софья спела две песни, одну о женщине, ожидающей возлюбленного, другую – о романтических мечтаниях молодой девушки. Пабло внимательно прослушал обе и улыбнулся. Ему понравилось пение девушки.

– Есть еще одна песня, которая мне запомнилась, – сказал он. – Вы часто пели ее для моей матери, – она о мести и отмщении.

Что же такое отражалось в его глазах, когда он произносил слово «месть?» Может быть отчаянье? Она решила, что-то была тоска.

– Часто Вы думаете о мести, дон Пабло? – задумчиво спросила Софья.

Ответом прозвучал его горький смех.

– О мести кому? Богу? Судьбе? Если бы мне было известно, кому мне требуется отомстить, я бы совершил этот акт без колебаний. Ну, а так… Спойте, пожалуйста, эту песню, – попросил он, не закончив фразы.

Она медлила.

– А как донья Кармен?

Пабло пожал плечами.

– Как обычно. Я не видел ее со дня похорон отца. Она писала мне, чтобы я приехал в Кордову. К нам приехал какой-то мой двоюродный брат из Англии, но у меня сейчас нет времени. Я готовлю молодого тореро к его первой корриде, которая состоится в июле. Он будет выступать под псевдонимом Эль Севильяно. Очень смелый юноша. Да, кстати, он тоже из цыган, как и Вы.

Софья не сказала Хавьеру, что ей доводилось уже встречаться с идальго раньше. Это, а также то, что дон Пабло знал и помнил ее, Софью, смущало, ибо давало этому человеку власть над ней, причем большую, чем имел Хавьер. О цыганах она говорить с Пабло не желала.

– Я спою песню об отмщении за Вас, хорошо?

– Я бы очень этого хотел, сеньорита.

Она сделала глубокий вдох, подняла руки и запела. Пабло начал прихлопывать вместе с нею. Точно, припомнила она, он знал цыганские ритмы. Это он хлопал, когда она вместе с Фантой пела в их доме. Но тогда он лишь прихлопывал, а теперь еще и подпевал ей. Жертва немилосердной судьбы – это он и его здоровье. Стеснения Софьи как не бывало. Она почувствовала прилив нежности к нему, которая стала непонятным отражением ее чувств к несчастной Саре. Мистическим образом, Пабло Луис представлялся ей сейчас таким же беспомощным, как и ее собственное дитя.

Под окнами ее комнаты рос жасмин и его запахом была пронизана эта июльская ночь. Софья с наслаждением вдохнула аромат цветов и нежно погладила кожу лежащего подле нее мужчины. Ночь стояла безлунная и, несмотря на открытое окно, в комнате царил полумрак. Софья, как можно нежнее, прикоснулась к его изуродованной руке.

– Не надо, – раздался громкий шепот Пабло.

– Пожалуйста, не надо стесняться. Мне все в тебе близко.

– Этого не может быть, – возразил он. – Любая из женщин, с которыми мне случалось встречаться, ко мне испытывали лишь отвращение.

– Шлюхами были твои прежние женщины, а я нет, Пабло. Я буду заботиться о тебе.

Откуда-то из глубины души у него вырвался звук, похожий на стон: и боль, и триумф – все было в этом стоне. Пабло повернулся и обнял Софью. Его разрывало сдерживаемое в течение многих недель желание. Оно томило его вплоть до сегодняшнего вечера, когда она ошеломила его тем, что привела к себе в спальню, а потом увлекла и в постель. Пабло не мог быть искушенным любовником, он не умел завоевать ее смелостью и натиском, или увлечь игривой нежностью, а тем более разыграть благородную страсть, перед которой трудно устоять женщине. Его сильное желание исходило из ощущения близости, родства душ… И его обуял стыд… Он не смог овладеть Софьей и принести им обоим радость…