– Боюсь, что так, – подтвердил Алекс. – Прости, но по-другому не получается. Послушай, Ракель, у меня здесь для тебя миллион долларов. – Он полез во внутренний карман куртки.

– И у меня для тебя тоже кое-что есть, – сказала Ракель, открыла сумку и выстрелила в Алекса. Мне показалось, что звук похож на пистолет 38-го калибра. Потом она обернулась и всадила пулю в Уитона.

Мне удалось выбить пистолет из руки Ракель, она повернулась и выбежала в дверь. Клови с потрясенным видом последовал за ней. Алекс, раненный, но не потерявший уверенности, стоял, держась за плечо, из которого несильно текла кровь. Найджел снял рубашку и обнаружил на боку царапину. Леди с маленьким пистолетом не отличалась точностью.

Затем вошли эти парни. Их было двое, маленькие мрачные парни с усами, как у бандитов, с широкой грудью и автоматами. Они походили на мексиканцев и правда оказались мексиканцами. Их появление выглядело в некотором роде забавно. Они будто выплыли из дымовой завесы, неизбежно наполнившей комнату после выстрелов. Помню, я сказал: «Черт возьми, услышали шум в другой стране». И заметил, что Алекс, Найджел и Жан-Клод тоже вроде как поплыли к боковой двери, когда эти парни вошли с противоположной стороны. Таким образом я остался между ними посередине, единственный безоружный. Ничего хорошего пребывание в центре мне не сулило.

– Чего я хочу? – заявил один из мексиканцев. – Я хочу только виндсерферы. Они моя собственность. Вы говорите нам, где они, и никаких неприятностей. Поняли?

– Они у Хоба, – немедленно ответил Алекс.

– Ты что! – воскликнул я.

– Минутку, – начал мексиканец, но Алекс и другие, с оружием на изготовку, спиной продвигались к боковой двери.

– Одну минуту, – повторил мексиканец.

– Простите, мы опаздываем, – сказал Алекс.

Положение, которое вы, наверно, назвали бы настоящей мексиканской демонстрацией силы. Но огонь никто не открывал. Алекс, Найджел и Жан-Клод просочились в дверь и скрылись из вида. Остались только я и мексиканцы, которым не понравился поворот событий, но они ничего не могли изменить.

– Кто вы, ребята? – спросил я, прерывая довольно тяжелое молчание, наступившее после ухода троицы.

– Я Пако, – ответил тот, который и до сих пор вел переговоры. – Он Эдуардо. А вы должен быть Хоб Дракониан.

Я сообразил, что, конечно, «должен быть», но в данный момент это мне не доставляло удовольствия.

– Мы партнеры вашего друга Фрэнки Фолкона, – пояснил Пако.

– Я не знал, что у Фрэнки есть партнеры.

– Молчаливые партнеры, – продолжал Пако. – Мы вложили деньги в его бизнес. Это, парень, много денег.

– Так вы партнеры, – вроде как согласился я. – А что вы здесь делаете?

– Ищем наши инвестиции.

– Вы прилетели во Францию и теперь угрожаете мне оружием из-за пяти досок для виндсерфинга?

– Какой к черту виндсерфинг! – явно рассердился Пако. – Мы интересуемся содержимым, вот что нам надо.

– Разве они сделаны не из полиуретана? – удивился я.

– Парень, я должен говорить это громко? Внутри этих досок мы кладем наш товар.

– Наркотик? – Я вытаращил на него глаза. – Вы имеете в виду марихуану?

– Он думает, мы говорим «сигареты с марихуаной»! – Пако посмотрел на Эдуардо и засмеялся. – Мы обсуждаем, парень, черную героиновую смолу. Настоящий мексиканский продукт. Тончайший героин в мире.

Внезапно у меня в голове все сложилось в цельную картину: черная героиновая смола из затонувшего танкера, идущего в Орегон, будто нефть разливается по побережью. Яростное желание мексиканских банд распространить свой продукт по роскошным кафе европейского общества. Позже я узнал, что для них стало навязчивой идеей, вопросом статуса продавать свой героин под носом у наркобаронов Марселя и победить конкурентов. Они считали, что хотя французский героин и вполне ничего, но он старомоден, а мексиканский – продукт новый, он лучше и самое главное – он мексиканский. Странно: национальная гордость при торговле таким товаром. Но с другой стороны, мне кажется правильным и вполне естественным, что не только воры в военных мундирах, но и торговцы наркотиками могут быть патриотами.

– И как вы видите, сеньор, – продолжал Пако, – для нас важно получить свой груз. Деньги, конечно, тоже важно. Но мы хотим ввести наш продукт в международное героиновое соревнование, которое в этом году будет в Сан-Себастьяне.

С летного поля донесся звук самолета, заходящего на посадку. Он отвезет Алекса в Парагвай. Это интересно, но не имеет значения. В данный момент я в руках этих парней, и мне лучше бы думать о своих трудностях.

– Никогда не слыхал об этом международном соревновании, – вытаращил я глаза.

– Конечно, о нем не печатают в газетах, – улыбнулся Пако. – Если вы не слышали о нем, сеньор, то, наверно, потому, что вы не из нашего круга.

Гордое презрение, как у всех людей «его» круга, с которыми я долго имел дело. Да, мне нравился этот человек с автоматом и в рубашке-гуябера. Мне нравятся мужчины, которые гордятся своим товаром.

– Но сейчас, сеньор… – Он снова вернулся к делу, помахивая автоматом с беззаботной небрежностью, никуда не целясь. Отблески стали танцевали у меня перед глазами, и я увидел, не прозорливо, не слишком ясно, что попал в мир неприятностей. – Сейчас нам больше всего нужно от вас одно: местонахождение досок для виндсерфинга.

– Мой друг, – начал я, – если существует что-то, чего я страстно хочу, то только одного: сообщить вам местонахождение досок для виндсерфинга. Но, увы, кто-то их украл, и мы все горюем об этом.

– Вы не скажете? – спросил Пако голосом ярмарочного злодея, более злобным, чем само зло.

– Омбре![48] – закричал я, чувствуя приближение развязки. – Я не могу вам сказать того, чего не знаю!

– Очень плохо, – пробормотал Пако, покачивая головой. – Боюсь, нам нужен для вас мексиканский болезненный предмет.

– Не надо мексиканский болезненный предмет! – закричал я.

– Надо мексиканский болезненный предмет. Эдуардо! Принеси колющие ножницы и воздушный компрессор из багажника машины.

– Острый инструмент тебе тоже нужен? – спросил Эдуардо.

– Да, принеси острый инструмент тоже!

Они оба самодовольно усмехнулись, будто мексиканский болезненный предмет был чем-то очень комичным. Конечно, если за его действием наблюдать, а не испытывать на себе. И у меня возникло сильнейшее желание быть зрителем, хотя я вынужден был стать участником… Смятение охватило меня, и в этот момент я услышал собственные слова:

– Ладно, ваша взяла. Мы можем отложить мексиканский болезненный предмет. Я поведу вас к виндсерферам.

– Ты это сделаешь и предашь собственных друзей?

– Конечно, раз это для хорошего дела вроде спасения собственной шкуры. А я верю, что именно это и делаю.

– Да, ты ведешь нас к виндсерферам, а мы позволяем тебе жить. – Презрительная усмешка явно отрицала искренность слов, а скривившиеся губы предвещали неминуемое предательство, если нам так повезет, что дойдет и до этого.

– У тебя есть пять секунд сказать нам, куда идти, – поторопил меня Пако.

Великолепно. Мало того, что они поставили передо мной неразрешимую задачу, так еще добавили и лимит времени.

Не знаю, как бы я вел себя под пытками. К счастью, мне так и не пришлось этого узнать. Дверной проем вдруг заполнила впечатляющая твидовая громада Уитона.

– Отпустите его, – насмешливо бросил Найджел. – Ему ничего не известно о виндсерферах.

– Откуда вы знаете, что ему неизвестно о виндсерферах? – спросил Пако.

– Потому что я сам их забрал.

Мексиканцы искали возможность сделать с Найджелом нечто ужасное, но он встал за шкаф с картотекой. К тому же они заметили, что он вооружен легкой быстрострельной «коброй би стинг», новым индонезийским оружием, которое в прошлом году израильтяне показали на Бейрутской выставке зверств. В другой руке Найджел держал гранату с нервно-паралитическим газом, предназначенную для того, чтобы сосредоточить ваше внимание на небольшой утрате, всего лишь на потере зрения. Правда, только в том случае, если вы не успели вовремя закрыть глаза, когда она начала действовать.