– Да? – ответил я в легком замешательстве от их напряженных взглядов.

– Мы не знали, что вы актер, – проговорила консьержка.

– Полагаю, не знали, – ответил я, задумавшись, не считается ли преступлением перевоплощение в кинозвезду.

– Не будете ли вы возражать дать нам автограф?

– С величайшим удовольствием, – согласился я.

Мужчина протянул мне большое меню. Я написал наискось свое имя и вернул ему.

Он взглянул, потом озадаченно посмотрел на меня.

– Возможно, мсье будет так любезен, что окажет нам честь своим сценическим именем?

– Ну конечно! – Я снова взял меню. Быстро, смело, вдохновляемый чем-то вроде рокового каприза, который кажется таким логичным в Париже, я написал над своим именем: «С наилучшими пожеланиями от Алена Делона».

– Я его каскадер, – объяснил я, прежде чем они успели бы заметить отсутствие сходства.

Я пропустил обед в «Клозери де Лила», но за соответствующие чаевые мэтр вспомнил, что он подслушал слова, сказанные таксисту, когда группа Клови уезжала. Они отправились в отель «Лозан» на острове Сен-Луи. Я взял туда такси.

Сен-Луи – маленький островок на Сене, расположенный чуть выше острова Сите, почти в географическом центре Парижа. Это заповедник узеньких, узорно выложенных камнями улиц и безмолвных рядов архитектуры без претензий. В отеле «Лозан» когда-то жили некоторые из самых знаменитых французских поэтов и художников. Сейчас парижская мэрия, владеющая отелем, великолепно обновила его, и он стал превосходным задником для исторических драм.

Все в порядке. Итак, я вошел в сцену, где люди в напудренных париках под ослепительным светом прожекторов шипели друг на друга, произнося свой текст. Заметив Клови, я стал пробираться к нему.

– Рад, что вы здесь, – бросил мне Клови. – В этой сцене вы играете Бодлера.[39]

– Неужели? – удивился я. – Вы и правда хотите, чтобы я играл Бодлера?

Мне хотелось выразить, что я по-настоящему польщен. Но удержать внимание Клови было очень трудно. Как раз в этот момент в другом конце помещения он увидел старого друга, высокого парня с оливковой кожей и в пальто из верблюжьей шерсти. Может, французского гангстера, или актера, исполняющего роль французского гангстера, или даже кого-то совершенно другого, играющего актера, исполняющего роль французского гангстера. Ведь они в Париже любят такие игры, по крайней мере в том классе, который может разрешить себе несколько смен одежды.

Я повернулся к Иветт, стоявшей рядом со своим пюпитром, полным листов сценария и инструкций осветителям.

– Да, – сказала Иветт, – очень большая честь, даже если это сложная шутка со стороны Клови. Тут раскрывается часть его метода нахождения актера, который очень противоречив. Пойдемте со мной в костюмерную. Нам лучше, если вы будете одеты и подготовлены.

Я проследовал за ней через переполненную маленькую комнату. Мы миновали коридор и подошли к двери с надписью «Гардероб». Там Иветт сказала гардеробщице, чье имя я так и не уловил, что вот, мол, самый новый Бодлер Клови.

– Что вы имели в виду под самым новым Бодлером? Сколько их у него было? – спросил я у Иветт, пока гардеробщица пошла подбирать мне костюм.

– Вы третий. – Она обратилась к гардеробщице: – Не забудьте о туфлях!

– О каких? – крикнула в ответ гардеробщица. – О полосатых, которые чередуются во сне, или об огорчительно-нормальных черных и серых?

– Черных и серых.

– Что случилось с другими двумя Бодлерами? – продолжал я расспросы.

Гардеробщица вернулась с охапкой, тяжелой на вид, темной одежды, с белой рубашкой и с черными и серыми туфлями. Иветт показала, чтобы я все забрал, и повела меня снова в коридор.

– С двумя другими, – повторил я. – Что с ними случилось?

– Одного из них арестовали за попытку ограбления банка в Ницце. Как вы можете догадаться, он оказался человеком двух профессий, хотя, конечно, Клови не мог об этом знать, когда приглашал его.

– А другой?

– Его сбила машина. Два месяца в больнице.

– Не очень счастливая роль. Интересно, почему Клови выбрал меня.

– Потому что вы подходящего размера, – объяснила Иветт. – У нас нет времени заказывать новые костюмы. Особенно туфли. Их трудно достать за два-три часа.

– А что такого особенного в этих туфлях?

– У Клови есть теория о Шарле Бодлере и туфлях. Для Клови туфли – главный символ перемен настроения, которые испытывает Бодлер.

– Это фильм о Бодлере?

– Не совсем, – возразила Иветт. – Трудно сказать, о чем фильм Клови. Никто ничего не знает, пока Клови не закончит редактировать, и переснимать, и переснимать. Вы можете переодеться здесь. – Иветт показала на дверь.

– Иветт, – сказал я, – простите, но я не знал, где сегодня была назначена съемка.

– Ничего не случилось, – ответила она с таким видом, который ясно показывал, что очень даже случилось. И на минуту мне стало приятно. Она сердилась из-за моего опоздания, а это предполагало, что у нее что-то ко мне есть. Но, немного подумав, я понял, что любой был бы раздраженным, если бы ему пришлось простоять в течение всего обеда, встречая опоздавшего. Так что это не обязательно личное.

– Что-то произошло? – спросила Иветт.

– Нет, а почему вы спрашиваете?

– Потому что вы стояли здесь и очень долго смотрели в потолок, и я подумала, что у вас приступ или что-то в этом роде.

– Назовите это озарением, – предложил я. – Правда, что Алекс здесь?

– Ох, да. Он где-то здесь.

– Вы сказали, что я его ищу?

– Я сегодня с ним не разговаривала. Но я уверена, что мсье Клови сказал ему. Вам лучше начать переодеваться.

Я открыл дверь и вошел в маленькую прихожую. Иветт осталась на пороге. В дальнем углу стояла ширма, за ней я и начал переодеваться.

Когда я застегивал пуговицы на длинном черном пальто Бодлера, меня охватило жуткое чувство. В смятении я вышел из-за ширмы, чтобы заняться усами и гримом. Иветт стояла у дверей и выглядела легкомысленной и привлекательной в джинсах «луи» и белой рубашке. Темные волосы она собрала в «конский хвост». Над верхней губой выступили крохотные капельки пота, щеки зарумянились. Она выглядела такой свежей и полной жизни, как сама весна. Тут я резко оборвал поток своих мыслей. Потому что и вправду не знал, в какую катастрофу на этот раз втянет меня моя роковая ментальность.

– Мне хотелось бы встретиться с вами, когда закончится съемка, – сказал я.

Она одарила меня милой улыбкой, улыбкой, которая может ничего не означать. Улыбкой, которая появляется, когда все перед вами открыто и мир кажется полным надежды.

Затем из коридора донесся голос Клови, он звал ее. Иветт подошла ко мне и прижала к ладони что-то волосатое.

– Ваши усы, – сказала она. – Желаю удачи.

Отель «Лозан» находится на набережной Анжу на северной стороне острова Сен-Луи, почти на равном расстоянии от мостов Мари и де Сюлли. Когда я был Бодлером, то обычно жил здесь в маленькой комнатушке под карнизом крыши. Отсюда я смотрел на Сену, горделиво несущую свои воды, и находил, что контраст между многообразной изменчивостью реки и застывшими линиями набережных и мостов – это символ самого искусства. Дело было очень давно, до несчастного приключения с Жанной Дюваль.

И оно было несколько лет назад. А теперь, поскольку я, Бодлер, наслаждаюсь одним из все более редких периодов нормальности, я решил прийти сюда снова. Сегодня вечером регулярное сборище знаменитого Гашиш Клуба, куда приходит так много благородных особ, конечно, не потому, что одобряют курение гашиша, а просто очарованные нашей привычкой к нему, жаждущие поговорить с нами, поудивляться нашему бесстыдству, поклониться алтарю нашего разума.

Я поплотнее завернулся в свой длинный плащ, ночь стояла холодная, пригладил несколько торчавшие усы и вошел в отель.